Программу ведет Андрей Шарый. Принимает участие обозреватель Радио Свобода Анна Качкаева.
Андрей Шарый: Свои впечатления от общения премьер-министра России со своим народом я сравнил с наблюдениями нашего телекритика Анны Качкаевой.
Я сегодня, когда готовился наблюдать за общением Владимира Путина с россиянами, обратил внимание вот на какое обстоятельство: на канале "Вести" показывали анонс поездки Дмитрия Медведева в Индию, куда он, как известно, направился, и одну из главных тем переговоров, и очень зримо так на экране заявили о подписании соглашения о запуске на Луну индийского космонавта. Сразу вслед за этим Владимир Путин стал отвечать на жизненно важные для большинства его зрителей вопросы о пенсиях, о финансовом кризисе и обо всем остальном. Что вам подсказывает опыт телекритика, случаен ли такой монтаж?
Анна Качкаева: Космос, высокие внешнеполитические дали и граница - это то, что президенту Дмитрию Медведеву сейчас, очевидно, ближе, и это всячески подчеркивается, а премьеру Путину - вот сермяжное, от земли, про снег, про бани, про кризис, про который он вроде бы говорит неохотно, но, собственно, вокруг этого весь разговор и плясал, начиная от пенсий и кончая детскими садами, ипотекой, безработными и прочее. Конечно, с ним разговаривают, как с таким национальным лидером и отцом нации. Не случайно там был какой-то такой вопрос, что как же нам без вас-то, мы вас видим мало, мельком, на совещаниях. Владимир Путин как-то так отшутился, сказал: ну, вот практически сегодня я удовлетворил ваше желание. Три с лишним часа - он перебил все рекорды и своих президентских прямых линий - лишний раз говорят о том, что это настоящее общение человека, руководящего страной, со своим народом. Народ сегодня был довольно полно представлен в студии. Впервые такие внятные крупные планы были. Хотя в целом картинка была гораздо более домашней, гораздо более такой, я бы сказала, небрежной, немножко иногда даже забавной. Но лица народа были как-то менее выстроенными и построенными, как было раньше на прямых линиях. Хотя включения, конечно, все равно оставляли это ощущение, тем более что в приемных, которые почему-то то оказывались в медицинском центре, то в спортивных залах (вот не понятно, они почему туда перебирались?), не давали этого воздуха с улиц, этого масштаба, красивого зрелища.
Андрей Шарый: У меня осталось такое двоякое профессиональное чисто впечатление от того, что сегодня я увидел. С одной стороны, Путин как-то был больше в своей тарелке, все-таки премьер-министру сподручнее как-то отвечать на эти вопросы, ну, девочку, там, приглашать из Якутии на новогоднюю елку в Москву. Он всегда кого-нибудь таким образом приближает к власти, очеловечивает ее. Ну, вот эти многочисленные хозяйственные вопросы, в общем-то, в ведении премьер-министра. И мы с вами говорили в прошлые годы о том, что президенту этим заниматься, может быть, было бы и не с руки. Но, с другой стороны, у меня возникло просто такое журналистское ощущение, что сам формат подустал, он исчерпал себя.
Анна Качкаева: Да, вы абсолютно правы. У меня есть такое ощущение, что все-таки любое дело, любую славу, карьеру надо заканчивать на красивой верхней ноте. Вот если говорить о зрелище, потому что прямые линии были, безусловно, уникальным в этом смысле форматом, то эта точка пройдена. И сегодняшний разговор, он ведь и назван уже чуть более задушевно и назван, как программа, он выглядел именно так, потому что впервые не в Кремле, впервые в не очень понятном этом Гостином дворе, выглядевшем смесью ледового дворца, облегченного варианта партийного зала заседаний, с не очень хорошим светом. Поэтому казалось, что это то ли таблетка, то ли кружка, в которой сидел Путин с Мацкявичусом, плывет по какому-то то ли озеру, то ли... Так случилось, что в этот момент, когда я смотрела телевизор, в кабинет вошел известный польский режиссер Кшиштоф Занусси, он, конечно, не вникал в подробности разговора, но я просто его спросила: ну как вам картинка? Он сказал "блестяще, путь в небо" и вышел. Голубизна с выцветшими пятнами, пунктирами и оставшимся следом, все время отвлекала от того, что говорил Владимир Путин, который, как мне показалось, сегодня был гораздо более многословным, чем в предыдущие годы. Может быть, действовало как раз присутствие людей, он хотел с ними общаться, он как-то пытался объяснить. И вот эти три часа, и вот эта какая-то микшированность действительно изменила формат. Я не знаю, имеет ли смысл так долго разговаривать, хотя ведущие и журналисты себя сегодня чувствовали, мне кажется, комфортнее, хотя им было неудобно, потому что лазить по этим рядам и перекрывать собой и своими спинами людей, тянуться к ним, это все, конечно, с точки зрения картинки, было не так вылизано, не так нарядно, не так эффектно, как это было на предыдущих прямых линиях.
Андрей Шарый: С одной стороны, верно вы сказали совершенно о лицах. И вне зависимости от того, срежиссировано это мероприятие, подпускали туда людей по очереди, заготавливали они вопросы, но когда человек говорит, какой-нибудь пенсионер, вот он волнуется, единственный раз в жизни он задаст свой вопрос о своей пенсии премьер-министру или президенту, это все трогательно, в этом есть жизнь. А тут потом, раз, такое партийное лицо из "Единой России", и их было много сегодня, и эти общественные приемные, и в зале там тетка из Петербурга сидит и говорит совершенно таким секретарским голосом, как она благодарна партии "Единая Россия", вот эта суконность сильно повлияла на общую картину этого общения с народом?
Анна Качкаева: Думаю, что, конечно, он был очень таким неровным, все, что мы сегодня видели, весь этот эфир, какой-то синкопированный, то совсем провисал, и было невероятно скучно, потому что была такая застегнутость и холодность этого бесконечно голубого с флагами-триколорами. А с другой стороны, вдруг прорывавшийся крупный план, вдруг подавшийся вперед журналист или вдруг они чему-то улыбались, или зааплодировали, потому что все равно человеческие реакции там были, и камера это выхватывала. И вот от того, что все лица такие разные, и от того, что эта суконность иногда превалировала, это вызывало большее раздражение, чем если бы это зрелище было таким унифицированно-выстроенно-срежиссированым. Поэтому нужно было, наконец, мне кажется, решить - либо вы все-таки оставляете декорацию для партийного лидера, либо вы все-таки все больше и больше превращаете этого персонажа в лидера нации, разговорщика с народом. Тогда точно нужно было делать студию похожей на студию ток-шоу, давать возможность людям вставать к микрофону, ну, чего, конечно, я себе это плохо представляю, наверняка бы опасались. Тогда бы во всем этом появилась вот эта не половинчатость, а то, что, может быть, и превратило этот формат не в прежнюю попытку, но худшую уже, прямой линии, а в разговор. А пока этот разговор выглядит, как по Маяковскому, то есть "двое в комнате - я и Ленин", в данном случае двое в студии - я и народ, который вроде бы как-то еще этой интимности, душевности не почувствовал.
Андрей Шарый: Я думаю, что какую-то же идеологическую задачу ставили люди, которые организовывали все это мероприятие. Я для себя так ее сформулировал: Путин на посту. Получилось у них это доказать?
Анна Качкаева: Знаете, Андрей, вот вопрос. На посту, конечно, но только-то как-то он, по-моему, отвечает-то за тот пост, который живет отдельно. Этот вопрос про кресло был такой тоже символичный. И главный вопрос, который прозвучал после этой прямой линии - останетесь, не останетесь, это тоже символично. Конечно, может быть, с точки зрения картинки лишний раз доказали, что да, наше все, а мы всегда знали, что предыдущие восемь лет само появление Владимира Путина в новостях - уже залог хороших новостей, вот у меня до конца этого ощущения сегодня уже не было.
