Марина Тимашева: В Петербург приехал поэт, критик и публицист Юрий Колкер. С ним повидалась Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Юрий Колкер родился в 1946 году в Ленинграде, стихи пишет с 6 лет, публикуется с 16-ти. Но поскольку эти публикации в советских журналах не отражали и в малой мере того, что имел сказать миру поэт Колкер, с 80-го года он участвовал в самиздате, а в 84-м году вообще покинул СССР. В эмиграции он сначала жил в Израиле, работал в Иерусалимском университете, потом переехал в Англию, 13 лет проработал на Русской службе Би-Би-Си в Лондоне. Кроме стихов, Юрий Колкер пишет критику, очерки, воспоминания, рассказы. Меня он привлекает не только как поэт и критик, но и как феномен. Не многие в наш век столь откровенно выступают под знаменем консерватизма в искусстве. Не многие, завидев друзей после долгой разлуки, первым делом кричат: «Что вы сделали с вашим языком?! Разве можно говорить «успешный человек»? «Успех» в русском языке понятие единовременное. Человек может быть преуспевающим, но никак не успешным». Вряд ли самого Юрия Колкера можно назвать хоть успешным, хоть преуспевающим. Он – думающий, философствующий, непременно выясняющий кто прав, кто виноват. Я думаю, что Колкер - говорящая фамилия, как впрочем, и название книги стихов – «Клинопись».
Не учи меня жить, я и сам не умею.
Не могу в этом мире найтись.
Все понятия сдвинуты, даром старею,
Между адом и гадом повис.
Всё застыло. Ни воздуха, ни небосвода.
Шар земной на провисшей орбите застыл.
Остудил стеариновый разум народа
Мелкий бог Стадниил.
Нету места мне тут – и тебе не найдется.
Чтоб никто не влюблялся, не думал, не жил,
Он младенца скелет в пересохшем колодце
Обнажил.
Под этим стихотворением стоят многозначительные даты: 1978-2006. Человек до сих пор способен переживать то, что мучило его 30 лет назад.
Много жизней прозаику нужно прожить.
Скописердствуй, хозяин, живи!
Размотай в лабиринте суровую нить -
Ведь и нам не хватает любви.
Можешь в старость героя отправить, в бедлам,
В Вифлеем, в кошкин дом, хоть куда.
Тут и плачь за двоих. Со слезой пополам
Над любимой очнется звезда.
Ты в меня воплотись, напиши обо мне:
Как я жалок и немощен был,
Как обиду мою выводил на ремне
И водой Флегетона поил.
Ты талантлив. Сумеешь тоску обмануть
В колесе мировой чепухи.
А поэтом - не станешь. Об этом забудь,
Хоть и чудные пишешь стихи.
Наш разговор с Юрием Колкером, завязавшийся перед его вечером в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме, начался с того, что я спросила, как его представить: поэт и…?
Юрий Колкер: Рядом со словом «поэт» ни одно слово не становится. Недавно в «Звезде» про меня написали: «поэт, публицист». И вот я как раз подумал, что, в действительности, есть два-три слова, которые выдерживают соседство со словом «поэт».
Татьяна Вольтская: Какие же это слова?
Юрий Колкер: «Мыслитель», «философ», «пророк». Все остальное - этажом ниже.
Татьяна Вольтская: Хорошо, так пять книг поэта Колкера - это суть?
Юрий Колкер: Две книги были изданы в 2006 году, но тираж мне сделался доступен только в этом году. Была прямо-таки уголовная история, во всяком случае, со следствием. До суда не дошло. Удалось выцарапать тираж. Меня ограбили. Я думал до последнего дня, что книги выходят в издательстве «Ретро», которое распространяет. Когда я приехал два года назад в Питер, выяснилось, что они напечатаны в типографии таможни. Ни отнять, не прибавить! Типография таможни, о которой я слыхом никогда не слыхивал.
Татьяна Вольтская: Но, все хорошо, что хорошо кончается, и книга «Клинопись» перед нами. Мне нравятся вот эти стихи:
В слезах проснешься, увидишь: не рассвело,
Ты все еще тут, и мир все тот же вокруг.
И всей этой боли, что умер старинный друг,
На улице дождь, бежит по крышам вода,
Ты больше с ним не встретишься никогда,
Ни ссору не воскресишь, ни душевный пыл,
Он, помнится, шляпу и книжку забрать забыл.
Заносит, заносит душу в такую рань,
Из света и воздуха новая ткется ткань.
На терпком прошлом настояна тишина,
Потеря твоя обыденна, жизнь темна.
Прощенья не попросишь ты, умер он,
И друг тобой в ответ не будет прощен.
За век не вернешь покойнику давний долг,
И всей той боли, что голос его умолк.
Меня простой человеческий голос, который болит, впечатляет гораздо больше высоколобых академических размышлений. А вот как Юрий Колкер рассказывает об утре своих поэтических трудов.
Юрий Колкер: Мысль моя - написать пять стихотворений в день. Да сколько угодно. Заглянем в Блока. Что для этого требуется? Влюбленность. Лучше всего - влюбленность в себя. И читательский отклик. Плодовитость теснейшим образом связана с этим откликом. Сравнивают Декарта, оставившего тома, со Спинозой, написавшего всего три трактата, и вздыхают: что делать, у Спинозы при жизни было всего шесть читателей.
Добавим еще одну составляющую плодовитости – свободу от подневольного труда. Недаром говорят, что лень - гигиена таланта. Хорошо, когда можно по временам расслабиться, а не добывать хлеб в поте лица своего. 5 января 1971 года я как раз и написал пять стихотворений. Что-то вроде блоковского цикла. Все желательные и достаточные предпосылки плодовитости имелись в наличии. Влюблен я в себя был по уши, внимания в двух кружках было предостаточно, оно просто стягивалось ко мне и у Семенова, и у Кушнера. Но, работая в научном институте, я откровенно бил баклуши. А моей Ясной Поляной выступала социальная защищенность. Я жил с родителями, жил бедно, но вопроса, что завтра будем есть, который потом десятилетиями висел надо мною, не возникало. Отчего же не писать? Эти памятные пять стихотворений, хоть и не личный рекорд, связаны с некоей Ларисой Р. из института, с которой у меня как раз завязалась многообещающая дружба. А когда ты пишешь по пять стихотворений в день или в неделю, у тебя уже есть пишущая машинка, то тебе и советская власть по колено. Я отправился в Публичку и выписал адреса всех советских литературных журналов, от Москвы до самых до окраин. Их оказалось ровно 46 на всю Империю. Раз в неделю я садился за машинку, переписывал под копирку 10-12 аккуратно подстриженных стихотворений, и отсылал их в один из журналов. А себе оставлял копию письма с датой и список отосланного. Почти все журналы отвечали. Отвечали, естественно, отказом. Иные редакторы, честные малые, давали критический разбор - всегда глупый и обычно злобно-язвительный. Иные обходились без разбора - желчь и злоба умещалась в одной фразе, смысл которой сводился к следующему: «куда, жидовская морда, прешь, разве тебе место в нашей великой русской литературе?! Посмотри, какие у нас поэты!». Тут наступал час моего торжества. Я садился за машинку и переписывал новые 10-12 стихотворений. Болванка ответного письма висела у меня над столом. «Уважаемая редакция! Спасибо за доброжелательный отзыв о моей работе. Предлагаю журналу новую подборку». Система, - говорил я себе, - должна дать сбой. Пошло дело. Начиная с 72-го года меня начали печатать. Сперва в алма-атинском «Просторе». Это было связано с моей короткой дружбой с Татьяной Гнедич. Она меня рекомендовала тамошнему редактору. По-видимому, ее другу по лагерям.
Татьяна Вольтская: Юрий Колкер считает русский язык наиболее пригодным для стихосложения.
Юрий Колкер: Французский язык - тоже, он изумительно гибок, изумительно хорош, но все равно того, что мы имеем по-русски, там нет: флексии, слова короткие, слова длинные, свободный порядок слов в предложении. Именно поэтому писать стихи по-русски очень просто.
Татьяна Вольтская: Но, - поясняет Юрий Колкер, - это не значит, что легко быть поэтом. Для этого надо создать совершенно нового лирического героя. А это удается немногим.
Когда уходит та, кого любил,
На свете ничего не происходит,
Над крышами восходит хор светил,
Покинутый вбирает млечный пыл,
Глядит на Ореон, глаза отводит,
И думает: я был, я тоже был.
Это было стихотворение Юрия Колкера из сборника «Клинопись».
