Марина Тимашева: В ноябре в Петербурге прошла премьера спектакля театра DEREVO "DiaGnose". На спектакле побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Антон Адасинский не так уж редко бывает в Петербурге и, тем не менее, это всегда событие. Его «Дерево» так и не оторвало всех корешков от здешней болотной почвы. И, глядя на него, мне кажется, я слышу, как оно растет. «Дереву», как всякому нормальному дереву, небезразлично, кто его окружает, каким будет завтрашний мир, кто подрастает рядом. Из слов Антона Адасинского можно понять, что «Дерево» знает себе цену и печалится, испытывая одиночество.
Антон Адасинский: Это нас волнует потому, что никто в закорки не дышит, на пятки не наступает. В Англии была группа Дивея и за ней шли пять или шесть таких же классных компаний. Нам трудно, потому что нам нужна конкуренция, чтобы с кем-то себя сравнивать, кому-то завидовать, что-то повторять. Но мы ускакали вперед, потому что очень много работали, а сейчас, чтобы нас догнать, нужно лет пять попахать нормальной компании - и телом, и мышлением, и фантазией, и выжить, и получить деньги, чтобы делать крепкие большие спектакли. Питер – полная задница полная! «АХЕ» существует здесь в «Антресоли», дай Бог им здоровья. Два-три имени что-то делают. Всё! Должно же что-то быть - тут шесть миллионов живут.
Татьяна Вольтская: В Москве, считает Адасинский, обстановка чуть лучше.
Антон Адасинский: Там есть педагоги, там есть преподавание, там какие-то студии, приезжают хорошие западные педагоги, в театре Анатолия Васильева преподают, в Центре Мейерхольда , там что-то происходит. Но, по сравнению с той же Прагой, где, действительно, есть компании репетирующие, работающие, и их много, это - смешно. А в Праге живет миллион двести.
Татьяна Вольтская: Может, русские недостаточно эксцентричные для таких дел?
Антон Адасинский: Наоборот, работать можно только с русскими или со славянскими какими-то сумасшедшими. Очень трудно работать с западными людьми, у них все сложно с нашим абсурдом. Преподают, куча людей приходит, из них двое-трое что-то могут. «Учите нас, покажите все». Потеют, ломают руки-ноги, приезжают через полгода: «Учите меня опять». «А что, сам не работал?» - «А мне надо по попе палочкой, тогда буду работать». На Западе – нет: человек встал на дорожку, он будет пахать. Вот такая проблема с «Деревом» существует. Очень хочется, чтобы радом кто-то был. Обидно, что когда-то все это было. Было нормально в 90-е годы, в каждом углу, в ЖЭКе - студии, обалденные были ребята, и столько всего варилось там! Просто все смели. Если бы не это, нас бы растоптали здесь, мы бы попали в кабалу к этому Дворцу молодежи, платили бы квадратные доллары за квадратные метры, мы бы просто исчезли. Слава Богу, успели свалить.
Татьяна Вольтская: Как работают в студии русские и западные люди, хорошо знает Максим Диденко, который и выступает вместе с «Деревом», и преподает в своей студии в Праге.
Максим Диденко: Я работаю в Праге в одной очень замечательной компании, которая называется «Ферма в пещере». Тут разница подхода русского, немного бесшабашного, неорганизованного, с какими-то проблемами. А в Праге люди просто приходят в 10, и вот с 10-ти до 18-ти кроме этой работы ничего не существует вообще в мире. Удивительно, что люди могут подчинить себя целиком какой-то одной простой задаче, что в России довольно сложно. Я провожу здесь тренинги. Вот в ГИТИСе ( РАТИ) вчера преподавал. Люди просто не могут сконцентрироваться больше, чем на 40 минут, и не могут выполнить простую задачу – например, запрыгнуть на стол. Они думают о чем-то еще и очень часто именно поэтому себе что-то ломают, бьются. А потом концентрация уходит и все: начинаются мобильные телефоны, какие-то переговоры, надо куда-то сбегать. Артисты, мои друзья, которые живут в России, не могут просто выживать в своей профессии, просто выступать со спектаклями, которые им нравятся, которые они любят, они вынуждены работать на телевидении, где-то еще. И то, что они любят, они просто уже не могут делать.
Татьяна Вольтская: Антон Адасинский объясняет это тем, что российские артисты не очень понимают, что и зачем они делают.
Антон Адасинский: Что я делаю, что я буду восемь часов ломать себе тело? Зачем это? Нужно быть завтра богатым, а послезавтра известным. Все нужно сразу и сейчас. А то, что нужно три года пахать, чтобы был результат. Концентрация, напряжение, энергия у людей у русских была всегда очень отчетлива и всегда можно было отличить на сцене русского человека от, например, голландца – вот подача, вот из него прет! Я прихожу на занятия, и мой первый вопрос очень прост: ребята, поднимите руку, кто из вас с утра до вечера делает то, что хочет делать? Один-два робко так: нет, я не с утра до вечера… Ну, хорошо, я с этим согласен, нужно, может быть, идти в бар мыть посуду, чтобы заработать денежку на занятия с Максом, со мной или с Леной. Но только ты это делаешь, вот у тебя 6 копеек, а на шесть копеек ты работаешь в театре. А если где-то 6 копеек, плюс 8, ты работаешь в баре, в библиотеке, то у тебя остается два часика, ты уже думать не можешь о занятиях. То есть баланс подработать и заняться искусством, своим делом, в России не работает. Везде нужно подрабатывать. Ну, нам не нужно, потому что мы много выступаем и мы известная компания. Если парень или девушка на Западе выступают, они три часа, скажем, в баре вечером - нормальная денежка, хватает, и квартира стоит 200 евро, квартира в Германии в месяц.
Татьяна Вольтская: В общем, на мой взгляд, чем не диагноз? Хотя спектакль "DiaGnose" совсем не о том, или не совсем о том, хотя - обо всем, и об этом тоже. « M е mento more » – «Помни о смерти», - гласит латинское изречение, популярное в прошлые века. Обычно мы слышим звон этого колокола, только когда он звенит по нашим близким или по нам самим. Мир мгновенно рушится в ту самую минуту, когда звучит приговор нам или нашим близким. Я думаю, что только тот, кто имеет страшный опыт потерь, может в полной мере оценить потрясающее начало спектакля "DiaGnose" - оглушительный звон разбитого стекла во мраке и фигуру в белом с кровавой, вздыбленной раной на спине, корчась, медленно, в полной тишине сползающую по черной стене на пол. Именно так это и происходит. Твой мир разбит вдребезги, а мир вокруг продолжает оскорбительно существовать. Этот спектакль о том, как диагноз, он же приговор, был вынесен самому Антону Адасинскому, как он лечился семь месяцев и, одновременно, выступал на сцене, и потом оказалось, что он вытащил счастливый билет. Лейтмотив спектакля, вернее, один из них - рождение новой души – хрупкой, беззащитной, голой, окруженной врачами, призраками, всевидящими Солнцем и Луной. Среди персонажей - безумный бармен и его двойник, которые борются друг с другом, врачи с пушистыми ангельскими крыльями, пациент, рассыпающийся на множество персонажей и теней, исчезающий в адской суете мира и, в конце концов, возвращающийся, снова в белом, неся в руках Солнце и Луну – весь мир. Говорит артистка театра «Дерево» Елена Яровая.
Елена Яровая: Антону поставили диагноз – или-или. Он попал в 40 процентов счастливчиков, он проскочил. Это были два года очень острого ощущения мира, полной переоценки всего, когда нет будущего и прошлое не важно, есть только сегодня. Как-то все упрощается и, в то же время, обостряется. Мне кажется, что в любой момент, когда такое человеку говорят, он оказывается не готов. В любом возврате – в пять, в десять, в тридцать, в восемьдесят. Растерянность и, разумеется, какой-то страх - что там? Но у меня есть какое-то убеждение, что там ничего страшного быть не может, потому что кошмар - на земле, и иногда и думаешь, что вот здесь и есть кошмар.
Татьяна Вольтская: И все же, мне показалось, что главное ощущение спектакля это страх. А вот, что написал сам Антон Адасинский перед премьерой:
«Я не ожидал, что мир изменится так быстро. И я не рад этим переменам, я не хочу в них участвовать».
