Премьера фильма словацких режиссеров Ивана Остроховского и Павло Пекарчика "Фотофобия" прошла на Венецианском кинофестивале. Главный герой, 12-летний Никита, вместе со своей семьей прячется от российских бомбардировок в харьковском метро. Он чистит зубы в туалете, спит на матрасе в вагоне, ест окрошку из пластикового стаканчика и однажды находит пленки с фотографиями неизвестных людей. Разглядывает эти снимки, и ему чудятся пожары и разрушенные дома. Такой он представляет себе реальность, которую не видел много дней. А еще он знакомится с девочкой Викой, и под звуки советских песен, которые поет старый уличный музыкант, зарождается первое чувство, похожее на любовь.
Иван Остроховский и Павло Пекарчик сняли фильм "Бархатные террористы" (2013, совместно с Петером Керекешем). Сольный дебют Пекарчика "Тихие дни" (2019) принимал участие в конкурсе Карловарского кинофестиваля. Фильм Остроховского "Коза" участвовал в программе "Форум" Берлинале. Иван – соавтор сценария картины "107 матерей" Петра Керекеша, получившей премию за лучший сценарий в программе "Горизонты" на Венецианском кинофестивале в 2021 году.
Режиссеры рассказали Радио Свобода о "Фотофобии".
– У вас интересное вступление в фильме, когда харьковские работники делают что-то с канализацией, тут начинается бомбардировка, и они прячутся в люк, при этом ужасно матерясь. Почему вы начинаете свой фильм о детях с этой сцены?
Мы набили огромную машину гуманитарной помощью и поехали в Украину
Иван Остроховский: Нам нужна была какая-то картинка о реальности. Многие люди в Словакии видели новости в интернете, видели горящие российские танки, но не видели обычных парней, которые выполняют повседневную работу, при этом ругаясь на чем свет стоит. Мы хотим видеть героев разными. Это героизм, но не в классическом смысле.
– С какого момента начался ваш проект? Почему вы решили снять этот фильм?
Когда ты спишь на полу, открываешь глаза и видишь парней с камерой, ты этому совсем не радуешься
Иван Остроховский: Мы снимаем в Украине уже много лет, а это значит, что у нас там много друзей. Мы помогали их женам. Примерно на третьей неделе большой войны, в двадцатых числах марта, мы набили огромную машину гуманитарной помощью и поехали в Украину. В течение первых недель мы просто внимательно оценивали ситуацию, которая была очень нестабильной. Русские подошли близко к Киеву, мы были в Горенке, русские – в Гостомеле. Между нами был только небольшой лес, и никто не знал, что происходит. После этого мы решили поехать в Харьков, а русские в это время бомбили Мариуполь. Харьков, второй по величине город Украины, практически не был защищен от русских, туда был только один путь из Полтавы, и никто не знал, закроют ли эту дорогу. Нам было интересно, и мы поехали прямо туда и оказались в Харькове на станции метро "Героев Труда". Это была последняя станция перед линией фронта, которая находилась в двух километрах.
– А как вы нашли мальчика Никиту? Почему вы решили сделать его персонажем?
Иван Остроховский: У людей в метро была аллергия на журналистов, потому что, когда ты спишь на полу, а потом просто просыпаешься, открываешь глаза и видишь парней с камерой, ты этому совсем не радуешься, или когда ты чистишь зубы, а кто-то в это время снимает тебя…
Павло Пекарчик: Людям это не нравится. Мы понимаем, как работают журналисты, это было похоже на маленькое сафари. Вот приезжает CNN и снимает людей. Один раз это нормально, потом вас снимает BBC, потом ZDF, и у вас такое чувство, что все в порядке, просто мир хочет увидеть, что здесь произошло, окей. Но через три недели ничего не изменилось, вы все еще там, и вас опять снимают. Люди стали не то чтобы агрессивны, но уже не интересовались журналистами. Они спят, а мы снимаем, и это нормально. Мы так тоже работали, хотя мы не журналисты, мы режиссеры, но люди не понимают разницы.
Через три недели мы впервые взяли камеры. И вышли на связь с семьей Никиты
Иван Остроховский: Мы хотели немного отличаться, поэтому нам нужны были откровения. Три недели мы просто смотрели на людей, разговаривали с ними, помогали им и так далее. А через три недели мы впервые взяли камеры. И вышли на связь с семьей Никиты. Они спали в вагоне метро, и мы разговорились. И теперь у нас был Никита, но мы не знали, что делать. Вика оказалась милой девочкой из метро, и мы начали съемки.
Павло Пекарчик: Еще один забавный момент, который мы не использовали в фильме, заключался в том, что Вика была настолько милой, что каждый член съемочной группы BBC, CNN хотел снимать только ее. Эти дети были как местные звезды. Они стали профессиональными спикерами, потому что рассказывали свою историю несколько раз.
Иван Остроховский: В фильме у нас есть сцена, когда Никита шутит про журналистов. Журналисты всегда спрашивают, как насчет твоего первого дня в метро, а Никита спрашивает, почему вас не волнует пятый, седьмой или тридцать седьмой день.
– А Никита говорит по-английски?
Павло Пекарчик: Нет!
– Как же вы с ним работали?
Павло Пекарчик: По-русски, мы говорим по-русски. Мы его учили в школе.
Иван Остроховский: Из иностранных языков у нас был только русский, сдавали экзамен тридцать лет назад.
– Харьков – русскоязычный город, и очень много диалогов у вас на русском, и даже в метро все объявляют на русском. Я была удивлена, что это так.
Павло Пекарчик: В Харькове все говорят по-русски. У нас была проблема. У нас был украинский продюсер, мы показали ему фильм, и он сказал: "Ребята, хорошо, но все эти песни, которые у вас поет музыкант в фильме, – это русские песни".
Никто не смотрел на меня косо за то, что я говорю по-русски
Иван Остроховский: Для нас, словаков, это все не важно, но мы понимаем, что для украинцев существует эта маленькая разница. Это как во время войны в Югославии. Все говорили на сербо-хорватском. А потом сербы стали говорить на сербском, хорваты – на хорватском. Для украинцев язык сейчас важен. Но в Харькове все говорят по-русски. Я говорю только по-русски, но у меня лично никогда не было проблем в Закарпатье. Везде в Украине, от востока до запада, никто не смотрел на меня косо за то, что я говорю по-русски. Все были рады поговорить со мной.
– Ваш фильм – гибрид. А что в нем игровое, а что – документальное?
Павло Пекарчик: А как вы сами думаете?
– Я думаю, что дружба мальчика с девочкой – это постановка, а все остальное – документальное.
Павло Пекарчик: Вы хорошо чувствуете фильм. В принципе, это все документальная съемка. Но этот документальный жанр как бы двигал вымышленную линию на новый уровень. Добавлял аутентичности истории.
– Почему вы использовали восьмимиллиметровую пленку?
Мы ходили отдыхать на передовую
Павло Пекарчик: Потому что это семейный формат. Когда вы говорите "8 миллиметров", то представляете маму и папу в Крыму, себя в новой машине, каникулы. Этот формат вызывает обычно такие эмоции. Я знаю, что сейчас мобильный телефон – это каникулы, семейный формат, но для нас 8 миллиметров – это сильная позитивная эмоция.
– То, что Никита находит эти пленки, – это вымысел?
Павло Пекарчик: Да! Вроде бы да.
– Ваш фильм гибридный не только в том смысле, что документальный и игровой, но также снят по-разному. Что вы думаете по поводу различных медиа в современном кино? Вам доставляет удовольствие их комбинировать?
Павло Пекарчик: Я думаю, что в кино хорошо все, если это помогает тебе и твоей истории.
Иван Остроховский: Что-то работает, а что-то – не всегда.
Павло Пекарчик: Super 8 появилась потому, что эти дети реально не видели войну. Мы долго были в метро. Ты видишь все эти эмоции людей, сидящих взаперти, не видящих солнца, тебя это мучает, и мы даже ходили отдыхать на передовую. Мы отдыхали, мы болтали с кем-нибудь, и это было что-то другое, а не метро. Дети не могли выйти из метро, и мы думали, что они думают о том, что происходит наверху. Они получали информацию только так: слышали, что кто-нибудь говорил о чем-нибудь, или слышали, как мама кому-нибудь звонила, или смотрели чуть-чуть на смартфоне. Эти дети не имели реального представления о том, что происходит наверху. Мы подумали, что это будет очень хороший прием – показать их представления, как они думают о том, что происходит над этими четырьмя метрами бетона.
– Вы как-то репетировали с Никитой?
Павло Пекарчик: Ничего особенного. Никита в целом вел себя свободно. На вопрос, какая часть постановочная, а какая документальная, очень тяжело ответить, потому что грань между ними очень тонкая.
– Фотофобия – это боязнь солнца?
Иван Остроховский: Да, ты не можешь выйти на солнце.
Где только мы не были. Возили антибиотики, дроны, сапоги, обмундирование
Павло Пекарчик: У нас в фильме мама Никиты запрещает ему выходить из метро на солнце. Она боится: тебе туда нельзя. И девочка его тянула за собой наружу чуть-чуть. Это был такой конфликт между материнской любовью и любовью между мальчиком и девочкой.
– А мужчина, который играет на гитаре и поет… Почему вы тоже решили сделать его своим героем?
Иван Остроховский: Виталий Павлович, да. Потому что он знает, как мужчина должен общаться с женщиной, и учит этому Никиту. Он мастер в этом… И потом, мы видели, как он играет. У него была такая энергия…
Павло Пекарчик: …которую мы хотели бы иметь, когда будем в его возрасте. Например, эта ситуация, когда он говорит пожилой женщине: пойдем со мной. Это документальная съемка, не постановка. Я смотрел, слушал и говорю: ух ты!
– А что сейчас делает Никита?
Павло Пекарчик: Я думаю, что сейчас Никита плавает в море, тут, в Венеции. Его родители остались в Харькове. Там в метро был один японец, который продал свой дом в Японии и сделал такой специальный бар на станции "Героев Труда" в Харькове. В его баре – обеды для бездомных и беженцев. Там делают по сто обедов в день. Мама Никиты там работает, папа Никиты работает строителем. Они не приехали, потому что мама сказала, что не может бросить работу – что этот японец будет делать без нее?
– Они вернулись в Харьков, в свою квартиру?
Павло Пекарчик: Они должны были вернуться в квартиру, потому что 26 декабря городской голова Игорь Терехов сказал, что нужно, чтобы метро работало, и все ушли в общежития или домой.
– Сколько времени вы снимали фильм?
Иван Остроховский: Три месяца, но с перерывами. Мы возвращались и доснимали какие-то еще кадры. Когда мы делали монтаж, обнаруживались какие-то ошибки. И тогда садились в машину и ехали в Харьков.
– Вы упомянули, что вы "отдыхали" на фронте. Где именно это было?
Это война между ценностями западного мира и, как бы сказать, варварского Востока
Павло Пекарчик: Вокруг Харькова, в разных селах. Мы были первыми, когда военные освободили Циркуны. От Харькова два километра, это первое село. Мы возили лекарства в Дергачи, были в Липцах, были в Золотоноше. Мы были в Изюме, были в Бахмуте, возили лекарства. Из Бахмута мы шли по дороге на Лисичанск. Это было в мае, там нас военные остановили. Где только мы не были. Возили антибиотики, дроны, сапоги, обмундирование.
– Почему вы так заинтересовались войной?
Павло Пекарчик: Потому что у нас в Украине много друзей и ваша украинская война – это не ваша война. Это тоже наша война, потому что это война за ценности. Это война между ценностями западного мира и, как бы сказать, варварского Востока. У нас 50% людей пророссийские. Российское посольство очень хорошо работает. 50% словаков – за Россию, и они не видят того, что происходит в Украине. Это моя персональная миссия – поменять что-нибудь. Но боюсь, что статистика идет в плохом направлении и этого не получится.
