Ефим Фиштейн: Систему общения животных невозможно сравнить с коммуникациями людей. В природе только человек обладает исключительной способностью к речевому общению. Однако, почему животное наподобие боксеров или шахматистов тоже пользуется знаками? Потому что это им выгодно, считает кандидат биологических наук Владимир Фридман. Выработав собственную систему сигналов, животное координирует свои действия. О том, как общаются животные, Владимира Фридмана расспрашивали Александр Марков и Ольга Орлова.
Александр Марков: Владимир, расскажите, пожалуйста, как происходит общение у разных животных?
Владимир Фридман: Собственно первый шаг в изучении коммуникации был сделан еще до настоящего рождения этологии. Этология – это наука о поведении животных. Джулиан Хаксли, изучая поведение больших поганок, такие водные птицы, у которых чрезвычайно красивые экспрессивные, сложные ухаживательные демонстрации. Он выдвинул идею ритуализации, то есть он предположил, что эти сложные телодвижения, когда птицы встают друг к другу клювами, возвышаясь над водой, распушают рожки оперения, производят другие сложные движения, все очень синхронно, точно, почти как танец, он предположил, что эти телодвижения отражают не только, скажем, сексуальное возбуждение или агрессивное возбуждение, но и являются своего рода фигурами, символизирующими ту последовательность действий, которая будет затем. То есть если нормальный цикл ухаживания у той же чомги можно представить себе как процесс, идущий от инициации встречи партнеров, дальше развертывающейся через некоторую последовательность демонстрацию, образование социальной связи, образование пары - это некая стереотипная последовательность действий, опять же как танец. И каждая фигура есть не только отражение состояния партнера в данный момент, но и некий знак, сигнал, символ, япока эти слова произношу приближенно, позволяющий прогнозировать, какое движение будет дальше. И тем самым согласовывать свои действия.
Ольга Орлова: В таком случае, если мы и можем говорить о каком-то праязыке, скорее это сигнальная система и главное свойство, которое можно наблюдать - это предсказуемость и систематичность процесса.
Владимир Фридман: Понятно, что особы в популяции находятся в непрерывном взаимодействии. Для того, чтобы эффективнее взаимодействовать, полезно прогнозировать поведение оппонента. Тем более, что смысл взаимодействия - это конкуренция за социальный ресурс, за более подходящего партнера, за территорию, которая расположена дальше от периферии и ближе к центру. И поэтому любая возможность прогнозировать поведение партнера по неким признакам того, что будет дальше, она полезна. И можно предположить, что отбор будет подхватывать эту возможность и таким образом превращать признаки состояния или признаки ситуации в знаки. И вот тут можно рассмотреть, какие рабочие модели мы можем использовать для анализа поведения животных и соответственно поиска тех самых существенных признаков, позволяющих прогнозировать, они же сигналы, знаки. Первая модель – это параллель с нашим языком. Мы говорим, все мы говорим, мы все понимаем, что такое язык и хотелось бы отыскать что-то похожее у животных. Вот это опасно. Во-первых, опасность антропоморфизма. Антропоморфизм - это уподобление животных людям, предположение, что у них есть такие же чувства, такой же язык, как у нас. И сравнительная этология, начиная с Джулиана Хаксли и другого немецкого исследователя, независимо выдвинувшего концепцию ритацуилзации, Оскара Хейнерта, учителя Лоренса, начала с жесткого запрета на антропоморфизм, то есть этолог наблюдает чисто внешне, описывает только те стабильные фигуры поведения, которые он видит, в той мере, в какой они стабильны, стереотипно исполняются и жестко выделяются на фоне других пластичных и непрерывных реакций.
Ольга Орлова: То есть нельзя давать поведению животных интерпретацию, связанную с человеческим пониманием, с человеческой окраской.
Владимир Фридман: Особенно с человеческим пониманием той ситуации, в которой эти животные находятся.
Александр Марков: То есть этнолог не должен домысливать чувства, мысли, эмоции животного.
Владимир Фридман: Он не должен домысливать значение тех демонстраций, которые выделил, по ситуации. Потому что, например, ранние этапы ухаживания очень часто выглядят как агрессия. Самец изо всех сил изводит самку, это у многих воробьиных птиц так, а она в отличие от самца, который бы дал сдачи, это терпит. У дятлов, к слову, наоборот, там самец и самка охраняют одиночную территорию и в течение всей зимы они рассматривают друг друга чисто как территориального противника. И соответственно, когда начинается образование пар в феврале-марте, они начинают летать друг к другу, и первые этапы ухаживания – это вообще-то атака территориального оппонента. И лишь потихонечку эта взаимная вражда изживается и начинается ухаживание. Первая аналогия – это сравнение с языком. Другая Сцилла и Харибда – предположение, что у животных нет ничего того, что есть у человека, скажем, мы пользуемся знаковыми системами, это не только речь, это, например, деньги, это символическая система танца, это игры вроде шахмат и домино. Можно предположить, что у животных специфических сигналов нет, все эти телодвижения, которые этологи выделяют и называют демонстрациями, они сугубо неспецифичны, только возбуждают партнера, заставляя действовать вместе в толпе. Скажем, синхронные реакции взлета у лебедей, у куликов, у многих других птиц похожим образом передаются. Тогда задача поиска сигналов, составление словаря, этограммы. Этограммы – это набор демонстраций, описывающих эти самые существенные элементы какого-то вида. И первые 20 лет истории этологии, 30-60 годы, как раз этологи в основном описывали репертуары самых разных демонстраций самых разных видов. Мне кажется, эта модель неадекватная. Поскольку непосредственное общение душ невозможно, должны быть каике-то структуры-посредники. И поскольку из общих соображений очевидно, что всякое увеличение взаимной прогнозируемости выгодно, то эти телодвижения-посредники будут выделяться и дифференцироваться.
Ольга Орлова: То есть на самом деле животным выгодно иметь какую-то систему сигналов, которая позволит им координировать свои действия?
Владимир Фридман: Да. Осуществлять опережающие отражение, то есть подготовиться к восприятию следующего действия партнера, следующей демонстрации партнера и подобрать собственную демонстрацию раньше, чем это действие окажет стимулирующий или принуждающий эффект.
Ольга Орлова: Прежде чем партнер вынудит поступить так или иначе, самка самца или самец самку, лучше быть к этому готовым, как-то среагировать адекватно.
Владимир Фридман: И тут можно предложить две промежуточные модели между полной знаковостью, самой совершенной знаковой системой языком и отсутствием специфических сигнальных систем как внеритуализированные стычки у маленьких детей. Это, условно говоря, модель бокса и шахматы. В боксе есть набор определенных телодвижений – удар, соответственно каждый удар в боксе это не только удар, но еще и некий сигнал о том, какую тактику боя выбрал данный боксер. И собственно задача профессионала, выдержав силовое воздействие, болевой удар, автоматически понять эту тактику и соответственно перестроиться, скорректировать собственную. Вот, мне кажется, это очень хорошая рабочая модель для понимания того, как устроена демонстрация у животных.
Ольга Орлова: То есть как животные общаются между собой можно понять на примере общения боксеров.
Владимир Фридман: Или другой вариант – это анализ игроками шахматных позиций или доминошных позиций. Вот тут знаковости больше, а силового воздействия соответственно меньше, болевого, поскольку партнера там бить нельзя. Психологические исследования показывают, что память у хороших гроссмейстеров настроена на автоматический анализ шахматных позиций. То же самое, как я понимаю, с игрой в домино. Когда им предлагали позиции, позволяющие завершить игру эффективно каким-то набором ходов, они их автоматически отличали от позиций бессмысленных, из которых никакого разрешения не следует. В то время как игроки начинающие, неопытные, с низким коэффициентом, они начинали просчитывать. А соответственно гроссмейстер, видимо, просчитывает когда готовится к партии, анализирует, разбирает ее, а непосредственно во время партии он автоматически оценивает позицию, для него определенная расстановка фигур - это сигнал возможностей о том наборе ходов, которым можно партию эффективно завершить и, соответственно, он принимает решение как это сделать практически автоматически. То есть аналог с инстинктивным реагированием животных на угрожающие или брачные демонстрации друг друга очень адекватный. Тут надо сказать еще одну вещь: наши слова, как правило, только слова, силового или угрожающего воздействия они не оказывают. С угрожающими или брачными демонстрациями животных не так. Кроме того, что это сигналы, позволяющие прогнозировать возможность эффективного разрешения взаимодействия, это еще и стимулы, принуждающие к вполне определенной реакции, как удар боксера. С одной стороны, это полевое воздействие, заставляющее прекратить борьбу и сдаться, а с другой стороны сигнал. То есть воздействие и передача информации для демонстрации животного, они слиты.
Ольга Орлова: Получается, что у животного звуковое сочетание не просто несет в себе смысл непосредственный, но при этом это еще и действие одновременно. Получается, что так. Что происходит при этом? Почему у человека слово - это только слово?
Владимир Фридман: Мне кажется, исходным была именно коммуникация воздействия. Причем коммуникация, связанная с пантомимой, выражающей состояние тревожное, агрессивное или какое-то. Например, скажем, если я агрессивен, я замахиваюсь, то соответственно такой человек принимает определенную позу и его действия у того, кто слабее, вызывают страх практически автоматически, желание сжаться, сдаться, подчиниться. Если он наоборот силен, то готовность продолжать борьбу. То есть с одной стороны есть состояние, с помощью которого индивид хочет принудить партнера к нужной для него реакции. Есть пантомима, выражающая это состояние из вегетативных реакций, из телодвижений. Как мне кажется, это как раз то сырье, с которым через ритуализацию работает эволюция, увеличивая знаковость этих телодвижений, и в конце концов, превращая этот стимул в знак.
