Должны ли интеллектуалы и либеральная интеллигенция сотрудничать с властью? Дискуссия на эту тему с новой остротой идет в российском обществе. Можно ли изменить власть изнутри? Понимает ли интеллигенция, что ее используют как ширму? С какой целью идет на эту сделку? И осознает ли свою историческую ответственность? Ответы на эти вопросы корреспондент Радио Свобода пытается получить, беседуя с либеральными интеллектуалами, согласившимися работать в тех или иных структурах, связанных с властью.
Редактор "Новой газеты" Дмитрий Муратов, публично заявивший в январе 2011 года о приостановке своей работы в Общественном совете при ГУВД Москвы, но не покинувший его, объясняет корреспонденту Радио Свобода, зачем либеральная интеллигенция сотрудничает с властью.
– Каковы были ваши мотивы вступления в Общественный совет представителей СМИ и общественных объединений при ГУВД Москвы?
– Наша газета постоянно и жестко критиковала МВД России и ГУВД Москвы. С приходом в столичное ГУВД нового начальника Владимира Колокольцева ситуация вокруг московской милиции стала меняться в лучшую сторону. Я это вижу на тех примерах, которые мне приводят сотрудники органов, являющиеся нашими источниками информации (не секрет, что такие есть у каждой уважающей себя редакции). Когда при этом руководителе мне было предложено войти в общественный совет, я согласился без раздумий.
Главным для меня оказалась возможность вести ежемесячный прием граждан, обманутых или обиженных правоохранительными органами. Я это делал уже трижды. И услышал поразительные истории. Рассказ преподавателя дзюдо, которого незаконно посадили из-за того, что хотели отдать спортивный зал жене ректора. Рассказ парня, которого на пешеходном переходе задел навороченный джип, а потом водителю показалось мало, он догнал пострадавшего в переулке и избил. Или судьбы женщин, которых выселяют из общежития, где они прожили 30 лет, работая на одном из московских предприятий. Возможно, мы сможем как-то всем этим людям помочь.
– Вы же главный редактор "Новой". Разве к вам в редакцию не приходят люди с такими историями?
– Я как раз и воспринимаю свою деятельность в Совете как продолжение газетной работы. Но согласно Административному кодексу, срок реакции должностных лиц на обращения СМИ может достигать 30 дней. А в Общественном совете я имею возможность напрямую обратиться к руководству ГУВД. И меры будут приняты быстрее. Так повышается интенсивность информационного обмена. А значит и увеличивается эффективность газетной работы.
– Какие преференции дает вам ваша должность в общественном совете?
– Никаких, кроме потраченного личного времени и нервов. Я даже не автомобилист. У меня нет машины. Поэтому меня не интересуют корочки, которые нужны, как мигалка Михалкову или козе – баян.
– Можете ли вы предположить, что побуждает ваших коллег участвовать в работе Общественного совета при ГУВД Москвы и подобных ему структурах?
– Я могу говорить только за коллег-главных редакторов. Для них это такое же продолжение профессиональной деятельности, как и для меня. Это правильно, когда любой человек, считающий себя уязвленным милицией, имеет возможность лицом к лицу встретится с кем-то из редакторов самых влиятельных СМИ в стране и надеяться на их помощь. Так мы можем сокращать сроки получения ответов от руководителей милиции. Это все ради ускорения процесса. Во многих случаях сроки оказания помощи играют решающую роль.
– Это адекватная цена за то, что ваше имя может быть использовано властями для имитации демократии в стране?
– Конечно. Если есть можно помочь, почему бы этого не сделать? Я сталкиваюсь с таким количеством горя, несчастья и бед, что, если у меня есть возможность хоть каким-то образом ускорить наступление минимальной справедливости, я безоглядно ею пользуюсь. А за свою репутацию я не боюсь. Она настолько свирепа, что уже никто ее не испортит.
– То есть вас не смущает цена вопроса?
– Не додавливайте. Я ведь хорошо понимаю суть ваших вопросов. Но я бы ни за что не отказался от работы в Совете, если бы 31 декабря прошлого года не произошли абсолютно омерзительные события. В стране появились политические заключенные. Я написал письмо о том, что вынужден приостановить работу в общественном совете ГУВД Москвы до того момента, пока не будет создана комиссия по расследованию этой ситуации. А дальше собрался Совет. Комиссию создали. Со мной встретились. Предложили участвовать. Я согласился. Я ж не мог сказать: "Ребята, я требовал расследования, но давайте я еще немного повыкобениваюсь, потому что умело это делаю". В итоге состоялось первое заседание комиссии. Длилось дольше трех часов. Мы отсмотрели две идентичных пленки. От Бориса Немцова и от ГУВД Москвы. Дали конкретные ответы на три вопроса: "Немцов матерится?". Нет! "Немцов сопротивляется сотрудникам милиции?" Нет! "Немцов призывает на альтернативный митинг?". Нет! А ведь именно эти три вещи Немцова и засунули в каталажку. Мы написали отчет. И вдруг в трех газетах выходят заметки о том, что Совет признал действия милиции правомерными. Ни фига себе! Вот это круто! Мы возмутились. Редактор "МК" Павел Гусев публично выступил по этому поводу. Теперь ждем второго заседания, после которого я определюсь – сваливать из совета или оставаться. Если решение комиссии будет честным, я и дальше буду работать в Совете при ГУВД Москвы. Если нас, как вы совершенно справедливо говорите, начнут использовать как имитационную структуру, я в этом участвовать не стану.
Еще раз повторяю, я должен завершить работу в созданной по моей инициативе комиссии по расследованию. То, что второе заседание комиссии постоянно отдаляется, наводит меня, как человека опытного, на мысли определенного свойства. Но я все равно должен выполнить тот общественный контракт, который заключил. Если продолжится такая же манипуляция – когда комиссия придет к одним выводам, а в заказухе опубликуют другие – я уйду и все!
– То есть для вас это вопрос частностей? Если конкретное решение конкретной комиссии по конкретному вопросу вас устраивает, вы работаете в Совете. И вас не волнует деятельность Совета в целом?
– Если я в данном конкретном случае увижу, что нас пытаются использовать для прикрытия абсолютно неблаговидных поступков, я участвовать не буду. Если я увижу, что Совет может быть не имитирующей структурой, а рабочей, почему я должен отказываться от этого дополнительного ресурса влияния на милицейское начальство? Повторяю в последний раз. Про себя и по своих коллег. Когда нас начнут использовать, ноги нашей в Совете не будет.
– Считаете, что и другие действующие в стране общественные советы реально влияют на ситуацию в стране?
– Я не знаю, что творится в других советах… Общий принцип мне не понятен. Но вот, например, если одному знаменитому блогеру предлагают войти в Совет при федеральной антимонопольной службе, чтобы следить за госзакупками, а он и так регулярно делает это в своем блоге, должен ли он соглашаться? Должен! Потому что у него будет возможность не допустить распила очередного триллиона!
– А будет ли? Вы верите в то, что либералы могут осуществлять надзор за властью, заседая в советах, контролируемых той же властью?
– Совет не подчиняется власти! Вы устав посмотрите. Мы не является служащими, офицерами или чиновниками. Мы не получаем зарплату, не имеем льгот, квартир или мигалок. Мы подчиняемся только себе. Я лично советуюсь только с редакционной коллегией. Больше у меня начальников нет! Ни одного!
– Вы верите, что, работая в общественных советах при власти, либеральная интеллигенция остается полностью независимой от этой власти?
– Если интеллигенция работает за подачку и является сервисом для власти, она – не интеллигенция. Это пахнет дурно. Если же мы обслуживаем общество, в том числе и с помощью такой функции как "Общественный совет", это абсолютно правильно.
– Получается, вы не согласны с мнением Лилии Шевцовой, изложенным в нашумевшей статье "Про слойки", которая была опубликована в вашей же газете. Ее пафос состоял в том, что либеральная интеллигенция обязана отказаться от сотрудничества с властями.
– Ты либо обслуживаешь и облизываешь, либо работаешь в интересах общества, пользуясь дополнительными возможностями. Это две принципиально разные вещи. Быть в любой форме на окладе у власти – госслужба. Пусть и в латентной форме.
– Работая в Общественном совете, вы ведь не можете отвечать за решения государственных органов, принятых по итогам ваших заседаний?
– Не можем. Мы – не исполнительная власть.
– При этом у вас не возникает ощущения участия в некоем дискуссионном клубе, работающем в формате: "Встретились, поговорили…"
– Я не знаю, какие меры были приняты по тем случаям, о которых я писал отчеты руководству ГУВД после приема граждан. Но мне это станет известно в самое ближайшее время. Могу назвать две другие конкретные вещи, на которые нам удалось повлиять за время работы в Общественном совете. Первое – это обеспечение работы СМИ на общественных мероприятиях. Вторая – по настоянию главного редактора "Эха Москвы" Алексея Венедиктова – мы разобрались с организацией входов и выходов на митинге 31 января. Ведь предыдущий конфликт был связан именно с неграмотным доступом людей на мероприятие. А в этот раз давки не было.
– Какие еще общественные советы могут сегодня представлять интерес для вас?
– Я знаю одну организацию, в которую бы вступил не глядя. Мы неоднократно писали президенту о необходимости появления наблюдательного или общественного совета по созданию мемориала жертвам политически репрессий в СССР. Потому что в России огромному количеству людей надо заново предъявлять, что Сталин с нами сделал. И почему мы до сих пор ходим в его шинели и попыхиваем его трубкой.
Редактор "Новой газеты" Дмитрий Муратов, публично заявивший в январе 2011 года о приостановке своей работы в Общественном совете при ГУВД Москвы, но не покинувший его, объясняет корреспонденту Радио Свобода, зачем либеральная интеллигенция сотрудничает с властью.
– Каковы были ваши мотивы вступления в Общественный совет представителей СМИ и общественных объединений при ГУВД Москвы?
– Наша газета постоянно и жестко критиковала МВД России и ГУВД Москвы. С приходом в столичное ГУВД нового начальника Владимира Колокольцева ситуация вокруг московской милиции стала меняться в лучшую сторону. Я это вижу на тех примерах, которые мне приводят сотрудники органов, являющиеся нашими источниками информации (не секрет, что такие есть у каждой уважающей себя редакции). Когда при этом руководителе мне было предложено войти в общественный совет, я согласился без раздумий.
Главным для меня оказалась возможность вести ежемесячный прием граждан, обманутых или обиженных правоохранительными органами. Я это делал уже трижды. И услышал поразительные истории. Рассказ преподавателя дзюдо, которого незаконно посадили из-за того, что хотели отдать спортивный зал жене ректора. Рассказ парня, которого на пешеходном переходе задел навороченный джип, а потом водителю показалось мало, он догнал пострадавшего в переулке и избил. Или судьбы женщин, которых выселяют из общежития, где они прожили 30 лет, работая на одном из московских предприятий. Возможно, мы сможем как-то всем этим людям помочь.
– Вы же главный редактор "Новой". Разве к вам в редакцию не приходят люди с такими историями?
– Я как раз и воспринимаю свою деятельность в Совете как продолжение газетной работы. Но согласно Административному кодексу, срок реакции должностных лиц на обращения СМИ может достигать 30 дней. А в Общественном совете я имею возможность напрямую обратиться к руководству ГУВД. И меры будут приняты быстрее. Так повышается интенсивность информационного обмена. А значит и увеличивается эффективность газетной работы.
– Какие преференции дает вам ваша должность в общественном совете?
– Никаких, кроме потраченного личного времени и нервов. Я даже не автомобилист. У меня нет машины. Поэтому меня не интересуют корочки, которые нужны, как мигалка Михалкову или козе – баян.
– Можете ли вы предположить, что побуждает ваших коллег участвовать в работе Общественного совета при ГУВД Москвы и подобных ему структурах?
– Я могу говорить только за коллег-главных редакторов. Для них это такое же продолжение профессиональной деятельности, как и для меня. Это правильно, когда любой человек, считающий себя уязвленным милицией, имеет возможность лицом к лицу встретится с кем-то из редакторов самых влиятельных СМИ в стране и надеяться на их помощь. Так мы можем сокращать сроки получения ответов от руководителей милиции. Это все ради ускорения процесса. Во многих случаях сроки оказания помощи играют решающую роль.
– Это адекватная цена за то, что ваше имя может быть использовано властями для имитации демократии в стране?
– Конечно. Если есть можно помочь, почему бы этого не сделать? Я сталкиваюсь с таким количеством горя, несчастья и бед, что, если у меня есть возможность хоть каким-то образом ускорить наступление минимальной справедливости, я безоглядно ею пользуюсь. А за свою репутацию я не боюсь. Она настолько свирепа, что уже никто ее не испортит.
– То есть вас не смущает цена вопроса?
– Не додавливайте. Я ведь хорошо понимаю суть ваших вопросов. Но я бы ни за что не отказался от работы в Совете, если бы 31 декабря прошлого года не произошли абсолютно омерзительные события. В стране появились политические заключенные. Я написал письмо о том, что вынужден приостановить работу в общественном совете ГУВД Москвы до того момента, пока не будет создана комиссия по расследованию этой ситуации. А дальше собрался Совет. Комиссию создали. Со мной встретились. Предложили участвовать. Я согласился. Я ж не мог сказать: "Ребята, я требовал расследования, но давайте я еще немного повыкобениваюсь, потому что умело это делаю". В итоге состоялось первое заседание комиссии. Длилось дольше трех часов. Мы отсмотрели две идентичных пленки. От Бориса Немцова и от ГУВД Москвы. Дали конкретные ответы на три вопроса: "Немцов матерится?". Нет! "Немцов сопротивляется сотрудникам милиции?" Нет! "Немцов призывает на альтернативный митинг?". Нет! А ведь именно эти три вещи Немцова и засунули в каталажку. Мы написали отчет. И вдруг в трех газетах выходят заметки о том, что Совет признал действия милиции правомерными. Ни фига себе! Вот это круто! Мы возмутились. Редактор "МК" Павел Гусев публично выступил по этому поводу. Теперь ждем второго заседания, после которого я определюсь – сваливать из совета или оставаться. Если решение комиссии будет честным, я и дальше буду работать в Совете при ГУВД Москвы. Если нас, как вы совершенно справедливо говорите, начнут использовать как имитационную структуру, я в этом участвовать не стану.
Еще раз повторяю, я должен завершить работу в созданной по моей инициативе комиссии по расследованию. То, что второе заседание комиссии постоянно отдаляется, наводит меня, как человека опытного, на мысли определенного свойства. Но я все равно должен выполнить тот общественный контракт, который заключил. Если продолжится такая же манипуляция – когда комиссия придет к одним выводам, а в заказухе опубликуют другие – я уйду и все!
– То есть для вас это вопрос частностей? Если конкретное решение конкретной комиссии по конкретному вопросу вас устраивает, вы работаете в Совете. И вас не волнует деятельность Совета в целом?
– Если я в данном конкретном случае увижу, что нас пытаются использовать для прикрытия абсолютно неблаговидных поступков, я участвовать не буду. Если я увижу, что Совет может быть не имитирующей структурой, а рабочей, почему я должен отказываться от этого дополнительного ресурса влияния на милицейское начальство? Повторяю в последний раз. Про себя и по своих коллег. Когда нас начнут использовать, ноги нашей в Совете не будет.
– Считаете, что и другие действующие в стране общественные советы реально влияют на ситуацию в стране?
– Я не знаю, что творится в других советах… Общий принцип мне не понятен. Но вот, например, если одному знаменитому блогеру предлагают войти в Совет при федеральной антимонопольной службе, чтобы следить за госзакупками, а он и так регулярно делает это в своем блоге, должен ли он соглашаться? Должен! Потому что у него будет возможность не допустить распила очередного триллиона!
– А будет ли? Вы верите в то, что либералы могут осуществлять надзор за властью, заседая в советах, контролируемых той же властью?
– Совет не подчиняется власти! Вы устав посмотрите. Мы не является служащими, офицерами или чиновниками. Мы не получаем зарплату, не имеем льгот, квартир или мигалок. Мы подчиняемся только себе. Я лично советуюсь только с редакционной коллегией. Больше у меня начальников нет! Ни одного!
– Вы верите, что, работая в общественных советах при власти, либеральная интеллигенция остается полностью независимой от этой власти?
– Если интеллигенция работает за подачку и является сервисом для власти, она – не интеллигенция. Это пахнет дурно. Если же мы обслуживаем общество, в том числе и с помощью такой функции как "Общественный совет", это абсолютно правильно.
– Получается, вы не согласны с мнением Лилии Шевцовой, изложенным в нашумевшей статье "Про слойки", которая была опубликована в вашей же газете. Ее пафос состоял в том, что либеральная интеллигенция обязана отказаться от сотрудничества с властями.
– Ты либо обслуживаешь и облизываешь, либо работаешь в интересах общества, пользуясь дополнительными возможностями. Это две принципиально разные вещи. Быть в любой форме на окладе у власти – госслужба. Пусть и в латентной форме.
– Работая в Общественном совете, вы ведь не можете отвечать за решения государственных органов, принятых по итогам ваших заседаний?
– Не можем. Мы – не исполнительная власть.
– При этом у вас не возникает ощущения участия в некоем дискуссионном клубе, работающем в формате: "Встретились, поговорили…"
– Я не знаю, какие меры были приняты по тем случаям, о которых я писал отчеты руководству ГУВД после приема граждан. Но мне это станет известно в самое ближайшее время. Могу назвать две другие конкретные вещи, на которые нам удалось повлиять за время работы в Общественном совете. Первое – это обеспечение работы СМИ на общественных мероприятиях. Вторая – по настоянию главного редактора "Эха Москвы" Алексея Венедиктова – мы разобрались с организацией входов и выходов на митинге 31 января. Ведь предыдущий конфликт был связан именно с неграмотным доступом людей на мероприятие. А в этот раз давки не было.
– Какие еще общественные советы могут сегодня представлять интерес для вас?
– Я знаю одну организацию, в которую бы вступил не глядя. Мы неоднократно писали президенту о необходимости появления наблюдательного или общественного совета по созданию мемориала жертвам политически репрессий в СССР. Потому что в России огромному количеству людей надо заново предъявлять, что Сталин с нами сделал. И почему мы до сих пор ходим в его шинели и попыхиваем его трубкой.
