Можно ли точными методами изучать счастье? Долгое время ученые затруднялись ответить на этот вопрос, поскольку считалось, что в различных культурах счастье понимается совершенно по-разному. «Однако массовые опросы, проведенные в 2000-х годах социологами в разных странах, показали, что счастье и в Африке счастье», считают вернувшиеся из Кении и Танзании доктор исторических наук Андрей Коротаев и старший научный сотрудник Института Африки РАН Дарья Халтурина.
– Как давно ученые пытаются изучать счастье?
Андрей Коротаев: Пытаются довольно давно. Например, такой великий отечественный социолог Питирим Сорокин в начале XX века писал, что нейтральная формула прогресса лишь объективный способ оценки субъективного принципа счастья. Как бы ни были ценны сами по себе любовь к ближнему, солидарность, знания и так далее, но если они не сопровождаются параллельным развитием счастья и даже ведут к уменьшению его, они становятся полуценностями. То есть социологи всю важность изучения феномена счастья и вообще учета того, чувствуют ли люди себя счастливыми или нет, в своих исследованиях понимали довольно давно. И первые попытки как-то измерить это состояние были предприняты еще в начале прошлого века. Но попытки были довольно грубые. Первым предложил способ измерения счастья Эмиль Дюркгейм, ему удалось найти некий показатель в статистических данных, который вроде бы можно использовать в этом качестве – это количество самоубийств на душу населения. Идея Дюркгейма была проста: если человек идет на самоубийство, значит он глубоко несчастлив. По крайней мере, количество самоубийств на сто тысяч человек – хороший способ измерить уровень несчастливости общества. Получилось, что в принципе с развитием общества уровень счастья уменьшается. Потому что по данным на начало XX века ситуация была такая, что наиболее низкий уровень самоубийств был в наиболее отсталых странах Европы – в России, Испании, а в наиболее развитых странах был наиболее высокий уровень самоубийств. Здесь самое существенное, что самоубийствам подвержено не все население, а только люди с теми или иными психическими расстройствами. Поэтому по уровню самоубийств оценивать общий уровень счастливости или несчастливости в обществе, как теперь выясняется, довольно сложно. Какая-то корреляция есть между уровнем самоубийств и уровнем счастья, но эта корреляция дает недостаточно хорошую оценку.
– Пользуясь современными методами социологии и психологии, как можно оценить уровень счастья в той или иной стране или в той или иной социальной группе?
Дарья Халтурина: Самый простой и эффективный способ – это, как выясняется, массовые опросы. Долгое время был такой сильный аргумент – считалось, что в различных культурах счастье может пониматься по-разному, и поэтому массовые опросы дают несопоставимые результаты. Однако в начале 2000 годов были опубликованы обширные исследования. В самых разных странах ученые спрашивали людей, что они ассоциируют со счастьем, и выяснилось, что в разных цивилизациях счастье понимается одинаково. То есть счастье, оно, как говорится, и в Африке счастье. Мы совсем недавно вернулись из экспедиции и самостоятельно собрали данные по уровню счастья в Кении и Танзании.
– Что же люди разных стран и культур понимают под счастьем?
Дарья Халтурина: Восторг, уверенность в завтрашнем дне и так далее. Были небольшие различия в понимании счастья в различных культурах, в частности, в Китае, например, использовались менее яркие, менее сильные слова для описания счастья, чем в западных цивилизациях. Или, например, если в западных культурах гордость имела положительный оттенок, то в восточно-азиатских скорее отрицательный, но в общем и целом один и тот же набор ассоциаций.
– Слово «счастье» есть во всех языках?
Андрей Коротаев: У нас были некоторые сомнения по поводу достоверности данных по Танзании как раз относительно уровня счастья. Когда мы провели собственный опрос среди танзанийцев, у нас получились результаты, значительно отличные от тех, что были у команды, которая проводила опросы по программе «Всемирные ценности» (World Values Survey) Но потом выяснилось, что авторы предыдущего опроса в языке суахили не нашли слово «счастье» и заменили его в опросе на другое. В результате получились данные несопоставимые. Но когда мы задавали танзанийцам вопрос по-английски про их уровень счастливости или несчастливости, они отвечали нам вполне убедительно. Мы это контролировали тем, что просили их дать объяснение, почему они себя чувствуют счастливыми или несчастливыми. По их объяснению понятно, что их понимание счастья удивительно похоже на наше. Они объясняли, что такое счастье, теми же словами, какими объясняют русские, говоря почему они счастливы. Из чего вытекает, что танзанийцы что такое счастье представляют себе хорошо. И может быть даже лучше опрашивать танзанийцев, большинство из которых владеет английским, по-английски, тогда заданный танзанийцам вопрос – насколько вы счастливы – понимается абсолютно адекватно.
– И что же такое счастье по-танзанийски?
Андрей Коротаев: Большую роль у танзанийцев играет успех в жизни, то, что человек имеет возможность получить хорошее образование, хорошую работу, высокий статус – это мощный показатель счастливости. Отношения с другими людьми, счастье в личной жизни тоже играет довольно заметную роль. Пожалуй, у танзанийцев больше чем у русских выражена религиозная компонента, то есть именно гармония с миром: я счастлив, потому что Бог меня любит, например.
– Вы напрямую спрашиваете: «вы счастливы?»
Андрей Коротаев: Наиболее типичный вопрос, по которому собрано больше всего данных в большем числе стран мира и в разное время (по некоторым странам есть данные за 50 лет) классический: «Насколько вы счастливы?» с четырьмя вариантами ответа: «очень счастлив», «скорее счастлив, чем несчастлив», «скорее несчастлив, чем счастлив», «очень несчастлив». Именно по нему собрано больше всего данных, и чем дальше, тем чаще пользуются этим вопросом, потому что больше данных для сопоставления больше всего именно по этому вопросу.
Дарья Халтурина: На индивидуальном уровне главный фактор счастья – это количество и качество социальных связей, то есть наличие любимого человека, наличие друзей, теплые отношения с родственниками, с коллегами. Второй важнейший фактор – это наличие захватывающей работы, которая совпадает с целью в жизни. Религиозные люди в среднем несколько счастливее, чем нерелигиозные. Хотя в странах с низким уровнем религиозности, таких как Дания, Голландия, эта корреляция пропадает. По России оказалось, что важным фактором счастья и удовлетворенности жизнью является образование. То есть образованные люди значительно более удовлетворены жизнью, чем необразованные.
Андрей Коротаев: В Африке то же самое. Образованные люди, в целом заметно более счастливы, чем необразованные. Кроме того судя по всему образование положительно коррелирует с продолжительностью жизни: это было замечено еще при советской власти, когда инженер зарабатывал меньше рабочего, но продолжительность жизни среди инженеров была значительно выше, чем среди рабочих. Поэтому есть подозрение, что и в плане счастья образование может действовать независимым образом и не только через материальный достаток.
Дарья Халтурина: Замечено, что помощь другим повышает уровень счастья. Если хотите стать счастливее, помогите кому-нибудь, сделайте добро. Еще важно, что в целом люди, которые высоко ценят финансовый успех, как правило, менее счастливы, чем люди, для которых это не так важно. В основном, потому что у них хуже отношения с людьми. Так что этим людям мы рекомендуем помогать другим. Таковы основные результаты исследований факторов счастья на индивидуальном уровне.
– Счастье передается по наследству? Есть ген счастья?
Андрей Коротаев: Вокруг темы счастья существует довольно много научных мифов и не подтвердившихся данных. Например, есть один из мифов, что есть генетические факторы счастья. В 1995 году было такое исследование, которое говорило, что обнаружен ген, но потом это не подтвердилось. Есть такой ген поиска новизны. И была идея, что люди с этим геном более счастливы. Но потом обнаружилось, что люди с геном поиска новизны просто более, скажем так, ярко описывают свое ощущение счастья. То есть они скажут: я весь пузырюсь от счастья. Вместо того, чтобы сказать: я счастлив. А вот реально их уровень счастья не отличается от уровня счастья других людей. Видимо, счастье не передается по наследству, мы сами кузнецы своего счастья, а не наши гены, не наши родители.
– Вы сравнивали между собой уровень счастья в разных странах?
Дарья Халтурина: Действительно были и продолжаются крупные сравнительные проекты опросов людей по различным показателям в разных странах. Многие, наверное, знают такой проект как «Евробарометр», сначала он включал западные страны, потом включил и страны восточной Европы. Есть такие проекты и в других регионах: «Азиатский барометр», «Афробарометр». Потом из «Евробарометра» вышел такой замечательный единственный и неповторимый проект как «Всемирные ценности» (World Values Survey). В рамках этого проекта в разных странах по одной и той же анкете, в которой триста вопросов, в том числе и о счастье, но не только, опрашиваются по репрезентативным выборкам люди. В проекте 2001 года участвовало около 80 стран. Скоро уже появятся и будут опубликованы данные 2007 года. А самые первые данные у нас с 1981 года. У нас как минимум есть данные по счастью, по отношению к религии, к семье, к работе, к браку, к демократии и так далее.
Диаграмма показывает чувство счастья по опросам в РФ за 1990, 1995, 1999 годы. Красным обозначен процент ответивших «счастлив», зеленым – «скорее счастлив», синим – «скорее несчастлив», желтым – «несчастлив». 1998 году России была в числе трех самых несчастных стран мира. Диаграмма составлена исследовательской программой World Values Survey Андрей Коротаев: Начать может быть имеет смысл с той страны, где уровень счастья нам особо интересен – России. Данные, которые опубликованы по России, в целом заставляют меня лично считать, что данные, которые публикуются, неплохие, по крайней мере, они вполне отвечают моим интуитивным ощущениям. Так уровень счастья в России был самым низким за последние лет 20 в октябре 1998 года. Именно был засвидетельствован самый низкий уровень субъективного ощущения счастья за весь период сбора информации. В начале 1990-х годов уровень субъективного ощущения счастья резко пошел вниз, в 1995 – 1997 годы несколько стабилизировался, в 1998 году после так называемого дефолта произошел обвал, и был зафиксирован самый низкий уровень, Россия была на этот момент на третьем месте в мире с конца. При этом, правда, все равно оставалось две страны, где уровень субъективного ощущения счастья был еще ниже, чем в России: Молдова и Албания.
Дарья Халтурина: Эти данные до сих пор широко цитируются: утверждается что Россия одна из самых несчастных стран мира. Но это уже не так.
Андрей Коротаев: Довольно интересно выглядит список самых несчастных стран на 1998 год: Албания, Молдова, Россия, Украина, Румыния, Армения, Болгария, Латвия, Беларусь, даже, как ни странно, Эстония. Но вообще-то, как видим, это почти исключительно восточная Европа. Чуть ниже Литва, а дальше Грузия, Македония, Словакия и Литва. Нужно отдавать себе отчет, что все-таки этими данными несколько злоупотребляли. Еще в прошлом году прошло сообщение, что Россия одна из самых несчастных стран в мире. Но с 1998 года ситуация очень заметно поменялась.
Самые последние данные: по России – 2007 год, по некоторым странам есть уже 2008-й. Список самых несчастливых стран выглядит так: Боливия, Перу, Молдова, Албания (эти две страны по-прежнему среди самых несчастных), Никарагуа, Аргентина, Украина, Румыния, Эквадор, Зимбабве, Ирак. Ситуация изменилась. Бывших социалистических стран какое-то количество внизу списка осталось, но все-таки такого тотального доминирования нет. Появились – Ирак, Зимбабве, Эквадор, Перу, Боливия. Это тоже довольно загадочно. Потому что в принципе в Латинской Америке характерен достаточно высокий уровень субъективного ощущения счастья. Страны, которые дают наиболее высокиq уровень субъективного ощущения счастья – это Бразилия, Колумбия, Сальвадор. Уровень субъективного ощущения в относительно бедном по американским меркам Пуэрто-Рико выше, чем в более богатых самих США. Латинская Америка один из лидеров счастья в мире. Но какое-то странное исключение – Анды. Какой-то есть загадочный несчастный андский кластер – это Эквадор, Перу и Боливия почему-то относятся к числу наиболее несчастных стран. Может быть узкогорье, недостаток кислорода. Мы специально этим феноменом не занимались, очень интересно выяснить.
По опросам 2007 года Россия уже оказалась на 31 месте из 80 стран по уровне несчастливости. В общем-то вошла в первую половину. При этом в России уровень субъективного ощущения счастья в 2007 году оказался даже немного выше, чем в таких странах, как Германия, Австрия, Израиль, Португалия. То есть в 2007 году Россия уже не была среди самых несчастных стран.
– Можно ли сказать что, субъективное ощущение счастья зависит напрямую от экономического положения в стране. Дефолт, все обеднели и стали несчастными. Потом поднялись цены на нефть, уровень жизни поднялся, все стали счастливыми?
Андрей Коротаев: В принципе зависимость от экономического развития есть, но она довольно специфическая. Среди наиболее счастливых стран оказывается большое количество стран довольно бедных. Как я уже сказал, среди лидеров отнюдь не самые богатые страны – Бразилия, Колумбия. Некоторые африканские страны давали по некоторым опросам неожиданно высокий процент счастливых людей, но об этом, видимо, стоит сказать отдельно. Но в целом нет сомнения, что можно быть бедным и счастливым. Точно есть заметное количество бедных стран с очень высоким субъективным ощущением счастья.
Дарья Халтурина: С другой стороны, страны с действительно высоким уровнем жизни тоже демонстрируют высокий уровень счастливости. Потому что помимо Бразилии и Колумбии очень высокий уровень счастья в Дании, в Ирландии, в Саудовской Аравии, в Швеции, в Бельгии, в тех же США, в Великобритании. То есть по-настоящему благополучные страны тоже счастливы, но, видимо, своим, другим счастьем.
Андрей Коротаев: Хотя люди и представляют счастье примерно одинаково, но одно из этих представлений – что все-таки материальные лишения счастью не способствуют и большинство людей, пожалуй, в этом едины.
Дарья Халтурина: С другой стороны, если резко падает уровень жизни, как мы видели в 1998 году в России, в других странах происходило в другое время, то действительно уровень счастья резко падает.
– Чем вы объясните то, что на протяжении более чем 10 лет среди лидеров по несчастливости оказываются Молдова и Албания?
Андрей Коротаев: Можно сказать, что можно быть бедным и счастливым, но нельзя быть богатым и несчастным. То есть богатые тоже плачут, но довольно редко. Такая закономерность прослеживается по всем опросам – ни один из опросов не показал, что в богатых странах есть больше 20% несчастных. То есть высокий уровень экономического развития пока по всем опросам получается очень сильным показателем того, что более 80% населения страны будет себя ощущать счастливыми. С другой стороны, есть другой фактор, который кажется довольно сильным – это не абсолютный уровень экономического развития, а именно динамика: улучшается ситуация в стране или ухудшается. Резкое ухудшение ситуации в стране, это очень мощный показатель того, что население будет себя чувствовать несчастным. То есть в принципе вроде в Африке уровень субъективного ощущения счастья довольно высокий, но есть такое исключение, идеально подтверждающее это правило: это страна с уровнем несчастливости вполне сопоставимая с восточноевропейскими странами в конце 90-х – это Зимбабве. Здесь в последние годы экономическая ситуация резко ухудшается, зимбабвийцы по всем опросам последних лет оказываются одними из самых несчастных людей в мире. Поэтому одно из последних объяснений, почему не было выявлено высокого процента несчастных в развитых странах, что в развитых странах за последние годы не было резкого ухудшения экономической ситуации. Сейчас, конечно, очень интересно провести обследование в Исландии, потому что Исландия в последние годы была лидером по субъективному ощущению счастья даже в западном мире. Если бы сейчас – во время кризиса – провести опрос в Исландии, вероятно, что исландцы уже не будут такими счастливыми, как год назад.
Я бы еще добавил про африканское счастье. Потому что мы знаем, что ситуация в Африке довольно тяжелая по многим показателям. Но когда вдруг выясняется, что Нигерия и Танзания одни из счастливых стран в мире, далеко обгоняющие даже большинство западных стран, это меняет представление об Африке. Это была одна из наших целей проведения исследований в Африке. Сразу скажу, что в целом достоверность данных, собранных по программе «Всемирные ценности», но в той части, которая касается данных по субъективному ощущению счастья в рамках этого обзора, возникли очень большие сомнения. Наше собственное обследование по Танзании показало уровень субъективного ощущения счастья заметно ниже, чем в большинстве развитых стран – на уровне не самой благополучной части развивающихся стран. Скажем, ниже, чем в Индии. С другой стороны, стоит сказать, что все это пришлось на время студенческой забастовки. То есть можно сказать, что действительно именно потрясения в самом университете могли отрицательно сказаться. С другой стороны, мы провели обследовании в Кении. Уровень ощущения счастья, замеренный нами в Кении, оказался немного выше, чем в Танзании, но заметно ниже, чем в России.
Дарья Халтурина: Что касается Албании и Молдовы – ведь это самые бедные страны европейского региона. То есть одно дело, скажем так, быть бедным в Африке, когда смотришь на соседей и чувствуешь себя достойно. Я думаю, что молдаване очень хорошо бы себя в Африке чувствовали, у них все-таки дома прочные и голода нет. А другое дело, когда ты знаешь, что ты живешь хуже всех. Наверное, это тоже фактор.
Андрей Коротаев: Но это пока – догадка.
Дарья Халтурина: Так же как с Исландией. На самом деле очень приятно, что россияне стали счастливее, надеемся, что и надвигающийся кризис будет не столь тяжелым как в 1998 году.
