Анна Качкаева : Как все-таки обстановка действует на героев политической сцены. Дмитрий Медведев в Ницце и Вашингтоне выглядел иначе, чем в Кремле. Западному истеблишменту он улыбался, риторика, по сравнению с речами для внутреннего потребления, смягчилась, появилась эмоциональная жестикуляция, шутки, реплики, то есть все человеческие приемы оратора, желающего обольстить публику. Забавно, что смотрины советских и российских лидеров последнего двадцатилетия происходят при участии или посредничестве «железных» западных леди. Вот и госпожа Олбрайт, назвавшая себя престарелой дамой, как будто бы благословила будущий диалог двух молодых президентов России и Америки. В остальном же зрелищный сбор «двадцатки» - это дань глобальному обществу спектакля. Телевидение должно было показать миру, что его лидеры думают о судьбах человечества, хотя кризис, по поводу которого они собирались, судя по сообщениям с рынков и бирж, живет своей собственной жизнью. Кризис, и не только западный, материализовался, наконец, на российском телевидении – в речах руководителей страны, в интервью с руководителями бизнеса, в жалобах руководителей местных предприятий, которым нужны деньги на зарплаты, а банки не дают в долг. Пока еще первыми строчками в новостях и итоговых программах идут верховные выволочки и угрозы банкирам и министрам. И на Первом еще показывают замороженные стройплощадки в Казахстане и отчаяние предпринимателя из Белоруссии, который не может вывезти машины собранной клюквы – спроса нет. Пока еще материалы с мест в виде синхрона директора предприятия, который не знает, где взять деньги на зарплату, только просачиваются в конец выпуска «Вестей недели», и Анатолий Чубайс обстоятельно разговаривает в чуть более вольном субботнем эфире Сергея Брилева. На информационном поле наступает сейчас не простое и очень интересное время. Как волны реального кризиса будут сдерживаться, канализироваться и направляться в эфире?
На этом фоне стартовал, наконец, скандально обещанный, роскошный по картинке, интригующий по заявлениям покинувших его писателя Ерофеева и актера Джигурды «Последний герой». Проявления унижения человеческого достоинства, которые так возмутили Ерофеева и Джигурду и о котором они поведали публике, вернувшись с проекта раньше срока, в первой программе нет и в помине. Зато оба героя уже выставлены трусоватыми и малосимпатичными мужчинками. Джигурду, хамоватого, а это никак не спрячешь, к тому же еще и запикивают, потому что он смачно матерится. Дальше, надо полагать, зрителей подведут к мысли, что Ерофеев и Джигурда просто сдрейфили, а не выражали протест против цинизма происходящего. Разумеется, из сотен часов снятого материала режиссеры могут отобрать, подобрать, скомпоновать все что угодно, и чудо монтажа, к сожалению, существует не только для того, чтобы делать высокохудожественное произведение. Телевидение устраивает шоу на выживание не для того, чтобы культивировать идею преодоления и помощи ближнему. И об этом, кстати, знают все, кто отправляется за адреналином и славой.
Еще одно телевизионное зрелище держит третий день первую строчку в интернет-блогах. Проходной по сути фильм «Муж мой гений», поставленный конвейерным режиссером телевизионных документалок, в силу своей эстетической серости не стоило бы и упоминать. Если бы не «Закрытый показ» после него. «Закрытый показ» возвел до уровня общественного обсуждения предмет и тему, которую можно свести к короткой формуле о праве человека, в том числе и гения, на частную жизнь и поставить на этом точку. «Закрытый показ» втянул в мало достойную дискуссию известных ученых, которые не искушены в противостоянии технологиям зрелища сенсаций. Когда-то Гордон привораживал к ученым разговорам неискушенную публику, вселяя в нее уважение к себе самой. Теперь он растворяет в торжествующем жлобстве вполне достойных людей.
И, наконец, последняя тема – о праве на свободу личной жизни, об узости уз брака, об условности морали. Тема для российского общества важнейшая, но она то, увы, и не стала стержнем дискуссии. Хотя идея легализации права на свободную жизнь полов пришлась по вкусу многим мужчинам. Не очевидно в студии, и совершенно очевидно в интернете. Кстати, в этом споре могли бы поучаствовать и женщины, только при этом совсем ни при чем ни великий физик, ни плохой фильм, ни «желтенькая» программа, еще недавно претендовавшая на интеллектуальность.
Таков короткий обзор минувшей недели, а теперь мы переходим к теме, которая была смикширована многими событиями минувшей недели, в том числе и стремительными поправками в Конституцию, поездками лидеров и прочими политическими вещами. Не менее грандиозную, хотя, говорят, техническую корректировку, должен вскорости претерпеть закон «О средствах массовой информации», 57 поправок в 62 статьи, 64 страницы так называемого документа дефекта действующего законодательства, если смотреть эту табличку на сайте Союза журналистов. В общем, поправок больше 180, больше половины из них касаются вещания вообще и телевидения, в частности. Вот сегодня о том, зачем понадобилось так подробно корректировать закон, чего от него ждать нам всем, телевидению, телезрителям, мы разговариваем с одним из его авторов, и автором поправок, и автором того первого замечательного закона о СМИ, который во многом заложил все будущее, что было в индустрии в средствах массовой информации минувшего двадцатилетия профессором Михаилом Федотовым. Здравствуйте, Михаил Александрович!
Михаил Федотов: Здравствуйте.
Анна Качкаева : И со мной в студии обозреватель «Независимой газеты» Вера Цветкова. Михаил Александрович, начнем с того, что в общем ваша рабочая группа внесла это в Думу, президиум «Единой России» одобрил и предлагает внести в Комитет информационной политики, где, собственно, закон, как я думаю, будет готовиться к его прочтению. Я могу предположить, что на вопрос зачем вы мне ответите, что устарел, что разные глупости могли бы протащить, если бы авторы закона сами бы за него не взялись, что нет ничего неизменного, и нужно приводить в соответствие с законами и изменившимися реалиями. Но мне-то кажется, что в этом главное другое. Один из самых демократичных законов о СМИ, российский, жил и работал в последнее время так, что СМИ от этого свободнее не стали. И вот именно в этом контексте все эти поправки зачем?
Михаил Федотов: Именно для того, чтобы наладить нормальную работу средств массовой информации, для этого и потребовались поправки.
Анна Качкаева : Но вы же согласны с тем, что закон был самым демократичным, и мы всегда вас за это очень приветствовали и любили.
Михаил Федотов: Ну, правильно, продолжайте любить нас и дальше, потому что закон не станет хуже, я надеюсь. Во всяком случае, все, что мы написали, наши предложения по совершенствованию закона нацелены на то, чтобы сделать закон лучше, а не хуже. Я вам приведу простой пример. В статье третьей закона о СМИ говорится о недопустимости цензуры. Так вот мы там написали в 1991 году, что цензура – это когда какие-либо должностные лица или органы требуют от редакции предварительно показывать им материалы и накладывают запрет на распространение какого-то фрагмента. Все правильно. Но мы забыли, что есть еще и журналист, отдельный журналист, в отношении которого тоже может быть осуществлена цензура. Это просто наша ошибка, наш недосмотр. Оттого что теперь эта норма будет расширена, и там среди тех, в отношении кого осуществляется цензура и что запрещено законом, в определении цензуры появится сам журналист, то есть на него нельзя давить, от него нельзя требовать, чтобы он показывал подготовленный материал, от него нельзя требовать, чтобы он согласовывал текст статьи, если это, конечно, речь не идет об интервью.
Анна Качкаева : Михаил Александрович, вы серьезно считаете, что журналисты нынешние, от которых раз в неделю, боюсь уж говорить даже про какие темы, я слышу, как сняли одно, другое, третье, что кто-то на них не будет давить, или не включена самоцензура в этой связи, и не будет он даже думать об этой норме закона?
Михаил Федотов: Если он не будет думать об этой норме закона, то это его право. Но у него есть право вспомнить об этой норме закона и напомнить тому, кто будет пытаться осуществить в отношении него предварительную цензуру, что это карается 144 статьей Уголовного кодекса. У нас мы знаем, как давят на судей, мы кричим все время, что у нас нет независимого суда. Но у нас юридически есть все механизмы для того, чтобы судья, на которого давят, которому звонят из прокуратуры и говорят: «Иван Петрович, надо принять такое-то решение», на что он может ответить, это будет с точки зрения закона, абсолютно правильно. Он может ответить: «Ах, вы так ставите вопрос? Очень приятно, пожалуйста, зайдите ко мне завтра, чтобы получить копию постановления о возбуждении в отношении вас уголовного дела». Потому что давление на суд карается Уголовным кодексом. Здесь то же самое. Есть закон, сейчас в законе журналиста нет как объекта возможной цензуры. А как только он там появится, появится основание для того, чтобы защитить журналисту свои права.
Анна Качкаева : Еще раз, от того, что появляется журналист, там не исчез учредитель и главный редактор и все те должностные лица не исчезли. Но вы же понимаете, что это анахронизм – говорить о независимости редакционной политики от учредителей и так далее за все последние годы. От этого закон не стал более действенным.
Михаил Федотов: Нет, как раз закон действенен именно потому, что в нем написано, что учредитель не вправе вмешиваться в редакционную самостоятельность вне тех пределов, которые установлены законом или редакционным уставом. Сейчас нам говорят: а зачем вы оставляете редакционный устав? Выбросьте его, не нужен редакционный устав. И я понимаю, для чего это делается, потому что владельцам СМИ этот редакционный устав это кость в горле.
Анна Качкаева : Да и без устава другие кости в горле есть. В этом ведь ужас, что закон то вроде хорош, может быть, и поправки неплохи, но только никто
не собирается действовать в этих рамках. Все равно начальник прав, учредитель прав, владелец прав, а журналист – бесправное существо. Это, конечно, и его проблемы. И хорошо, что в поправках, наконец, есть статья о необходимости заключать трудовое соглашение и требование учить и обеспечивать страховками, когда в сложных ситуациях журналист оказывается, замечательно.
Михаил Федотов: Да, безусловно.
Анна Качкаева : Замечательно, но только все равно, мне кажется, вот эти поправки не изменят атмосферы.
Михаил Федотов: Ой, Анечка, понимаете, как известно, свирепость российских законов умеряется необязательностью их исполнения. Демократизм российских законов умеряется тем же самым, как мы с вами теперь это знаем. Поэтому дело в данном случае не в законе. Я же все-таки юрист, правовед, я оперирую юридическими категориями, категориями закона и правоприменения. Я не могу оперировать теми категориями, которые мыслят очень многие наши владельцы СМИ и чиновники, которые управляют СМИ от имени государства. Они рассуждают по понятиям. Но мне эти понятия неведомы, и законы они неведомы и не должны быть ведомы.
Анна Качкаева : Вера, у вас есть вопросы к Михаилу Александровичу?
Вера Цветкова: Да вопросов нет, есть констатация. Все это замечательно, но все это умозрительно. Если бы наших замечательных законов мы придерживались, я думаю, что мы жили бы великолепно на уровне Евросоюза, но никто же их не исполняет, ни этот, ни какой другой. Ведь он же действующий закон даже без поправок. Ну, ребята, как была порнография на «Рен-ТВ» в пятницу вечером, так она и идет.
Анна Качкаева : Это не порнография, это эротика. Сейчас мы к этому вернемся.
Вера Цветкова: Нет, это порнография, смею утверждать. На НТВ как жарили мясо людоеды и показывали трупы, так и показывают. Ну, что я могу сказать? Поправки тоже замечательные, как и закон, но я не верю, что они на практике будут работать.
Анна Качкаева : Михаил Александрович, вот опять же в пользу того, что все-таки уточнены некоторые понятия, которых не было в предыдущем законе, как то «владение», вещи, связанные с вещанием, в которых мы сейчас не будем погружать наших слушателей, потому что они специфические, в том числе есть большая статья про эротику.
Михаил Федотов: Да, есть.
Анна Качкаева : И тем не менее, все равно вот если, наверное, будут опять общественность или кто-нибудь говорить о том, чего нельзя допускать, все равно очень она такая расплывчатая, мне кажется. Что это значит – материалы эротического характера и все, что вокруг этого?
Михаил Федотов: Понимаете, какая штука? Давайте начнем немножко издалека, а именно: как возникли эти поправки? Сам по себе проект новой редакции закона о СМИ был подготовлен еще в 2001 году. Вот я его сел и написал. Он был опубликован в виде отдельной брошюрки, мы его передали в Госдуму, сказали, вносите, нам сказала «да, да, да, внесем». Дальше его внесли, дальше его точно так же вынесли обратно. Потому что не было политической воли. Сейчас политическая воля сложилась благодаря инициативе депутата Шлегеля, который внес абсолютно неприемлемые поправки. Эти поправки сначала были почти единогласно приняты, потому точно так же почти единогласно отклонены. И вот когда они отклонялись, было принято решение этой самой фракцией «Единая Россия», что они создадут рабочую группу по переделке закона о СМИ. Когда мне предложили войти в ее состав, я сказал, что я войду только при одном условии, не при одном, наверное, на самом деле, а при нескольких условиях. Одно из условий было такое, это не комиссия по переделке закона о СМИ, а это рабочая группа по совершенствованию законодательства о СМИ. Потому что нужны специальные законы. Мы с вами говорим о телевидении, а у нас ведь нет закона о телевидении и радио. Вообще нет.
Анна Качкаева : А он еще, по-вашему, нужен?
Михаил Федотов: Я то считаю, что нужен. И я могу даже это объяснить, но не уверен, что это будет интересно нашим радиослушателям, потому что мы переходим на цифровой формат вещания. И здесь важно огромное количество деталей. Все это отдавать на откуп исполнительной власти я лично не готов. Я считаю, что здесь слишком важные общественные интересы оказываются задеты. И когда эта рабочая группа начала функционировать, я сказал, что мы можем проделать работу по диспансеризации законов, то есть проверка закона, его дефектовка, где у него слабые места оказались. Где-то какие-то наши ошибки, ошибки, которые были внесены законодателями, когда они потом, начиная с 1995 года, корежили наш закон. Ведь внесено огромное количество поправок. Поправки эти одна хуже другой. Многие из них просто бессмысленны. Другие абсолютно антидемократичны, третьи контрпродуктивны и так далее. И во многих случаях это результат того, что они просто плохо сделаны, потому что если законодатель ставит перед собой законную и обоснованную цель, то он должен подобрать для этого и необходимые средства. Как правило, в некоторых случаях цель была незаконная и необоснованная, а в других случаях, во многих случаях, просто совершенно неадекватные средства. И все это нужно было просто исправить и написать правильным русским юридическим языком, что мы старались и сделать. А заодно заполнить некоторые небольшие пробелы, которые в законе есть. Это не кардинальная переделка закона, и рассчитывать на то, что это будет новая редакция закона, это новая жизнь – нет, не будет никакой новой жизни.
Анна Качкаева : Хорошо, Михаил Александрович, а вы можете уточнить, вот те лакуны, которые так же, как и статья об эротике, появились или появятся, если все будет принято, в новом законе?
Михаил Федотов: Хорошо, возьмем вопрос эротики. Кстати говоря, меня очень порадовало, что единственная статья, которая вызвала горячую дискуссию при обсуждении нашей таблицы с этими поправками, это была статья как раз об эротических средствах массовой информации.
Анна Качкаева : Ну, естественно, так это же близкая. 64 страницы читать, как я, кто же стал? Наверное, на эротику – понятно. А так я бы стала говорить о лицензиате, о частоте, о том, почему программа, а не канал.
Михаил Федотов: Конечно. Вот например, как сегодня выглядит в законе статья об эротических средствах массовой информации? Там говорится, что эротические СМИ – это СМИ, которые в целом и систематически эксплуатируют интерес к сексу. Вот такое определение. У нас нет понятия «эротические передачи».
Анна Качкаева : Я просто подумала, Михаил Александрович, что программа о Ландау могла бы попасть под эту формулировку.
Михаил Федотов: Понимаете, здесь тоже не надо путать интерес к сексу и интерес к отношениям между полами, это разные вещи.
Вера Цветкова: Как разные?
Михаил Федотов: Ну, вот так, потому что отношения между полами… Вот я просто могу судить по своему собственному опыту, они не ограничиваются исключительно сексом.
Анна Качкаева : Да это правда.
Вера Цветкова: Здесь не поспоришь.
Анна Качкаева : Не поспоришь, это точно. Но так и как же теперь у нас?
Михаил Федотов: Формулировка в данном случае меняется в первую очередь путем замены слова «и» на слово «или», союз меняется. То есть сегодня для того, чтобы признать журнал эротическим, нужно, чтобы он в каждом номере, то есть систематически и в целом, с первой до последней страницы, публиковал обнаженную натуру. А если он публикует не в каждом номере или не на всех страницах, значит, здесь нет или одного признака, или другого. А закон требует, чтобы были оба признака.
Анна Качкаева : Я прочту, что пишут слушатели. Реагируют в первую очередь на первые три минуты эфира по поводу Гордона, Ландау и «Последнего героя», но это, как ни странно, связано с тем, о чем мы говорим и начали говорить, потому что ясно, что легче всего воспринимается, например, тема эротики, такая статья в предлагаемых поправках теперь существует как самостоятельная. Хорошо, Михаил Александрович, вы сказали про «и» или «или». Но в поправках таки написано «в том числе передача эротического характера, предназначенная для формирования у аудитории сексуальных образов, эксплуатируя тем самым интерес к сексу как таковому». Можно трактовать как угодно эти сексуальные образы.
Михаил Федотов: Нет, понимаете, какая штука? Сексуальные образы нельзя трактовать как угодно, потому что секс связан с определенными частями тела человека и определенным использованием этих частей. И совершенно очевидно, что есть даже такая задачка из области авторских прав, которая, когда вы берете, например, роденовскую скульптуру обнаженную, а дальше с помощью компьютерных технологий начинаете с ней делать всякие сексуальные действия, превращая ее, заставляя эту скульптуру оживать и дальше производя с ней весьма непристойные действия. Мы же прекрасно понимаем, мы все вполне здравые люди, мы можем отличить, где эротика, а де не эротика. Другое дело, как отличить эротику от порнографии, это другое дело. Это более сложный вопрос. Но самое то смешное заключается в том, что у нас ежегодно за изготовление и распространение порнографических предметов осуждают несколько сот человек. Значит, проблема то надуманная. Значит, для суда понятно, что такое порнография.
Анна Качкаева : Да, видимо, для суда понятно. Но вот как этот закон, как вам кажется, может помочь, скажем, зрителям, слушателям и читателям отстаивать свое право, требовать от средств массовой информации достойной информации, приличной, если угодно. И то, что в конвенции трансграничного вещания определяется как общественное благо. Тоже очень расплывчатое понятие, но у нас оно вообще в принципе не звучит, потому что наше телевидение не подходит к пониманию эфира как к общественному благу, как мне кажется. Вот зрителю что от этих поправок?
Михаил Федотов: Во-первых, у нас в законе, и в действующем законе есть насчет общественного блага. Там в статье 49 говорится, что журналист охраняется государством как лицо, осуществляющее защиту общественного интереса и выполняющее общественный долг. И в новой редакции мы тоже предлагаем не просто сохранить эти нормы, но их усилить. Кроме того, в проекте по предложению депутата Федорова, это такой депутат, который возглавляет комитет по экономической политике, он предложил предусмотреть специальные нормы, касающиеся саморегулирования. Потому что саморегулирование на самом деле здесь наиболее точный инструмент, ибо судья может, может быть, определить где порнография, а где нет, но что такое самоцензура, например, судья не определит, это смогут определить только специалисты в области СМИ, то есть уважаемые профессионалы своего дела. И поэтому мы сейчас предлагаем эту поправку депутата Федорова тоже включить в нашу таблицу и предусмотреть специальную статью об органах саморегулирования, к которым как раз мог бы прибегать любой зритель, любой радиослушатель для того, чтобы разбираться с вопросами профессиональной этики журналистов. Кроме того, в проекте появилась специальная статья, мы ее восстановили, мы предлагаем восстановить статью 30, которая говорила о федеральной комиссии по телерадиовещанию. Она была изначально в законе с 1991 года.
Анна Качкаева : Да, потом ушла в положение.
Михаил Федотов: Да, но так эта комиссия и никогда не была создана. Вместо нее создали сначала Комиссию по вещанию временную, потом ее ликвидировали, потом создали Федеральную конкурсную комиссию по телерадиовещанию с очень ограниченными функциями. И вот мы предлагаем эту комиссию, Федеральную конкурсную комиссию по телерадиовещанию закрепить в законе, чтобы это не было так сказать явлением, которое может быть ликвидировано одним движением пера. Потому что сейчас эту комиссию закрыть – 10 минут работы.
Анна Качкаева : Вера, я хочу услышать ваше мнение и ощущение, по поводу общего вы уже высказались, что закон хорош, но как же с этим быть? Вы как действующий журналист готовы прибегать к таким вещам, которые в нем обозначены, или все-таки все равно это вопрос такого наития, и все-таки договора в редакционной политике и существования по ощущениям и понятиям?
Вера Цветкова: Ну, конечно, в меру своего воспитания, образования, интуиции и порядочности человек работает где бы то ни было, хоть в журналистике, хоть где. Плюс наши непростые условия рынка, хозяев и так далее. Я чего боюсь? Что в итоге закон этот с его поправками сработает так, что нам просто перестанут показывать Тинто Брасса, которого я, убей Бог, не назову никогда порнографом. Талантливое должно показываться, что бы там ни было. А бездарность действительно развращает и портит публику. Плюс что-то за последние годы не было у меня практики, чтобы я видела какие-то плюсы от хорошего принимаемого, голосуемого и так далее. Я вспоминаю рассказ Аверченко. Вы, наверное, помните, когда король издает закон приводить слепых городовым, пока до короля это доходит, через семь инстанций, слепых хватают и бросают в тюрьмы. Обычно в России так кончаются все благие начинания с законами и с указами. Извините, пессимистка.
Анна Качкаева : Да, и я не знаю, как Михаилу Александровичу попробовать рассеять пессимизм на самом деле не только Веры, я попробовала поговорить с разными коллегами, и в общем, отношение такое: закон, что дышло, это не для нас… Такого не было ощущения, когда закон о СМИ принимался в 1991 году, и им очень гордились.
Вера Цветкова: Время было другое.
Анна Качкаева : Время другое. А сейчас то, что это идет через фракцию «Единой России», то, что… вроде бы есть такое ощущение, что это такой сложносочиненный договор с новым политическим истеблишментом. Вы, Михаил Александрович, как-то готовы разубеждать нас в этом? Или вы не считаете нужным это делать? Закон должен быть, и это правда.
Михаил Федотов: Ну, во-первых, закон должен быть, это безусловно. Во-вторых, лучше иметь хороший закон, чем плохой закон. Я думаю, с этим тоже все согласятся, потому что имея хороший закон, ты можешь добиваться его исполнения, имея плохой закон, ты ничего не можешь сделать. Это второе. Третье, что касается фракции «Единая Россия», конечно, я бы предпочел, чтобы этот проект шел от фракции «Демократическая Россия», с которой я когда-то был связан, но этой фракции нет, увы. А то, что это идет под флагом «Единой России», ну, это гарантия того, что это пройдет.
Анна Качкаева : Ну, это тоже правда. Я согласна. Значит, все-таки это еще и мера компромисса. Раз не получается снизу, значит, будем улучшать сверху, так я все время говорю.
Михаил Федотов: Ну да, да, будем улучшать сверху. Но главное – улучшать, а не ухудшать. В данном случае, не имеет значения, с какой стороны мы подойдем к этому, главное, чтобы был результат. Мы же попробовали в 2001 году улучшить закон снизу. Ну, и что? И ничего, ноль.
Анна Качкаева : Но, с другой стороны, Михаил Александрович, там есть, помимо статей, которые нужны были, наверное, в этом законе, есть большая статья, связанная с антитеррористической деятельностью, и я ей богу, не понимаю, зачем она понадобилась в этом законе. Итак, хватает законов, ограничивающих, а здесь еще больше.
Михаил Федотов: Вы имеете в виду какой, 38-прим?
Анна Качкаева : Да, да, по-моему. Она такая большая большая, ее не было раньше, и она много чего по пунктам не велит журналистам делать, во всяком случае ограничивает всячески или по возможности он должен воздержаться от съемок.
Михаил Федотов: Это в другом месте. Это другая статья, это 52-я.
Анна Качкаева : А, 52-я, там, где есть пункты, что, во-первых, ему много чего запрещено, и он может это делать только с разрешения. Там я со многим согласна, но тем не менее, зачем тогда эта статья, если почти все запрещено, да еще он к тому же должен воздерживаться, то есть сознательно включать все механизмы самоцензуры, чтобы ни рядом, ни около ничего не делать. Тогда, может быть, ему и делать там нечего уже?
Михаил Федотов: Значит, все запреты, которые здесь в статье 38-прим, которая касается как раз, вот здесь появляется такая норма «распространяемые средствами массовой информации сообщения и материалы не должны содержать сведений», и дальше идет по пунктам. Значит, каждый из этих пунктов или почти каждый взяты из действующего закона. Сегодня они все записаны в законе, в статье четвертой. Это расстрельная статья, то есть это статья, за нарушение которой средство массовой информации подлежит закрытию. Мы это перенесли в статью 38-прим, таким образом вывели это все из-под расстрела, во-первых, а во-вторых написали, что не должно содержать? Например, не должны содержать сведения, преднамеренно дезориентирующие население или способные нанести вред правам и законным интересам граждан, оказавшихся в зоне проведения контртеррористической операции и подвергающихся опасности. То есть вспомните историю с Бесланом, когда говорили, что 300 человек в заложниках, а там было значительно больше, в разы больше. Это вот и есть преднамеренно дезориентирующее население. Мы это все осудили.
Вера Цветкова: Это журналисты назвали цифру или они называли цифру, которую им позволили назвать?
Михаил Федотов: Так в том все и дело. Здесь написано, что средствам массовой информации запрещается распространять сведения, которые преднамеренно дезориентируют. То есть если журналист знает, что это не соответствует действительности, он обязан соответствующим образом прокомментировать данные ему официальные сведения. Он может сказать, нет, эти сведения я распространять не имею права, извините, вы врете.
Вера Цветкова: Да, представляю, что станет с человеком, журналистом, который откажется приказ штаба исполнять, называть правильную цифру, что с ним станет потом.
Михаил Федотов: А что с ним станет потом?
Вера Цветкова: Боюсь, в журналистике его уже не будет после этого.
Михаил Федотов: Мы должны внимательно читать те нормы, которые предлагаются в законе, и тогда мы увидим, что там нет никакого ущемления прав журналистов, а следовательно, прав граждан на получение информации. Наоборот.
Анна Качкаева : Это правда, в законе ничего нет.
Михаил Федотов: Там укрепление прав граждан на получение информации.
Анна Качкаева : И доступ. Все это есть, это правда. Владимир из Воронежа, вы в эфире, здравствуйте.
Слушатель: К сожалению, вынужден присоединиться к пессимистам. Такое впечатление, что закон корректируют в ту сторону, чтобы он еще более стал абсурден, и чтобы появилась возможность его какого-то оправдания морального его нарушения. Где это видано, чтобы вмешиваться в редакционную политику, чтобы оградить журналиста от того, что может ему указать редактор?
Михаил Федотов: Нет, не редактор. А учредитель, то есть хозяин.
Слушатель: И вы думаете, что это каким-то образом… В любом случае, это внутреннее дело. Получается, что это уже не закон о средствах массовой информации, а вмешательство во внутренние дела средств массовой информации. Не знаю, как это сработает, скорее всего, мне кажется, это сработает в минус. А по поводу неувязок, когда люди не разобрались в примитивной логике пятого класса «и», «или», и 15 лет закон с этим жил инее корректировался, ну это же вообще ни в какие рамки не лезет. Извините, но пессимизм тут однозначен.
Анна Качкаева : Михаил Александрович, я могу принять ваши сейчас упреки к нам, что мы вот популяризируем то, что надо глазами видеть и видеть эти буквы, и законы должны быть прочитаны. Но все-таки, если об этом не говорить, то и внимание не будет привлечено. Поэтому вы не должны в данном случае на нас обижаться в том, что мы, может быть, не следуем жесткой юридической терминологии и логике. Нам просто небезразлично это все.
Михаил Федотов: Я хочу, чтобы вы поняли простую вещь, что законы пишутся на юридическом языке.
Анна Качкаева : Конечно. Но обсуждаем мы, иначе мы бы это не смогли обсуждать в эфире, если бы бесконечно говорили только в юридической терминологии.
Михаил Федотов: Конечно. Но в том то все и дело. Сейчас наш уважаемый радиослушатель обратил внимание на этот очень важный момент насчет редакционной самостоятельности. Потому что учредитель не имеет права вмешиваться во внутреннюю жизнь редакции, за исключением тех случаев, которые оговорены в уставе редакции, то есть они должны оговорить. Учредитель может сказать: «Я хочу вмешиваться в любой текст, я хочу иметь право снять любой материал», а журналистский коллектив ему отвечает: «Нет, не можешь», значит, не будет согласия. Или наоборот, журналистский коллектив говорит: «Да ради Бога, да хоть каждый день, давайте это запишем в редакционном уставе». Записали – пожалуйста, вмешивайтесь, сколько хотите. Но это ваше внутреннее дело, вы так решили, это установлено вашим редакционным уставом. Если этого не написать в законе, то тогда учредитель будет вмешиваться тогда, когда он хочет, а не тогда, когда он может.
Анна Качкаева : Просто мне очень интересно, и вы знаете, Михаил Александрович, что это не однажды мы интересовались, из разных исследовательских и не исследовательских интересов, много ли уставов редакций? И все ли журналисты их читают?
Михаил Федотов: Это другое дело.
Анна Качкаева : А это уже большие знаки вопроса к тому, как журналисты относятся к своим правам, и считают ли нужным за них бороться.
Михаил Федотов: Правильно, но я вам приведу простой и очень свежий пример. В одном из субъектов Федерации, вот они мне просто звонили и просили написать для них юридическое заключение по данному делу. Там как раз учредитель решил вмешаться в деятельность редакции. Он взял на себя функции главного редактора произвольно, не был назначен главным редактором, а стал выполнять его функции произвольно. В результате попал под уголовную статью. И сейчас в отношении него возбуждено уголовное дело. Потому что учредитель не может вмешиваться в деятельность редакции, если это не предусмотрено уставом.
Анна Качкаева : Владимир, Кемеровская область, мы вас слушаем.
Слушатель: Полностью с вами согласен, хорошую передачу вы ведете. И я еще хотел сказать по поводу этих поправок, знаете, какую-либо альтернативу ему задавили, задушили. Я думаю, что эти поправки ни к чему, потому что у них более радикальные методы сейчас есть. Если невозможно как-то по закону журналиста оградить, его можно просто в подъезде подкараулить и избить. Они даже на такие вещи способны.
Анна Качкаева : К пессимизму наших слушателей, Михаил Александрович, я добавлю мнение вашего коллеги, профессора МГУ Андрея Рихтера, который, комментируя эти поправки, вы вместе их комментировали в «Новой газете», сказал о том, что «практика применения российского закона о СМИ приводит к крамольной мысли, а нужен ли вообще этот закон современной демократии. Если большинство норм о свободе выражения мнений вошли в Конституцию, ее ограничения содержатся в Уголовном и Гражданском кодексе, то зачем нужен закон, концепция которого за последние годы настолько видоизменилась, что его основным смыслом стали возможности государственного органа карать за злоупотребления СМИ по основаниям, не выдерживающим независимой судебной проверки и порой даже не предусмотренных других российских законов».
Михаил Федотов: Ну, я могу сказать только одно, что, безусловно, закон нужен хотя бы по той простой причине, что мы живем не в Великобритании и не в Соединенных Штатах Америки. Там достаточно одной нормы Конституции, одной поправки, первой поправки к американской Конституции. Там нет закона о средствах массовой информации, но там есть закон о свободе информации. А у нас нет закона о свободе информации. Кстати говоря, проект такого закона мой соавтор по закону о СМИ Юрий Батурин написал еще в 1987 году. И где он, этот закон? Где закон о праве граждан на доступ к информации? Да, у нас в Конституции есть норма, которая говорит, что граждане имеют право на получение информации. Ну, и где это право? Как оно гарантировано? Вы можете пойти и получить любую информацию, которая вам нужна, в тех же государственных органах?
Анна Качкаева : Журналист то не может и должен не три дня, как полагается по закону, ждать, а три дня дозваниваться, чтобы найти того, у которого нужно спросить и который должен ответить.
Михаил Федотов: В том-то все и дело. Конституция замечательная, в Конституции есть прекрасная норма о недопустимости цензуры. А где закон, который определит, что такое цензура? Уберите закон о СМИ, и нет определения цензуры. А пессимистический взгляд, конечно, может быть и такой. Тогда вообще зачем нам законы? Действительно, журналиста могут, как Михаила Бекетова избили в подъезде собственного дома, так что человек между жизнью и смертью оказался. Каким законом это запретить? Никаким. Но это же не повод, чтобы говорить, что нам вообще не нужны законы. Мы должны все-таки идти вперед, а не назад. Вот законов не было в первобытно-общинном обществе.
Анна Качкаева : Я сейчас прочту то, что еще пишут наши слушатели. Пишут, что «программы «Рен-ТВ» после 24 часов смотреть невозможно, это же сплошная эротика. И до сей поры никто никак на нее не воздействует». Слушатели сами не пробуют, они у нас все больше с каналом «2x2» борются, вернее общественность некоторая. А с эротикой в открытых каналах не борются. Она рейтинг, как я понимаю, собирает. И вот, кстати, в поправках написано, что регулятор вроде бы должен активнее, там усиливается роль регулятора, как я понимаю?
Михаил Федотов: Да.
Анна Качкаева : И что он мониторить должен и так далее.
Михаил Федотов: Да.
Анна Качкаева : Но ведь ему и раньше никто не мешал и мониторить. И если надо было по обстоятельствам, все все мониторили.
Михаил Федотов: Нет, понимаете, для того, чтобы мониторить, нужно иметь возможность мониторить, техническую возможность, организационную возможность, кадровую возможность. Для того, чтобы все это получить, нужно, чтобы эта норма вошла в положение о деятельности регулятора. А для того, чтобы это вошло в положение о деятельности регулятора, это должно быть прописано в федеральном законе. То есть здесь все связано одно с другим. И если не написать, например, что эта Федеральная конкурсная комиссия по телерадиовещанию, что она мониторит ситуацию в телевизионном и радиоэфире, то она не будет этого делать. Ей просто не позволят это делать.
Анна Качкаева : Олег нас спрашивает: «Не будет ли законодательно утверждено понятие Общественного телевидения?» В законе нет, все время говорят о том, что должен быть отдельный закон об Общественном телевидении.
Михаил Федотов: Да, и, кстати говоря, я хочу напомнить, что вместе с этой таблицей мы представили на рассмотрение рабочей группы Морозова и то, что потом получило название путевой карты, дорожной карты. То есть это план законопроектных работ, и в этом плане законопроектных работ снова появляется закон об Общественном телерадиовещании.
Анна Качкаева : Это который заморозили уже лет восемь как.
Михаил Федотов: Это который заморозили лет шесть назад, как раз я был автором этого законопроекта. Но знаете, капля точит камень. Вот я выполняю роль вот этой самой капли.
Анна Качкаева : Вера, сегодня почти вам пришлось молчать как одному из субъектов закона. Может быть, завершающая какая-то реплика по этому поводу.
Вера Цветкова: Как зритель и как телеобозреватель подтверждаю, что умозрительно закон хорош. Безусловно, законы хорошие нужны. Но без исполнения… Ну, где гарантия исполнения? Михаил Александрович, где гарантия исполнения?
Михаил Федотов: Гарантия исполнения в нашей с вами настойчивости.
Вера Цветкова: Вас и меня? Или еще Морозов поможет?
Михаил Федотов: Нет, нет, нет… Надо защищать те права, которые нам даны законом.
Анна Качкаева : Ну, что ж, Михаил Александрович, вот тогда мы на этой оптимистической ноте, не совсем оптимистической, со вздохами Веры, программу закончим.
Вера Цветкова: Я знаю двух защитивших – Политковскую и Щекочихина.
