Иван Толстой: 70 лет назад, 12 августа 1952 года, были расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета СССР.
В список обвиняемых входили:
Лозовский Соломон Абрамович – бывший заместитель наркома иностранных дел СССР, руководитель Советского информационного бюро;
Фефер Исаак Соломонович – поэт, секретарь ЕАК;
Брегман Соломон Леонтьевич – заместитель министра государственного контроля РСФСР;
Юзефович Иосиф Сигизмундович – сотрудник Совинформбюро;
Шимелиович Борис Абрамович – главный врач Центральной клинической больницы им. Боткина;
Квитко Лев Моисеевич – поэт;
Маркиш Перец Давидович – поэт, секретарь ревизионной комиссии Союза писателей СССР;
Бергельсон Давид Рафаилович – писатель;
Гофштейн Давид Наумович – поэт;
Зускин Вениамин Львович – актер, художественный руководитель Московского государственного еврейского театра;
Штерн Лина Соломоновна – академик Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, директор Института физиологии Академии медицинских наук СССР и заведующая кафедрой физиологии 2-го медицинского института;
Тальми Леон Яковлевич – журналист-переводчик Совинформбюро;
Ватенберг Илья Семенович – старший контрольный редактор Государственного издательства художественной литературы на иностранных языках;
Теумин Эмилия Исааковна – редактор международного отдела Совинформбюро;
Ватенберг-Островская Чайка Семеновна – переводчик.
Выжила только академик Лина Штерн.
Мы говорим о корнях и причинах нападения Сталина на Еврейский антифашистский комитет с историком литературы и советского общества, писательницей Натальей Громовой.
Была хорошая подготовка, и она была не случайна
Иван Толстой: Наталья Александровна, просматриваете ли вы какой-то смысл действий Сталина в отношении Еврейского антифашистского комитета? Ведь так задолго готовилась расправа, что не может быть, что это какой-то параноидальный аффект – вдруг взять и расстрелять. Чувствуется, что была хорошая подготовка и она была не случайна. Что вам видится во всем этом?
Наталья Громова: Абсолютно правильные вопросы. Когда сейчас были дни памяти в Иерусалиме и в Тель-Авиве, то говорили именно о том, что без контекста, без истории того времени эту историю невозможно рассматривать. И здесь есть один главный убивающий парадокс, когда мы смотрим на эти события: евреи, в том числе советские евреи, которые прошли через Холокост, через самые чудовищные злодеяния, которые открылись всему миру, вдруг попадают во второй этап уничтожения, уже советского. Советская власть позиционировала себя страной борьбы с фашизмом, но то, что развернулось, было непредставимо. Поэтому здесь надо начинать с 1945 года, с того, как поразительно складывалась обстановка в СССР среди интеллигенции, в первую очередь. Я хотела напомнить, что один из главных "трендов" тогда для интеллигенции выразил Василий Семенович Гроссман, который сказал, что теперь, когда мы пережили столько ужасов и кошмаров, оглядываясь назад, мы не имеем права не говорить правду о том, что произошло, это долг наш перед погибшими. Я сейчас беру именно еврейский компонент, хотя он писал обо всем, о жизни советской страны после войны.
И он, переживший чудовищную гибель матери в расстреле в Бердичеве, начинает создавать "Черную книгу" советского Холокоста вместе с Эренбургом, в которой он пытается собрать всевозможные свидетельства убийств евреев на советской земле. Поразительно, что тема Холокоста для советской власти станет запретной очень быстро. Уже в 1946 году книга будет фактически собрана и Соломон Михоэлс, который возглавлял Антифашистский комитет, направит письмо к советской верхушке о том, что необходимо срочно издать эту книгу, которая повествует обо всех ужасах того времени. Но на это будет дан чудовищный ответ, что авторы хотят показать, что только евреи пережили несчастья, а остальные советские люди не переживали. Книга будет запрещена к печатанию. Напечатана она будет в США в 1940-е годы, а в СССР "Черная книга" Гроссмана и Эренбурга будет издана только в 1990-е годы. Но здесь очень важно, что фраза "здесь были уничтожены советские люди" будет воспроизводиться на всех памятниках. Я тому свидетель, я в детстве, проезжая с экскурсиями, все время видела эти страшные памятники, особенно когда по Волге плывешь, и всегда был один и тот же текст.
Я понятия не имела тогда, лет в 15, что там были расстреляны евреи. Такого слова не было, надо понять, что эта тема ушла в 1940-е годы.
Слова "Холокост" не будет в советских учебниках
Это то, что для советской власти было очень болезненно, они не хотели принимать этот элемент фашизма – уничтожение евреев – поэтому он уйдет из нашей истории на какое-то время, слова "Холокост" не будет в советских учебниках. Здесь еще важно, что в 1945 году был очень короткий момент вздоха, возможности писать правду, и тогда за несколько месяцев в журнале "Знамя" вышли и "В окопах Сталинграда" Некрасова, и "Спутники" Пановой, и "Звезда" Казакевича, вышло огромное количество стихов, уже пошли разговоры с Ахматовой о публикации. Ленинградская группа писателей приехала с Ахматовой, Пастернак тоже участвовал в этом вечере в Колонном зале, что привело к знаменитому анекдоту, когда все встали при выходе Ахматовой. "Кто организовал вставание?" – по легенде Сталин сказал. Когда Ахматова выступала после войны со своими стихами, для всех это было ощущение полной новизны, и это продолжалось до августа 1946 года, до Постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград".
Но здесь не надо забывать, что 5 марта 1946 года прозвучала Фултонская речь Черчилля, которая означала строительство нового железного занавеса. Почему нового? Потому что послевоенная конструкция еще не сложилась, еще существовало союзничество, но когда агрессивные попытки СССР делить мир стали достаточно очевидны, прозвучала эта речь Черчилля и начинается абсолютное замораживание страны изнутри с запретом всего западного. Постановление было не просто нападением на Ахматову и Зощенко или журналы "Звезда" и "Ленинград", наивно думать, что это было про это. Это, конечно, удар по интеллигенции и по ее попыткам жить на новой волне, уже по этой правде послевоенного времени. Вслед за этим последовали и постановления о второй серии фильма "Иван Грозный", о фильме "Большая жизнь", против Шостаковича. И попутно пошла работа с космополитами. Они тогда еще не назывались "безродными", это были просто литературоведы, историки, философы, все, кто признавали, что существовала западная мысль, которая влияла на русскую историю, литературу, и так далее. Известно это страшное заседание в Ленинграде, где от филологов, от Азадовского, от Жирмунского требовали отречения от мыслей о некотором западном влиянии на русскую литературу. Все это кажется абсурдным, но это были страшные собрания, на которых падали в обморок, на которых у людей был инфаркт.
Главными космополитами, проводниками западного влияния являются евреи
Это шло весь 1947 и 1948 год, это очень подробно описано в воспоминаниях замечательного филолога Ольги Фрейденберг, которая тоже подверглась гонениям. Тогда уже вошла в оборот мысль о том, что главными космополитами, проводниками западного влияния являются евреи. Это не говорилось, но, разумеется, евреи, которые обладали некоторым родством вообще со всем миром, были самые подозрительные, на них уже стали обращать особое внимание и постепенно начали выбирать людей еврейской национальности во всех областях науки. Это уже потом приведет к разгулу антисемитизма.
Тут надо сказать, что происходили очень серьезные процессы, потому что в конце 1947 года начинает готовиться убийство Соломона Михоэлса, руководителя Антифашистского Комитета. И не просто руководителя, он еще возглавлял замечательный театр ГОСЕТ, человек очень авторитетный.
Антифашистский еврейский комитет придумал не он, а в 1941 году прибыли два еврея-антифашиста из Польши в Советский Союз, которые предложили объединить евреев мира в такой Антифашистский комитет. Их тут же посадили, одного из них замучили на следствии, второй покончил с собой на Лубянке. Но идею товарищ Сталин тут же замечательно использовал: надо было собирать деньги с мирового еврейства на поддержку советской армии. Собрали видных евреев страны, возглавил это сначала Михоэлс, а заместителем был Лозовский, который возглавлял Совинформбюро в 1942 году. Идея – антивоенная, но за этим должны были стоять большие деньги.
Поэт Исаак Фефер, которого, к несчастью, уже успели завербовать, он был всегда очень советский поэт и его легко было взять, должен был следить за Михоэлсом в Америке. Михоэлс выехал и очень успешно стал фактическим представителем СССР за границей. Он встречался с Эйнштейном, с огромным количеством людей, которые с удовольствием жертвовали деньги, думая, что они этим спасают советских евреев тоже. Комитет эту роль в течение войны выполнил, туда входили знаменитые евреи того времени, не всех расстреляли, Самуил Маршак, Эренбург не попали под это. Комитет не один был, был Славянский комитет, Женский комитет, но они были более формальные, а Еврейский антивоенный комитет обладал своеобразным авторитетом и властью.
Поэтому всегда встает странный вопрос: зачем надо было убивать Михоэлса? Была очень подробная и долгая разработка плана его уничтожения на самом верху. Казалось бы, можно было его арестовать, но, во-первых, он действительно был на виду и просто так его арестовать было сложно, а во-вторых, за Михоэлсом тянулся еще какой-то странный след. В тот момент у Сталина было свое сумасшествие по поводу того, что кто-то знает о его личной жизни, о жизни Светланы, и один из арестованных людей из окружения Сталина назвал Михоэлса, который будто бы что-то знал о жизни Светланы Аллилуевой. У всех тиранов всегда похожие сюжеты. Сталин перед этим посадил всех родственников Аллилуевой, из них тоже выбивались показания на Михоэлса, которого подозревали в том, что он на Западе что-то расскажет или рассказал про сталинскую семью. В начале 1948 года организовали его с одним литературным и театральным критиком поездку в Минск, где его никак не могли просто уничтожить, потому что он был все время в окружении людей. В конце концов его пригласили на какую-то несуществующую свадьбу, убили вместе с этим человеком, которой был стукачом, и их бросили в Минске под колеса грузовика.
Михоэлсу еще "повезло", ему были организованы пышные похороны в его театре
Это убийство достаточно подробно известно, потому что Берия в 1953 году организовал судебный процесс над его участниками. Михоэлсу еще "повезло", ему были организованы пышные похороны в его театре, тут есть и хроника, и фантастические фотографии с выступающим Фадеевым. Поразительно, что к концу 1948 года Михоэлс уже будет объявлен шпионом всех возможных разведок, Антифашистский комитет будет разогнан. Но в это время Михоэлс у нас еще герой, случайно попавший под колеса. Весь 1948 год идет вялотекущая борьба с космополитизмом и создаются очень важные для Сталина газеты: "Культура и жизнь" (ее называли тогда "Культура и смерть" и "Александровский централ", потому что ее возглавлял агитпропщик Александров), это была мертвая газета, в которой постоянно деятелям культуры объяснялось, как они должны ходить строем, что они должны писать, думать. Это одна из самых страшных газет, я читала целую подшивку, это невозможно читать, потому что это мертвым языком написано. А вторая газета – "Литературная", вроде нам известная, но ее Сталин решил перезагрузить, сделать ее иной. Это все подробно описано у Симонова в мемуарах "Глазами человека моего поколения". И он сказал о том, что вы должны там печатать такие передовицы, вы не должны обращать внимание на Министерство иностранных дел, вы должны писать о западном влиянии так, как вы себе это представляете и как пишут современники.
На следующий день после этого разговора появилась статья "Гарри Трумэн в коротких штанишках"
На следующий день после этого разговора появилась статья "Гарри Трумэн в коротких штанишках". А дальше просто пошли карикатуры и оскорбления в адрес Запада, в этом упражнялось огромное количество писателей и поэтов, подряженных на эту замечательную работу. Но это, можно сказать, такой фон.
Переломным моментом было, как ни странно, образование государства Израиль в мае 1948 года. Сталин делал огромную ставку на то, чтобы это государство играло на его стороне, чтобы это был его форпост на Ближнем Востоке. Но все пошло не так. Все, что стало происходить в этом государстве, для Сталина было крайне неприятно. Более того, когда была приглашена осенью Голда Меир, она решила встретиться прямо перед московской центральной синагогой на улице Архипова с советскими евреями, собралось огромное количество людей, которые ее приветствовали, и эта встреча вызвала бешенство вождя, потому что советские евреи как-то развернулись к нему не так, они радуются кому-то другому. Это вызвало неприятные эмоции такой силы, что после ее отъезда начинается настоящая атака. Например, подымается письмо некоей женщины по имени Бегичева из архивов "Литературной газеты", которая написала: товарищ Сталин, нас в культуре везде окружают враги, все театральные критики, которые поносят наши советские прекрасные пьесы Софронова, Сурова и Корнейчука, окопались тут и прячутся за русскими фамилиями.
С этого письма начнется дело театральных критиков. Вся эта кампания будет абсолютно отвратительной, потому что в ней будет участвовать Фадеев, кто только не будет участвовать. Самое главное, что это была кампания травли очень многих евреев-фронтовиков, там были просто грязнейшие истории, за которые всем было стыдно, но на собрания надо было ходить.
Но это была ширма, потому что в этот момент идут аресты членов Антифашистского комитета. Я когда-то нашла в РГАЛИ рукописи Натальи Соколовой, племянницы Лидии Яковлевны Гинзбург и первой жены Симонова. У нее была рукопись под названием "Антикосмополитизм", где она собирала свидетельства своих современников, что было внутри, о чем говорили люди. Осталось очень мало этих свидетельств, хотя время было близкое, но очень уж оно было сумрачное и отвратительное, и люди не хотели его вспоминать. Она там рассказывает удивительную историю – что предшествовало аресту Льва Квитко, чудесного детского поэта, который писал на идиш. Он известен всем, его переводили Маршак, Чуковский, эти знаменитые стихи: "Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!". Масса замечательных стихов, которые все знали, его все очень любили.
Фадеев одной рукой участвовал в ужасных погромных кампаниях, а другой каких-то людей пытался вытащить, в частности, пытался спасти Квитко. Наталья Соколова описывает, как он устроил ему юбилейный вечер в ЦДЛ накануне ареста, уже все был понятно, уже в его дом врывались, переворачивали вещи, а Фадеев все говорил, что если будет такой большой вечер, они побоятся, они его не возьмут. Вечер достаточно смело вел Лев Кассиль, которой сказал, что счастлив, что принадлежит к тому же еврейскому роду, что и Лев Квитко. На вечере все время читались телеграммы, они такой пачкой собирались на столе, но под конец вечера все до одной эти телеграммы исчезли. Люди, которые их посылали, тоже потом частично пострадали от всего этого.
Прямо скажем, что арест коснулся членов Антивоенного комитета, в основном пишущих на идиш, это было продолжение разгрома языка, который не закончил Гитлер, потому что он, фактически уничтожив европейское еврейство, уничтожил и тот язык, на котором они говорили. А в советской стране оставались еще газеты, театры, люди писали стихи на идиш. И когда накрыло эту историю Антивоенного комитета, люди, которые были взяты и уничтожены, это были те, кто писали или говорили на идиш. Были закрыты три газеты главные, которые писали на идиш, были закрыты театры. Удивительно было только то, что ни в каких газетах не сообщалось об этих арестах, да и сам Комитет был уничтожен втихую.
Я хотела рассказать то, что мне рассказывала Мария Иосифовна Белкина. Она находилась в Малеевке, приехала к своему больному мужу в день, когда арестовали Квитко, это была зима 1949. Ей сказали, что так как у поэта Самуила Галкина очень больное сердце, чтобы она ему не говорила об аресте Квитко. Потому что все друг другу сообщали только на ухо, даже по телефону этого не говорили, но, как она говорит, мгновенно каким-то фантастическим образом все всё узнавали. Она спрашивает, что ей делать, если он спросит. Ей отвечают: прятаться от него. И вот она ходит по коридорам в Малеевке, пытается не встретить Галкина. Поздно вечером заходит в общие душевые в конце коридора, и прямо перед ней стоит Галкин. Он говорит только одно слово:
– Кто?
– Квитко.
И он отвечает:
– Следующий я.
– А почему вы?
– А почему Квитко?
И они расходятся по своим номерам. На следующее утро приезжает машина за Галкиным прямо в Малеевку. При том, что было известно, что он с больным сердцем.
Почти все следствие было основано на показаниях Фефера, который и сам был жертвой
Это дело было по-своему удивительное, потому что эти люди, в основном, пожилые, там был директор института Шимелиович, Лина Штерн, единственная выжившая, которая тоже попала под эту расстрельную статью, но ее в последний момент освободили. Она занималась геронтологией и возможностями продления жизни. Говорят, именно поэтому ей сохранили жизнь – Сталин очень надеялся на эти разработки. Там много было разных людей – поэты, артисты, люди самых разных профессий, но очень видные люди, и почти все следствие было основано на показаниях Фефера, который и сам был жертвой, его мучили, но на его показаниях строились все следственные действия. И когда они дотянули этот процесс до 1952 года, то каким-то невероятным образом на этом закрытом кошмарном суде все отказались от своих показаний. Это редкий случай, они же проходили по одному делу, и Фефер, на основании которого было дело, был вынужден тоже отказаться. И на этом суд был вынужден остановиться, судья был в затруднении, он не мог вынести приговора, начались бесконечные переговоры. Даже для советского протокола нужны были хоть какие-то основания. Поменяли главного обвинителя, и тогда вмешался Маленков, который стучал ногами, кричал, что это личное распоряжение Сталина, что они должны быть уничтожены, что мы на Политбюро уже решили и вы должны исполнять волю Политбюро. И уже следующий судья приговорил их к расстрелу, который был исполнен 12 августа 1952 года.
