Ринат Садыков всю жизнь прожил в селе Оймур в Бурятии на берегу Байкала. Говорит, что жена хотела переехать в город, а он настаивал на жизни в селе. Их дети – двое сыновей с разницей в возрасте в два года – ходили в школу в Оймуре. После развода бывшая жена перебралась в город. В последнее время Садыков работал вальщиком леса, бывал на заработках в Иркутске и Улан-Уде, потому что в селе работы не было. По той же причине Садыков посоветовал младшему сыну Вячеславу, когда тот пошёл в армию по призыву, подписать контракт и остаться на военной службе. Последний раз сын приехал в село к отцу из воинской части на новый, 2022 год, чтобы встретить его вместе, а после этого отправился на учения в Беларусь. Вскоре после начала войны 24 февраля домой к Садыкову пришли люди из военкомата и сообщили, что Вячеслав погиб. Ждать похорон пришлось месяц, а потом Садыков подписал контракт и добровольцем поехал на войну.

Ринат Садыков – в фильме "Отец и сын" документального проекта "Признаки жизни".

Монолог Садыкова

[Сын погиб] 27 февраля, говорят. Он, когда уезжал, говорил, что на учения поехали в Беларусь, а потом их туда [в Украину] турнули. Шойгу, Путин, чем они думали? Они же знали, что это назревает, могли ведь подготовить войска, которые участвовали где-то, собрать воинов, а не ребятишек этих отправлять.

[Сыну] только 22 года исполнилось 1 февраля. Учился здесь, закончил школу. Я говорю: "Ты подписывай контракт, работы нет нигде". Он срочку отслужил, подписал контракт. Буду работать, говорит, заработаю денег, возьму квартиру. Баню начали строить: дострою, говорит, баню, возьмем машину, будем на рыбалку, на подледную ловлю ездить.

Новости смотрел, за день до того [как узнал, что сын погиб]. С нашей стороны, говорят, потерь нет. Потом приходят и говорят... Кому верить?

Я сразу же решил [отправиться на войну], просто пока его дождался, пока похоронили. 21 апреля мы улетели туда. Мы зашли в Попасную, потом Александрово поле, деревни все. Мы через "Ахмат" заходили [как добровольцы].

[Хотелось понять], конечно, почему он погиб, вообще, что там происходит, почему так влегкую кладут наших ребят. Посмотрел. Я так понимаю, у нас армии нет. Командование такое, видимо. Командиров вообще, считай, не видели, какие-то самозванцы. Иди туда, сами не знаем куда. Там с нами ребята воевали, некоторые в Чечне бывали, в Сирии. Супротив этой войны там цветочки, говорят, такой войны мы еще не видели. Сколько сейчас у нас погибших с нашей стороны? Тысячи. А воюем совсем ничего.

У них [украинских военных] дождевик [умещается] как в пачку сигарет, вытащил его, его и "ночник" (прибор ночного видения. – Прим.) не берет, а у нас такой балахон, навьючен как ишак какой-то. У них и "ночники" есть, и все, а у нас ничего не было, только если трофеи.

Находили альбомы семейные, там же все разбомблено в Украине. Альбом смотрел. Ребята, с кем воюем, считай, наши тоже. В альбоме он в Афгане был, а сейчас мы друг с другом воюем. Какое это дело? Рука даже порой не поднимается, считай, он свой тоже. И попробуй разберись.

Сын спросил: "Ты один на Новый год?" – "Один". – "Наверное, я к тебе на Новый год приеду". Я говорю: "К матери-то ближе. Она на стол накроет, а я тебе что накрою?" – "Нет, я к тебе приеду, посидим". Как будто чувствовал. После Нового года уехал, больше не видел. Ладно, хоть на Новый год приехал.

Я виноват, наверное. Опять же не знаю: тут бы остался – начинается пивцо, потом винцо, потом люди скатываются и сами не замечают. Боялся этого, получилось еще хуже.