Андрей Бабицкий: Отношения Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля начались с обиды. В 1918 году на званом обеде в Лондоне Рузвельту – 36-летнему многообещающему политику – неожиданно пришлось произнести речь, которую он не готовил и не продумал. И Черчилль - 45-летний ветеран Парламента и мастер экспромтов - не преминул откликнуться на нее язвительными замечаниями. К тому же Черчилль был под хмельком – как это часто с ним случалось. Рузвельт был задет и возмущен - поведение Черчилля вполне укладывалось в тот образ надменного британца, который сложился в Америке. (Любопытно, что темой злосчастной речи Рузвельта была необходимость личных отношений между политиками обеих стран). Марина Ефимова рассказывает о дружбе Рузвельта и Черчилля во время второй мировой войны.
Марина Ефимова: Прошло 20 лет. К 12 сентября 1939 года – ко дню написания первого письма из 2-х тысяч, которые составляют переписку Рузвельта и Черчилля, - ситуация в корне изменилась. Немедленно после оккупации Гитлером Польши Англия объявила Германии войну, и опальный Черчилль был назначен на должность Первого Лорда Адмиралтейства. Рузвельт, в свою очередь, уже 7 лет был президентом Америки, завоевавшим любовь и доверие своей страны. Тем не менее, первое письмо написал он:
«Мой дорогой Черчилль! Я хочу, чтобы вы знали, как я рад тому, что Вы – снова в Адмиралтействе... Я буду чрезвычайно благодарен, если Вы будете сообщать лично мне всё, что найдете нужным, о ходе военных событий. Запечатанные письма попадут прямо на мой стол».
Марина Ефимова: Почему Рузвельт выбрал на эту роль Черчилля?.. не министра иностранных дел, не своего посла?.. Об этом – участник нашей передачи, историк Дэвид Вулнер:
Дэвид Вулнер: Возможно, потому, что в Первую мировую войну Рузвельт сам был помощником министра Военно-морского флота. Но, возможно, его вела интуиция. Я думаю, каждый из них понимал масштаб другого и, соответственно, важность личных отношений друг с другом. Они оба признавали необходимость и важность персональной дипломатии».
Марина Ефимова: Кому-то из своего окружения Рузвельт сказал: «Черчилль – лучшее, что есть у Англии на случай войны, даже если он пьян половину времени. Я думаю, он может стать следующим Премьер-министром. И я хочу заранее сунуть ногу в дверь». И он был прав. После выборов в мае 1940 года Черчилль, уже премьер, со скромным юмором пишет Рузвельту:
«Надеюсь, то обстоятельство, что я сменил офис, не отменит Вашего намерения продолжать нашу личную переписку»...
Марина Ефимова: Из всех писем Черчилля к Рузвельту, письма 1939-40-го годов – самые драматичные: это было время, когда Англия дралась с Гитлером практически в одиночку.
«Маленькие страны раздавлены одна за другой, как спичечные коробки. Со дня на день Муссолини включится в это мародерство и уничтожение цивилизации. Ждем атаки с воздуха в ближайшие недели и готовимся. Если необходимо, будем вести войну одни. Мы этого не боимся».
Марина Ефимова: 13 августа 1940 г. началась воздушная Битва за Англию, 23-го Блиц – ежедневные бомбардировки Лондона... Почти все письма Черчилля этого времени – по существу, просьбы о помощи. Но никто не излагал просьбы с таким достоинством и даже элегантностью, с такой спокойной аргументацией, с таким терпением, как Черчилль:
«Если бы возможно было послать нам 40-50 самых старых эсминцев, несколько сотен самолетов и сталь... Плюс – обещание вашего присутствия в Тихом океане, которое сдержит японцев. Мы будем платить долларами, сколько сможем. Но верю, что когда не сможем, вы не оставите нас своей помощью».
Марина Ефимова: Рузвельт - Черчиллю:
«Эсминцы не могу послать без решения Конгресса, и сейчас немудро их об этом просить. Но постараюсь послать зенитки и сталь. И буду держать флот на Гавайях».
Марина Ефимова: Черчилль – Рузвельту, август 40-го:
«Наше решение – драться до конца. Но если нынешнее правительство погибнет, то Вы не должны закрывать глаза на то, что новое может начать переговоры о мире. В качестве козыря они предъявят флот, который в конце концов может оказаться в руках немцев. Я не берусь ручаться за моих преемников, которые от безнадежности и отчаяния могут уступить воли Германии. Тогда вам придется иметь дело с Европой, подчиненной Гитлеру, который начнет использовать все ее ресурсы для новых завоеваний. Но... пока картина не так мрачна. Мы держимся. Еще раз благодарю Вас за добрую волю и добрые пожелания».
Марина Ефимова: Рузвельт не знал, конечно, что после этих теплых слов Черчилль сказал секретарю: «Пошлите это письмо чертовым янки. Эти полуслепые все еще полуготовы».
Президент СШ – не единовластный правитель, он зависит и от Конгресса и от его величества избирателя. В Америке отношение к англичанам было крайне подозрительным: считалось, что это они втянули Америку в Первую мировую войну. В октябре 1939 года, уже после захвата Польши, 95% американцев требовали от правительства держаться подальше от европейской войны. Но Рузвельт, хоть и обещал им нейтралитет, в своих речах и в беседах по радио все время давал понять, с какого рода агрессором имеет дело Европа. Он говорил:
«Это не обычная война. Это – вооруженная революция. Только она призвана не освободить человека, а сделать его рабом диктаторского режима. У нас нет другого выхода, как готовится к сопротивлению».
Марина Ефимова: Речи Рузвельта сделали свое дело. К концу 39-го 62% американцев уже выступили за помощь Англии. Но сам Рузвельт – в сомнениях. В мае 40-го – поражение англичан во Франции, под Дюнкерком. Армию эвакуируют через Ла-Манш, мобилизуя все плавучие средства, включая рыбацкие лодки. Посол Джозеф Кеннеди уверяет, что в Англии побеждают пораженческие настроения. Что если Англия так же бессильна перед нацистской военной машиной, как Норвегия, Бельгия, Франция?..
Дэвид Вулнер: Летом 40-го был критический момент. Англичане отчаянно нуждались в помощи. А американские военные, включая Джорджа Маршалла, которого Рузвельт чрезвычайно уважал, настаивали на том, чтобы все свободные средства тратились на перевооружение собственной армии и на подготовку ее к защите Западного полушария. Рузвельт должен был решить, доверяет ли он Черчиллю настолько, чтобы пойти против армии и оказать Англии дорогостоящую помощь. И он делает странный ход: он посылает в Англию человека, не занимавшего никакого официального поста – Гарри Хопкинса – одного из составителей его речей – и поручает ему разобраться в том, как идут дела у англичан в разгар Битвы за Британию.
Марина Ефимова: Читаем в книге Иона Мичама «Франклин и Уинстон. Портрет эпохальной дружбы»: «Никто в Англии не знал Хопкинса. Его называли «мистическим посланцем». Лондон, несмотря на бомбежки, оказал посланцу тёплый прием в холодном особняке Бенчли, постройки 18 века. Ничего не зная о Хопкинсе, Черчилль, однако, из общения с ним быстро понял главное: что он и Рузвельт бесконечно доверяют друг другу и что от мнения Хопкинса будет зависеть решение Рузвельта. «На одном из обедов с Хопкинсом, проходивших в узком кругу, Черчилль произнес небольшую речь: “Мы воюем не за новые территории, не за контрибуции, мы воюем только за право человека на свободу, на выборное правительство, на защиту закона...“ Кончив речь, Черчилль спросил Хопкинса: «Что ваш президент сказал бы об этом ?». Хопкинс молчал, наверное, полминуты. Потом сказал: «Я думаю, президенту на это наплевать». Присутствующие застыли. Хопкинс помолчал еще добрые полминуты и сказал: «Да он хочет только одного - чтобы этот сукин сын Гитлер был разбит к чертовой матери». Хохот облегчения заглушил его слова»
Дэвид Вулнер: Хопкинс доложил президенту, что, по его мнению, англичане могут отбиться от Гитлера. «Если мужества достаточно для победы, - сказал он Рузвельту, - то они победят». И тогда Рузвельт принял решение. Он убедил Конгресс, и тот 8 февраля 1941 года принял закон о Ленд-лизе, предоставил английскому флоту американские порты, послал Англии сталь, оружие и старые эсминцы, о которых просил Черчилль. Это было очень важное решение.
Марина Ефимова: Во время визита Хопкинса Черчилль допустил одну невинную ложь: он скрыл донесения своей разведки о том, что Гитлер отменил намеченное на зиму вторжение в Англию. Раздраженный упрямым сопротивлением острова, потерявший там 500 самолетов, фюрер решил изменить планы (теперь мы знаем, как).
Доктор Вулнер, были ли Рузвельт и Черчилль всегда честны друг с другом? Они все же представляли разные страны с разными интересами.
Дэвид Вулнер: Их отношения были на удивление искренними. Рузвельт был более склонен к подозрительности и был не таким прямым человеком, как Черчилль. Но во всем, что касалось важных решений войны, оба лидера действовали с поразительной открытостью. Честно говоря, это – почти небывалый пример единения глав двух государств в кризисный момент истории. Я полагаю, что именно их искренность и привела к настоящей, личной дружбе.
Марина Ефимова: Но были же у них серьезные разногласия?
Дэвид Вулнер: Главным принципиальным разногласием было отношение к колониализму. Рузвельт был ненавистником колониализма. Он считал, что одним из главных условий послевоенного мира должен быть отказ Англии от колоний. Черчилля, который верил в историческую роль колониализма, это требование настолько раздражало, что он попросил Рузвельта не поднимать этот вопрос. И Рузвельт согласился – до поры до времени. Серьезнейший спор был связан с решением, открывать ли Второй фронт в Европе, или (как настаивал Черчилль) начать наземные действия в Сев. Африке, высадиться в Сицилии и ударить немцам «ниже пояса». В конце концов Рузвельт согласился опять, и была принята стратегия Черчилля.
Марина Ефимова: У Америки и Англии были, ведь, расхождения и экономического плана...
Дэвид Вулнер: Рузвельт считал, что фашизм был порождением экономического кризиса. И основной идеей и его самого, и его госдепартамента была реконструкция мировой экономической системы после войны. И главным пунктом этой реконструкции была борьба с британским имперским торговым блоком, внутри которого Англия установила беспошлинную торговлю. Поэтому Конгресс, проведя в 40-м году закон о Ленд-лизе, включил в него условие для Англии – после войны отказаться от своего принципа торговли. Англичане страшно сопротивлялись. Тогда Рузвельт перевел переговоры на персональный уровень и добился того, что Черчилль дал ему слово, что после войны Англия примет во внимание требования Соединенных Штатов. После этого Рузвельту удалось убедить Конгресс довериться честному слову джентльмена. Вообще говоря, это достойно восхищения.
Марина Ефимова: Поразительно, что все эти разногласия не разрушили, а, наоборот, скрепили дружбу двух политиков, которые сумели оценить друг в друге мудрую способность увидеть и понять ситуацию партнера, отдать дань уважения его принципам. После атаки японцев на Перл Харбор, Черчилль немедленно вылетел в Вашингтон для разработки плана совместных военных действий и для подписания соглашения с советским и китайским союзниками. Его секретарь записал в дневнике: «Накануне подписания соглашения Черчилль был старым, безумно озабоченным человеком. После подписания из Овального офиса вышел человек, выглядевший на десять лет моложе. Он сказал: «Вчера мы были одни против этих монстров. Сегодня на нашей стороне четыре пятых человечества!»
Черчилль прожил в Белом Доме полтора месяца:
Дэвид Вулнер: Именно тогда и завязалась их настоящая личная дружба. Много историй и анекдотов про Черчилля появились во время этого долгого визита. В частности, - как Черчилль с Рузвельтом пели дуэтом их общий любимый марш – «Гимн битвы за республику»... и, конечно, известная история о том, как Черчилль, приняв ванну, ходил голый по комнате, обдумывая свою речь перед Конгрессом, и в это время в комнату въехал на своем инвалидном кресле Рузвельт. Он начал было извиняться, но Черчилль сказал: «Все в порядке, мистер президент. Премьер министру Ее величества нечего скрывать от президента Соединенных Штатов Америки».
Марина Ефимова: Последним испытанием дружбы Черчилля и Рузвельта были их отношения со Сталиным, точнее сказать, сепаратные отношения Рузвельта со Сталиным:
Дэвид Вулнер: Рузвельт верил, что будущее мира во многом зависит от сотрудничества Америки с Советским Союзом. Он понимал, что обе эти страны станут послевоенными супердержавами. И он хотел завоевать доверие Сталина, так же, как он умел завоевывать доверие всех остальных своих партнеров. Поэтому в Тегеране он встречался со Сталиным отдельно, не консультируясь с Черчиллем. Более того, во время общих встреч он иногда смешил Сталина, поддразнивая Черчилля, чем Сталин очевидно наслаждался. Черчилль был ужасно обижен – не как дипломат, а именно как друг. И Рузвельт, понимая это, постоянно выражал ему свою привязанность. Но в сфере политики ему в тот момент было важно одно – растопить подозрительность Сталина.
Марина Ефимова: Значит ли это, что Рузвельт был безнадежным идеалистом?
Дэвид Вулнер: Не столько идеалистом, сколько оптимистом. Он же не собирался умирать в 45-м году, и он надеялся не изменить политику Сталина, но смягчить ее и, по мере возможности, предотвратить Холодную войну. Кроме того, Сталин нужен был ему для того, чтобы добить Японию. И сейчас нам уже известно, что вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке подействовало на Японию сильней, чем атомные бомбы. Кроме того, Рузвельт понимал, что войну, в основном, вынесли на своих плечах русские, и что мы перед ними в неоплатном долгу.
Марина Ефимова: Я думаю, Россия сыграла главную роль в физическом разгроме нацизма, а Англия Черчилля и Америка Рузвельта сыграли главную роль в спасении западной цивилизации – и от нацизма и, по мере возможности, от сталинизма.
Обиду на Рузвельта Черчилль проглотил, не дав ей отравить дружбу. 10 апреля 45-го года, готовясь к приему Рузвельта в Англии, он просил гостившего у него судью Роземанна: «Передайте вашему великому президенту, что Лондон встретит его так, как не встречал никого со времен лорда Нельсона». К сожалению, это послание уже не нашло адресата в живых. «Известие о смерти Рузвельта, - писал Черчилль, - подействовало на меня как физический удар».
Черчилль пережил своего друга на 20 лет. И над его могилой американский посол в ООН Адлаи Стивенсон сказал: «Уинстон Черчилль и Франклин Рузвельт подарили нам наш звездный час».
