Владимир Тольц: Это рождественско-новогодняя передача, и в соответствии с жанром, мы хотели бы сделать ее веселой, основанной на каких-то смешных документах, исторических фактах и байках, веселящих душу и дающих при этом пищу (или закуску) настроившимся на праздничное умам слушателей. С другой стороны, уже состав почтенных и высококвалифицированных участников предстоящего разговора, которых мы представим чуть позже, обязывает нас, пусть и шутя, обсуждать вопросы серьезные. А речь пойдет о разного рода исторических курьезах, и о том, как они меняют и обогащают наши устоявшиеся представления о прошлом.
Ольга Эдельман: Давайте начнем с классификации. Исторические курьезы могут быть: собственно историческими анекдотами, - ведь в самых судьбоносных событиях может оказаться нечто комичное, великие деятели прошлого время от времени удачно шутили и так далее. Встречаются и архивные документы, по сути своей вроде бы ничего смешного не содержащие, но по прошествии времени обросшие дополнительными смыслами и ассоциациями.
Наконец, самые забавные истории, которые мне приходили на память, когда я готовилась к этой передаче - это из сферы профессионального закулисья. Того, что, кроме самих историков и архивистов, никто обычно так и не узнает. Неожиданные сочетания, неудачные, опрометчивые фразы, заголовки и аннотации, даже записи в инвентарных книгах иногда приобретают непредусмотренное их авторами звучание. Как правило, все это вычеркивается, исправляется и до публики не доходит, но действующие лица помнят.
Владимир Тольц: Ну, вот и давайте поговорим о разных архивных разностях. Попутно пытаясь понять: где здесь собственно граница между «правдой» и «вымыслом», домысливанием того, что могло бы быть (должно было случиться, а может, и было)? – я специально выделяю этот вопрос, поскольку один из уважаемых сегодняшних гостей – автор недавно опубликованного исторического сочинения «ФЕРДИНАНД, ИЛИ НОВЫЙ РАДИЩЕВ», маститый историк, скрывшийся под скромным псевдонимом «профессор филологии Я.М.Сенькин», является продолжателем традиций одного из «отцов русской истории» Василия Никитича Татищева, полагавшего, что «не возбраняется выдумать некое происшествие, прибавить мелкое обстоятельство, безусловно, к чести своего Отечества служащее». Кроме "профессора Сенькина" сегодня в нашей передаче принимают участие профессор Оксфордского университета доктор Катриона Келли – настоящий доктор и профессор, директор Госархива Российской Федерации Сергей Мироненко и научный сотрудник общества "Мемориал" Никита Петров, специалист по истории советских спецслужб.
Ольга Эдельман: Раз уж вы заговорили о границе между правдой и вымыслом. Это я не к вопросу о спецслужбах, я про архив. Архив, музей - места сами по себе если не загадочные, то чреватые неожиданностями. В хранилищах порой находятся совершенно невероятные вещи. Ходит история о том, как в московском архиве древних актов однажды взялись разворачивать столбец 17 века. Для наших слушателей поясню: столбец - это когда документы склеиваются в длинную ленту и сворачиваются в рулончик. Лежал такой рулончик, лет триста его никто не трогал. Когда развернули, в середине нашли засохшие человеческие пальцы. Оказалось, столбец этот был судебным делом о драке на рынке, а пальцы служили вещественным доказательством. Их в прямом смысле слова замотали в дело.
Владимир Тольц: Знаете, я после аспирантуры сам служил в этом архиве и еще застал там всех, кто участвовал в этой жуткой находке. Рассказ о ней слышал многократно и подметил, что с каждым следующим повторением рассказ этот обрастал все новыми подробностями. Думаю, теперь эта история стала уже совершенно неузнаваемой. А еще в том же Архиве древних актов, где я, кстати, и познакомился с будущим профессором Сенькиным, уже на моей памяти случилась следующая находка: обнаружили неизвестное письмо Екатерины Второй сыну цесаревичу Павлу Петровичу. В конверт государыня-матушка вложила подарок – пару лайковых перчаток. Когда я пришел в хранилище, чтоб подивиться счастливому обретению, то был потрясен: одна из перчаток оказалась существенно больше другой и вдобавок имела какой-то поношенный вид. Оказывается мальчики, работавшие в хранилище, уже успели ее многократно примерить. А лапы-то у этих радетелей древности были куда больше шаловливых ручонок будущего императора Павла. И вот теперь я думаю, что же решат будущие исследователи, про это приключение не знающие? – Как они представят внешний облик убиенного Павла Петровича?…
Ольга Эдельман: До меня дошел слух, гулявший якобы по московскому Музею изобразительных искусств. Что есть где-то опись экспонатов, которую даже сотрудникам не показывают, и там среди прочего значится "мумия русалки". Но это слух. А одно из сильнейших моих собственных потрясений от музейных фондов случилось в запасниках бывшего музея Ленина. Мы пришли туда отбирать экспонаты для выставки о Сталине, и среди его личных вещей нам показали бережно хранимую в сейфе вставную челюсть Иосифа Виссарионовича.
Владимир Тольц: Ну, Оля, за несколько лет до того ученый мир был изумлен другим открытием, когда оказалось, что в вашем Госархиве, директор которого присутствует сегодня в нашей московской студии, - так вот, в спецхране Госархива под грифом "Совершенно секретно" был обнаружен предмет, в аннотации к которому значилось: "Кусок черепа предположительно Гитлера". Теперь-то об этом предмете уже много раз говорено. И вот я хочу спросить Сергея Владимировича Мироненко: уж вы-то чего только не видели. Были какие-то предметы (может, не в вашем архиве, еще где-то), которые даже вам показались ну совсем невероятными?
Сергей Мироненко: Если вы помните, мы делали вместе с Государственным Эрмитажем выставку об Александре Первом «Сфинкс, неразгаданный до гроба». Вот когда я вошел на эту выставку и когда я увидел эти вещи, у меня просто мурашки забегали по спине, я был ошеломлен. Напомню, что принцип этой выставки был в сборе аутентичных вещей. Это не просто вещи эпохи Александра Первого, а это вещи, так или иначе соприкасавшиеся с этим императором. Если это стол, то он за ним сидел, если это оружие, то он его носил, если ордена, то это его ордена. Если это документ, то это документ, написанный его рукой или прочитанный им. Если это портрет, то он где-то висел и так далее. И вот когда я вошел в эту выставку, вдруг на какую-то секунду я почувствовал себя действительно в первой четверти 19-го века. Особенно, потому что я вошел со скрипкой Александра Первого, скрипка, на которой он играл. Было довольно любопытно. Но это было общее впечатление.
Ольга Эдельман: А какие-то предметы, которые обнаруживаются, и кто бы мог подумать, что такое существует?
Сергей Мироненко: Я вам говорю, например, скрипка Страдивари, на которой играл Александр Первый. И письма, которые у нас сохранились, когда мама его императрица Александра Федоровна пишет: «Саша, ты слишком много играешь на скрипке. Это в ущерб твоим занятиям. Ты должен больше заниматься». А сын пишет маме: «А что, мама, вы хотели бы, чтобы я играл в карты и пил? Может быть, лучше я буду играть на скрипке?». Это замечательная переписка, замечательный предмет. И кто бы мог подумать, что Александр Первый был неплохой скрипач.
Владимир Тольц: Возможно, другие гости нашей передачи тоже хотят поделиться чем-то необыкновенным и курьезным из своей богатой исследовательской практики? Начнем с профессора Келли.
Катриона Келли: Правда, таких курьезов как мумия русалки не было. Есть некоторые любопытные вещи, например, из разряда «ирония судьбы», когда провинциальные пионеры поздравляют Иосифа Виссарионовича Сталина с тем, что назвали один отряд, дали этому отряду его имя и одновременно говорят, что второй отряд они назвали именем Троцкого. Но есть и другие случаи автопародии советских властей на самих себя. Например, один текст Надежды Константиновны Крупской, в котором она говорит, что не стоит праздновать дни рождения детей. Она пишет: «Конечно, никакой контрреволюции в праздновании дней рождения нет, но делать этого, по-моему, не следует. Все рассуждения насчет физического роста и другого никакого значения не имеют, для ребенка они останутся пустыми фразами, которые он может повторить, как попугайчик, но воспринять он их не может. Останется что? Выпячивание личности, противопоставление его личности коллективу. Надо, чтобы ребенок поменьше думал о себе, не мыслил себя вне коллектива, поэтому надо избегать тех моментов, которые бы сосредотачивали его внимание на себе. Надо постепенно, незаметно, без лишних разговоров свести празднование дня рождения на нет».
Владимир Тольц: Спасибо, профессор Келли. Теперь очередь Никиты Петрова.
Никита Петров: Ну, честно говоря, я не сталкивался с материальными предметами в архиве – это все-таки довольно редкая вещь. Это скорее свойственно музейным коллекциям. Но в бумагах, которые там встречаются, можно найти немало житейских историй вполне анекдотичного свойства. Увы, я занимаюсь, к сожалению, такой темой, которой больше сопутствует мрачный юмор. И немало таких историй происходило, которые мы можем квалифицировать как юмор в чекистской среде. Ну, например, в 37 году, когда нарком Ежов узнал, что один из начальников штабов управления Коруцкий в Смоленске чересчур пьянствует (а это не удивительно, это же были, как вы помните, годы Большого террора), он решил провести необычный эксперимент по отучению человека от пьянства. Он поручил своему заместителю Фриновскому вызвать Коруцкого в Москву и инсценировать его арест. Тот был вызван, арестован и посажен на неделю в камеру. Сами по себе, кстати, аресты высокопоставленных чекистов в те годы тоже не были новостью – это было рядовое явление. И вот через неделю, когда бледного дрожащего Коруцкого привели в кабинет Ежова, и тот грозно на него рыкнул, Коруцкий был готов сознаться во всем – и в том, что он участвовал в заговоре Ягоды, и в том, что он подрывал обороноспособность Советского Союза. И единственное, молил не казнить его, а каким-то образом простить. Но в нужный момент Фриновский и Ежов рассмеялись и сказали: от тебя требуется только одно – не пить. И где-то полгода Коруцкий правда держался. Правда, потом в мае 38-го года, предчувствуя неминуемый конец, он застрелился.
Владимир Тольц: А теперь очередь связанного с нами по телефону профессора Сенькина.
Профессор Сенькин: Я скажу цитатой из челобитной одного человека, он пишет: «Я человек не знающий, не московский». Я могу сказать, что в принципе историки – люди, лишенные юмора в большинстве, к сожалению. А сам юмор в истории, конечно, редко встречается. Смотрите, сколько мы бы ни читали Библию, там нет ни одного вообще смешного момента. А все в основном зависит от нашего восприятия. Я захожу на выставку, посвященную мундирам 18, особенно 19 века, нигде нет штанов – это очень смешно, потому что штаны износили матросы, а мундиры остались. Но в принципе, я каждое лето живу в псковской деревне, и у меня хорошие связи с правлением этого района и мне дают газеты за целый год. Я начинаю читать эти газеты, одна совершенно свежая, ей полгода, не больше, и в ней масса смешного. Ну не знаю: 9 сентября сего года в поселке Выбор пришел из леса енот, набрасывается на людей. Обращаемся к жителям: всем, кто прикасался к бешеному еноту, нужно обратиться в поликлинику города Новоржева для решения вопроса проведения курса прививок. Потом сообщается через некоторое время, что пока люди сидели по домам, их огороды с картошкой выкопали, что это объявление было провокацией. Мне кажется, в самой нашей жизни, во всем, что нас окружает, гораздо больше юмора, чем в прошлом. Это происходит потому, что мы его можем видеть, а люди прошлого это, к сожалению, не всегда могли увидеть. Им действительно было не до смеха. Я много занимался политическим сыском 18 века, единственный юмористический момент, когда человека ведут после пытки, где его обжигали зажженными вениками, то в камере его спрашивают: ну как, парень, еще веников осталось для нас?
Владимир Тольц: Спасибо, профессор Сенькин. А теперь я обращаюсь к Сергею Владимировичу Мироненко. В вашем архиве хранится один документ. Это жандармское донесение о поднадзорном, в тексте его называют "автором секретного документа" - речь идет о перлюстрированном письме этого человека, в котором полиция нашла что-то подозрительное.
Донесение начальника Петербургского охранного отделения в Департамент Полиции, 22 августа 1913 г.
Об авторе секретного документа из Киева в Женеву Мойше-Иойне Гершелеве Гитлере ... переданного в Отделение при записке начальника Киевского Губернского Жандармского управления от 9 сего августа ... а также об адресате документа, сестре его Рохле-Хае Гершевой Гитлер, в делах Отделения неблагоприятных сведений в политическом отношении не имеется.
К сему присовокупляется, что Мойша Гитлер, как помощник присяжного поверенного проживал с 24 ноября минувшего года в С.-Петебрурге в д. № 115, кв. 4 по Невскому проспекту, по бессрочной паспортной книжке, выданной приставом 1-го участка Александро-Невской части 19 марта сего года за № 127 и 4 июля сего года выбыл из столицы в гор. Киев.
Владимир Тольц: Вообще-то, есть сведения, что в Третьем Рейхе некоторые инакомыслящие, так сказать наци ставили под сомнение арийскость фюрера. Иногда именно в связи с сомнительностью его фамилии. А по поводу прочитанного документа я даже позвонил одному ученому в Израиль, а он – неожиданно для меня: «Гитлер – типично еврейская фамилия. Только начинается не с «Н» как у немцев, а с « G » и происходит от женского имени Gita . Да у нас аптекарь – Гитлер. Приезжай – познакомлю! С фюрером ничего общего…»
Ну, а если вернуться к жандармскому донесению, с которого мы начали этот сюжет, стоит отметить, что жандармы, полиция, тайный надзор за политически неблагонадежными - это сфера, много дающая для нашей сегодняшней темы - исторических курьезов.
Ольга Эдельман: Много разного, от очаровательных, невинных деталей, вроде такой вот, из агентурной записки (то есть изложение сведений, полученных от внедренной тайной агентуры) по РСДРП, Московская губерния, осень 1912 года.
Сообщение агента по кличке "Портной":
В г. Орехове-Зуеве в настоящее время совершенно не имеется никаких учреждений Российской социал-демократической рабочей партии [...]
Летом текущего года там, действительно, имели место попытки создать нечто похожее на партийную организацию.
Часть местной публики, настроенной в большевистском тоне, пыталась объединиться под ширмой спортивного общества "футболистов". Затея эта не имела успеха ввиду того, что записавшиеся в означенное общество социал-демократы увлеклись спортом, забыли о партийной работе, и общество это, попав в настоящее время в другие руки (главным образом фабричных конторщиков), совершенно не имеет никакой тенденциозной окраски.
Ольга Эдельман: В других случаях вроде бы курьез, но неожиданно он показывает события, соотношение вещей в совершенно новом ракурсе. Вот тоже история из донесений агентов. В Москве издавалась одно время большевистская нелегальная газета "Наш Путь". Осенью 1913 года, после очередной конфискации тиража полицией, возникли сложности с типографией. Дело в том, что далеко не вся нелегальная пресса печаталась, как показывали в фильмах и писали в книжках про героев-подпольщиков, в тайных подпольных типографиях. На самом деле, очень многое печатали в типографиях вполне легальных, но печатали втихаря, без цензурных разрешений - однако с ведома хозяина типографии. Причем набор и печать нелегальщины стоили, естественно, значительно дороже, чем подцензурные издания. Типографы на этом очень неплохо зарабатывали. "Наш Путь" печатался в крупной, известной типографии Венгерова. Венегров, как доносили агенты, брал за выпуск каждого номера 95 рублей. Но после очередной конфискации засомневался, следует ли продолжать контакты с большевиками, хотя те были готовы платить даже 125 рублей за номер. Так вот, боялся Венгеров не за свою политическую репутацию.
Сообщение агента "Икса", 13 сентября 1913 г.
Приостановленная газета "Наш Путь" не выйдет в течение нескольких дней, пока не выяснится вопрос о типографии, где можно будет печатать новую газету. Вообще типографий, подходящих к условиям издания газеты, мало; рассчитывают на Венгерова опять, но последний, хотя может быть и согласится снова, но по-прежнему боится репрессий со стороны администрации. У него слабое место то, что он, состоя пайщиком в анонимной компании (в Париже) по изготовлению предохранительных средств - печатает в своей типографии ярлыки и рекламные объявления об этих средствах без надлежащих разрешений медицинского совета. Поэтому его пугает, что полиция, производя конфискацию газеты, может натолкнуться на печатание этих ярлыков и будет на него воздействовать.
Владимир Тольц: Так что же получается, что судьбы русской революции зависели от того, что господин Венгеров печатал контрафактные этикетки для презервативов и не хотел рисковать этой частью своего бизнеса?
Ольга Эдельман: К сожалению, многое из самого смешного достаточно рискованно звучит, не для эфира. Одна из самых неотразимых фраз встретилась в скучнейшей, демагогической книжке по истории советской демографии. Нам ее задали читать, когда я училась в институте. Книжка превозносила разнообразные преимущества советского строя. Так вот, там содержался тезис, что "в области воспроизводства населения советские люди имеют принципиально иные возможности, чем жители капиталистических стран".
Владимир Тольц: Я думаю, учение доктора Фрейда дает нам возможность и иных толкований этой многосмысленной фразы. Не так ли, профессор Келли?
Катриона Келли: Пожалуй. Хотя это относится и к роду невольных каламбуров.
Владимир Тольц: Но давайте вернемся к жандармам.
Ольга Эдельман: Где-то в конце 1827 года чиновниками канцелярии Военного министерства был составлен список лиц, за которыми в разное время и по разным поводам был учрежден тайный надзор. Это не считая декабристов. Надо сказать, что примерно о каждом третьем, ну может быть четвертом, в этом списке чиновник педантично помечал: "по делу неясно о причинах учреждения надзора". Однако надзирали аккуратно. Вот выдержки из этого списка:
Бок, отставной полковник. - Вследствие освобождения из крепости и помешательства в уме.
Булгарин, литератор. - О причине учреждения надзора по делу неизвестно; писано же учредить за ним надзор вследствие приезда его из Кронштадта, где он по рапорту о проезжающих назван отставным французской службы капитаном.
Граф Николай Пален. - Вследствие писем его, в коих изложены непозволительные суждения о политических переворотах в Европе и о влиянии на оные России.
Граф Толстой, офицер. - О причине учреждения надзора по делу неизвестно, однакож не мешает иметь ним тайный надзор.
Владимир Тольц: То, что под надзор попал автор доносов в Третье отделение Фаддей Венедиктович Булгарин, это конечно курьез. Но почему тайно надзирали за сошедшим с ума фон Боком?
Ольга Эдельман: Это на самом деле очень драматичная история. Тимофей фон Бок был блестящим лейб-гусаром и героем войн, светским человеком, дружил с поэтом Жуковским и очень нервно относился к крепостному праву. По принципиальным соображениям женился на крепостной, а в 1819 году подал Александру I записку об освобождении крестьян. Александр велел посадить Бока в крепость - и там его забыли. Ни следствия, ни суда. Когда на престол вступил Николай I , он провел ревизию полученного наследства, в том числе в тюрьмах, и как раз в 1827 году освободил изрядное число таких вот, про которых никто уже не знал, за что они сидят. В том числе и Тимофея Бока, который за восемь лет в крепости сошел с ума. Отдали его на попечение бывшей крепостной жене.
Владимир Тольц: В этой передаче нельзя обойти и юбилейную тему. Один из недавних и отмеченных в России на широкую ногу юбилеев – 100-летие со дня рождения Брежнева – второго (после Путина) политдеятеля по популярности в сегодняшней Российской Федерации. И новый сериал о нем сняли, и старое по телику крутили, и специальный выпуск Вестника архива Президента Российской Федерации по материалам личного фонда Ильича-Второго напечатали… (Да и по Радио Свобода говорили о нем не мало). Но сегодня я хотел бы познакомить слушателей с документом, - сочинением Леонида Ильича, - которое в эти юбилейные дни почти никто и не вспомнил. Под конец жизни застойного генсека те, кто писал под псевдонимом Брежнев, вставили 4 строчки из этого опуса в мемуарную его книжку «Жизнь по заводскому гудку», приписав при этом их не Брежневу, а некоей юной незнакомке, якобы встреченной будущим генсеком (тогда еще беспартийным парнишкой) в поезде. Дело в том, что это были строки не политдоклада и не партдирективы, а стихи! Вообще-то когда молодой Брежнев уже подходил к финишу, публично было признано, что в молодости он кропал стишки. Но стихи, у которых первая строчка – явное подражание Игорю Северянину (помните его:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж….)
признать такое было невозможно! Вот эти стихи, впервые целиком опубликованные историком Денисом Бабиченко:
«На смерть Воровского!
Это было в Лозане, где цветут гимотропы, где
сказочно дивные снятся где сны.
В центре культурьно кичливой Европы в центре, красивой,
как сказка страны.
В зале огромном стиле «Ампиро» у входа где плещет
струистый фонтан, собралися вопросы решать всего
мира, представители буржуазных культурнейших стран.
Брилианты, монокли, цилиндры и фраки, в петлицах
отличия знаки и запах тончайших раскошных духов.
Длинные речи не нужны, и глупы громкие фразы о добрых
делах
От наркотина лица бессмышленно тупы наглость во взоре и
ложь на устах.
На двери внезапно взоры всех устремились и замер - среди речи английский сэр.
В залу с улыбкой под шум разговора вошел Воровской
делегат С.С.С.Р.
Шоклинг! позорной культуры, нет лака,
В пышном об-ве говор и шум как смели сюда Вы
явится без фрака, он без цилиндра «мужик»
Простите! не знал я да знать разве мог я что
здесь это важно решающим столь.
У нас это проще во фраке без фрака, в блузе рабочей
в простых сапогах, у нас ведь не нужны отличия
знаков, что нужно решаем всегда и без них.
У нас ведь одеты совсем не как «деньди» в простых
сапогах, в блузе рабочей, кофе не пьют там, там
нет и щербета, но дело там делают не на словах
И замерла зала, как будто невольно звонок председателя
вдруг прогремел;
Господа на сегодня быть может довольно пора отдохнуть
от сегодняшних дел.
А утром в оттеле под фирмой астрий
посол наш, убит был, убийцы рукой
И в книге великой росийской истории
Жертвой прибавилось больше одной!!!
На память И. И. Евсюкову
от Л. Брежнева
1927 г. 13-ое Ноября».
Владимир Тольц: Все это написано крайне безграмотно! – Непонятные «гимотропы» - конечно же гелиотропы, «астрий» - это «Астория» (частое для гостиниц название), «шоклинг»- конечно же английское «шокинг»… Но откуда рабочему парнишке из Курска, учащемуся в землеустроительном техникуме, все это знать? И вот вопрос к уважаемым участникам нашей передачи: насколько этот забытый текст обогащает (или меняет) ваши представления о личности и талантах будущего предводителя советских коммунистов? И вообще: куда девается дар Божий: ведь к концу жизни Леонид Ильич писал (для души) совсем другие тексты (цитирую по документам того же архива для примера), очень косноязычно написано: «Смотрел "программу времени" Ужин - сон... Зарядка. Затем говорил с Черненко... Помыл голову Толя (это охранник Брежнева. ) Вес 86-700... Портные - костюм серенький отдал - и тужурку кож. прогулочную взял... Никуда не ездил - никому не звонил мне тоже самое - утром стригся брился и мыл голову... Говорил с подгорным о футболе и хоккее и немного о конституции... Говорил с Медуновым на селе - хорошо». Вот он что писал под конец жизни. Пожалуйста, Катриона!
Катриона Келли: Я просто думаю, что Брежнев в первую очередь – заурядная фигура своего времени, своей эпохи, который по счастливому стечению обстоятельств прошел, когда другие остались на уровне районного секретаря. Это фигура, абсолютно характерная для своего времени.
Владимир Тольц: Спасибо, Катриона. А вы, Сергей Владимирович, что думаете о неудачном поэте? И насколько эти стихи меняют ваше представление о нем?
Сергей Мироненко: Вы знаете, для людей моего поколения Брежнев всегда был картинкой на телеэкране. И не было никакой возможности узнать, какой же он в реальной жизни. Поэтому появление любого документа, который приоткрывает завесу какую-то над личностью этого человека, с моей точки зрения, событие и событие большое. Все-таки 18 лет правил огромной великой страной. И эти стихи показывают, что человек был малокультурный, личности за этим не видно. Я когда-то прочел расшифрованные наговоренные Хрущевым дневники, его воспоминания, вернее, я был потрясен, насколько это неграмотный, безграмотный человек, но за этой безграмотностью была видна личность, личность незаурядная. Вот все, что я читаю вышедшее из-под пера Леонида Ильича, видно, что личности практически не было. Сколько бы сейчас ностальгически наше телевидение ни показывало, какой был замечательный, спокойный период жизни, колбаса была. Так всегда хочется спросить: где была колбаса? В Москве была колбаса, а поезжайте в Калинин… Так что я за то, чтобы это публиковалось. Это, конечно, дает пищу для размышлений о том, что это был за строй, от которого мы ушли, что это были за люди, которые управляли этой страной, ну и делается грустно. Особенно, когда «посол наш убит был убийцы рукой» – конечно, потрясающие строки.
Владимир Тольц: В общем, ясно, что документы (даже пустяшные) могут менять наши представления о прошлом. А теперь о наших представлениях. Обратимся к сочинению уважаемого участника этой передачи профессора Сенькина. Оно посвящено давнему и недавнему прошлому Псковской земли и наполнено любовью к этой «малой родине» нашего коллеги, его глубокомысленными размышлениями о судьбах земляков, их пристрастиях и особенностях. Все это основано на цитировании и осмыслении недоступной нам в столицах, а автором досконально изученной местной прессы. Чтобы понять, о чем идет речь, несколько коротких цитат из «Нового Радищева»:
У меня нет даже слов, чтобы выразить любовь, которую испытывают скобари к А.С.Пушкину. Они считают его своим земляком и одновременно небесным покровителем, наряду со святой равноапостольной великой княгиней Ольгой Псковской (дамочка была еще та! - в сторону) и кроткой Параскевой Пятницей и полагают, что они на небе втроем отмолят грехи скобарей.
В своих газетах скобари пишут прямо, без околичностей: «Пушкин – наша религия. Пушкин незримо соседствует с нами, когда мы этого даже не подозреваем и где бы мы ни были (...). Нам, скобарям, нещадно (...) повезло, что у нас есть Пушкиногорье».
Владимир Тольц: Все это снабжено ссылкой на местную газету, из которой приводится также реклама известной своими неудобствами питерской гостиницы «Выборгская». На фоне почему-то пушки образца 1878 года печатается такой текст:
«Пушкин стрелялся неподалеку. Гостиница «Выборгская», как известно, расположена вблизи станции метро «Черная речка» и места дуэли А.С.Пушкина. Номера уютны и персонал обходительный».
Владимир Тольц: С этнографической дотошностью автор фиксирует разнообразие граней этой всенародной любви к своему великому земляку:
В каждом магазине псковской земли кудлатый профиль поэта повторяется в бесконечных рядах местной водки «Пушкин» и ее четвертинках, ласково прозванных скобарями за их малый рост «Лицеистами». На этикетке водки «Пушкин» сказано, что кроме ректификованного этилового спирта типа «Люкс», водка эта включает в себя овес, «который вырос на Псковской земле и впитал в себя красоту русской поэзии, умягчает водку и передает ей неповторимую атмосферу пушкинских мест». Из оригинальных псковских водок следует упомянуть также «Село Михайловское», а также «Скобаря» с хреном внутри и устрашающего «Белого доктора», который изображен на этикетке. Доктор с научным, я бы сказал – исследовательским, любопытством смотрит на пьющего его. Страдающие аневризмой (...) псковичи рассказывают, что доктор начинает разговаривать с ними только после набора организмом определенного градуса (или, как у них говорится, нормы) при этом речь его темна и символична, никто не может вспомнить, что же доктор такого им сказал, как невозможно понять даже на трезвую голову, что написано на рецепте за спиной доктора. Некоторые считают, что водка эта специально выпущена для компании одиноко пьющих мизантропов (их среди племени алкашей примерно треть), да также с общемедицинской целью – купировать этим, внешне респектабельным и успокаивающем Белым доктором, другие, более страшные глюки (чертей, монстров), которые возникают у алкоголика при подходе к «белочке» (белой горячке). Другие убеждены, что на этикетке - доктор Фрейд, который должен вызывать у пьющего его комплекс вины перед семьей и отчизной, наконец, третьи полагают, что, наоборот, это - доктор Айболит, назидательно помещенный известной своим гуманизмом администрацией Псковской области на бутылке в целях отвращения от пагубной привычки предков молодежи, помнившей болезненные уколы в юную попу.
Владимир Тольц: Местная пресса, которую обильно цитирует Сенькин, противостоит этим пристрастиям его земляков, подробно описывая многообразие тяжких последствий употребления алкогольных напитков:
Вот текст статьи из газеты «Власть труда» под названием «НАВЕСТИЛ МАМУ»: «16 июня с.г. в 20 ч. водитель ГАЗ-52 ПСК В.А.Волков, находясь в состоянии опьянения, приехал в деревню Дрязжинка к матери, которая в это время сидела во дворе на куче дров, и стал разворачиваться. При выполнении маневра В.А.Волков наехал на мать, которая в результате этого получила многочисленные повреждения (открытый перелом передней голени левой ноги, перелом правого коленного сустава, рваная рана лобной части головы). У лошади также перелом передней левой ноги, в связи с чем совхоз «Борец» вынужден сдать лошадь на вынужденный убой. Мать Волкова доставлена в больницу пос. Боровичи».
В разделе «Хроника происшествий» (...) помещена заметка: «На тротуаре у продовольственного магазина № 16 валялся (в газетах никогда не пишут о пьяных – лежал - авт.) гр-н В.Г.Ангел, безработный, неизвестного года рождения, бомж, немой. Был подобран, приведен в чувство и оштрафован на 300 рублей и отпущен».
В газете «Порховский курьер» от 25 августа 2004 г. появилась статья, которая называется «ВВЕРХ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ВНИЗ». В ней сказано: «Почти трое суток провели на крыше водонапорной башни Порхова трое местных жителей. Один из них по имени Вениамин взобрался туда в сильном подпитии, чтобы покончить жизнь самоубийством посредством личного падения на дом ненавидимой им тещи. Двое его полутрезвых, но верных друзей – поднялись следом на сооружение, чтобы не дать свершиться несчастью. Им это удалось. Они вовремя остановили отчаявшегося друга, связали его. Но вот спуститься вниз ни с Вениамином, ни поодиночке они, увы, не смогли – уж больно высокую башню при социализме здесь построили, почти 50 метров. У вызванных на помощь спасателей МЧС лестница оказалась всего на 30 метров. Пришлось трое суток ждать, когда из Петербурга привезут особый высотный кран, с помощью которого и сняли бедолаг. (...)
После операции спасения, проведенной на глазах всего сбежавшегося к башне Порхова, мужчинам выкатили счет в пятьсот тысяч рублей, который они должны оплачивать государству (в виде вычетов из зарплаты) в течение восьмидесяти семи лет».
Ольга Эдельман: Вот уж действительно, "рожденный ползать летать не может". Знаете, вспоминается еще одна "высотная" история, архивная. Среди дел об антисоветской агитации хрущевских времен встретился такой казус: некий сидевший в лагере по обычно уголовной статье человек залез на трубу лагерной котельной и просидел там больше суток, оглашая округу заявлениями, что не нравится ему советская власть. Этот человек хотел получить политическую 58-ю статью и чтобы его перевели в лагерь для политических. Впрочем, на слуху когда-то была и еще одна история, но вот за ее достоверность ручаться не могу. Также про заключенного, решившего бежать. Он приделал пропеллер к бензопиле и действительно взлетел над зоной. Но тут выяснилось, что о горизонтальной-то тяге он не подумал, так и завис.
Владимир Тольц: Вот следующий вопрос мой к нашим уважаемым гостям - это как раз насчет доверия к информации. Прежде, чем предоставить слово автору цитируемых здесь строк профессору Сенькину, которого некоторые считают крупным мистификатором, я хочу спросить других участников нашей передачи. Скажите, пожалуйста, зачитанные здесь цитаты не вызывают у вас сомнений, кажутся вам достоверными?
Катриона Келли: Мне лично нет. Я должна сказать, что единственное, что впечатляет в этой ситуации, что они более грамотные, чем местные газеты, которые я читала по ходу своей работы над книгой о Павлике Морозове. Иногда бывает трудно. Например, когда я читала про Герасимовку – это родная деревня Павлика Морозова, она позорно плетется в хвосте, потому что там успели передать колхозу всего одну козу. Но чувствуешь: неужели журналисты тогда не понимали, что пишут смешное? Может быть, они все это выдумали в конторе? Кто знает. Достоверность, по-моему, очень сложный вопрос.
Владимир Тольц: Сергей Владимирович Мироненко, пожалуйста, ваше мнение.
Сергей Мироненко: Вы знаете, к счастью или к сожалению, профессор профессора видит издалека, и я имею счастью быть знакомым с профессором Сенькиным и даже когда-то обсуждал с ним это произведение. Но, тем не менее, поскольку автор скрылся за псевдонимом, у меня есть большие основания для того, чтобы думать о том, что здесь не только газеты, которые были использованы автором в районной библиотеке, но это художественное произведение. Безусловно, на основе этих газет здесь присутствует, с моей точки зрения, вымысел. И когда я читал эту книжку, то я могу вам сказать, она, конечно, производит страшное впечатление, несмотря на свой юмор. И у меня всегда в голове были такие строки: «Я правду вам порасскажу такую, которая страшнее всякой лжи». Так что иногда фантазии, которые как правда, - это страшная страница нашей жизни.
Владимир Тольц: Тем не менее, при всем подозрении на то, что это сочинено, правда жизни чувствуется. Ваше мнение, Никита?
Никита Петров: Если говорить об этих публикациях, то они ничуть не лучше или ничуть не хуже того, что мы читаем порой в прессе и не только в местной, а даже в центральной. Это с одной стороны. А с другой стороны, то же, а порой еще и хуже говорится по телевизору. Вообще, если говорить о нашей жизни, она, безусловно, абсурдна, но она абсолютно похожа на правду. И то, что диктор говорит, где стрелялся Пушкин, мне кажется вполне убедительным. Действительно, как нынешнему поколению рассказать, а где, собственно, стрелялся Пушкин? Конечно, надо указать и станцию метро, и гостиницу «Выборгская». Действительно, а как Пушкину легче всего доехать до места дуэли? Легче всего на метро до «Черной речки», а там выйти и налево.
Владимир Тольц: Давайте вернемся к курьезам историческим. В первой части передачи мы говорили о документальных курьезах. Но ведь вокруг архивов и музеев ходит масса разных баек, сомнительной достоверности, однако чрезвычайно колоритных.
Ольга Эдельман: Вот самая-самая страшная музейная легенда. В московском Музее Революции - очень официозном, идеологическом музее - имелся бюст Сталина, где-то в метр высоты, сделанный из сахара. Такой же есть и сейчас в запасниках бывшего музея Ленина, на нем заметны небольшие дырочки, мыши выгрызли. А в Музее Революции случилась катастрофа: прорвало водопровод, и бюст вождя растворился. На дворе был 1938 год. Представьте себе ужас сотрудников, которым надо было составлять акт на списание бюста Сталина в 38 году? А в Историческом музее я слышала предание, что один из сотрудников отсиделся в музее от ареста в годы Большого террора. С арестами же по домам ходили, вот он и перестал возвращаться домой. Днем сидел на рабочем месте, ночью где-то в каморке, и одна из уборщиц помогала ему прятаться и носила еду. Надо сказать, не знаю, правда это или нет, там в этом здании на Красной площади внутри такая сложная планировка, столько закоулков, по несколько раз перекраивавшихся помещений, лестниц, упирающихся в потолок… Так что там отсидеться было где.
Владимир Тольц: Точно такой сюжет был у Ремарка. Помните, герой романа "Тени в раю" во время немецкой оккупации прятался в музее, ночами бродил по темным залам и стал знатоком старинной китайской бронзы. А вообще, есть анекдот про человека, надежно спрятавшегося в месте, куда никто не приходит - в сельской библиотеке.
Ольга Эдельман: А также ходячая история о неком старорежимном профессоре, который во всех анкетах на вопрос "Где вы были в октябре 1917 года" отвечал, что находился в библиотеке.
Владимир Тольц: Вот, вы знаете, я подозреваю, что вся эта якобы ученая отрешенность - это умело сработанный миф, для собственного спокойствия и неприкосновенности. Думаю, наши гости знают массу очень даже живых историй - из, так сказать, трудовых будней. Давайте уже, как повелось, начнем с профессора Келли.
Катриона Келли: Увы, я должна вас в данном случае разочаровать, поскольку я никогда не работала в архивах, где были занятные легенды, и чувствую себя в этом плане обделенной. Некоторые мои знакомые англичане сидят в усадьбах, где ходят призраки, легенды крутятся. А я скорее в каких-то ведомственных заведениях.
Владимир Тольц: Спасибо, Катриона. Но уж, наверняка, есть такие истории у Сергея Владимировича Мироненко. Пожалуйста!
Сергей Мироненко: Вы знаете, насчет легенд, честно говоря, профессионально их ненавижу и люблю их разоблачать. Хотя считаю, что легенды тоже исторический источник, и они свидетельствуют, правда, не о том, собственно говоря, чему они посвящены, а о чем-то другом. Но много есть вещей. Например, в Государственном архиве Российской Федерации хранится фонд Главлита – это цензура. И среди опечаток военного времени были просто совершенно гениальные. Например, город Сталинград, когда выпадает одна буква, получается город Сталингад. Или в одной из сводок было сказано, что верховный, буква «л» выпала – верховный гавнокомандующий. Так что не знаю, как насчет легенд, а вот людям, которые допустили подобные опечатки, очень сильно не поздоровилось и им пришлось познакомиться, как раньше говорили, с компетентными органами, которые выясняли, есть ли политический умысел в этих опечатках или это просто оплошность? Что это – происки врага или недосмотр? Легенд много, легенд разных. Мы делали одну из последних выставок, срочно готовили каталог, когда каталог был уже напечатан, внимательный читатель вдруг смотрит перечень лиц, которым была положена охрана и вдруг откуда-то в скобочках около фамилии Хрущева появляется указание: по списку МВД-НКВД. Откуда это взялось, никто не набирал? Спрашиваешь – откуда? Сползла. Помните этот случай в фильме советском, когда рана на голове, а повязка на ноге. Как так может быть? Сползла. Вот эта строчка тоже сползла. Или: охраняют Берию по украинской ССР. Вот откуда такое могло получиться? Явно нечистая сила.
Владимир Тольц: Спасибо. Профессор Сенькин.
Профессор Сенькин: Я хочу сказать, что в молодости я в институте истории в Санкт-Петербурге дежурил по праздникам, был совершенно трезвый и собственными глазами видел призрак Николая Петровича Лихачева, архив которого хранится в нашем институте. Поэтому когда мне однажды позвонили откуда-то и спросили: «Скажите, пожалуйста, правда призрак Дидро ходит по дому, где он жил на Исаакиевской площади?». Я сказал: «Вы знаете, трудно вообще сказать». «Понимаете, там, в учреждении секретарша от него забеременела». Никогда не забуду рассказ Валентина Лаврентьевича Янина по поводу таких опечаток, о которых Сергей Владимирович говорил или описок. Ему написали поздравление, которое начиналось словами «Дорогой Лаврентий Павлович…».
Владимир Тольц: Замечательно! Но надо сказать, что это частая шутка. Я сам был свидетелем того, и, к сожалению, невольным и вольным хулиганистым участником такого рода якобы оговорок.
