В детстве и юности я жила в окраинном воронежском районе, который называется Ипподром. В квартире, которую родители получили в так называемом “кооперативе” (похоже на то, что сейчас является ипотекой). Тогда это делалось “по блату”, то есть по знакомству. Муж моей тетки был партийным функционером. Выходцы из села, которые доказывали приверженность советской власти в анкетах, могли продвигаться по партийной линии. Дядь Васю назначили третьим замом первого зама в обкоме. Он был орденоносцем за взятие Берлина, из последнего призыва, и хорошим инженером. Его семья получила сталинскую "трёшку" в центре города. А родне он смог выбить кооператив на окраине.
Мы жили “на раёне”, так говорили задолго до сериала “Слово пацана”. Это был экспериментальный советский район из нескольких кварталов, где для тружеников военно-промышленного комплекса (сейчас подвергнут международным санкциям) и для ученых и преподавателей (это крупный университетский город) были построены дома: кирпичные пятиэтажки для “интелей”, панельные девятиэтажки для “пролов”. Смысл был в том, чтобы создать социальный конгломерат выходцев из деревень, которые приехали после Второй мировой в разрушенный город и поступили работать на заводы, и тружеников интеллигенции, союзницы рабочих и крестьян в коммунистическом проекте. Дело продвигалось не так чтобы идеально: во дворах случались драки, в школе – приступы подросткового антисемитизма, с которыми учителя боролись стыдливыми нравоучениями и вызовом родителей. Но стычки на социальной и региональной почве продолжались. Район окружали предместья, откуда крепкие деревенские парни ходили стенка на стенку на “ипподромовских”. Почему Ипподром? Потому, что до семидесятых тут были реальные лошадиные бега, со ставками и страстями. Район чуть западнее назывался Аэропорт, некогда это был гражданский аэродром, территорию которого начали застраивать. Мальчики ходили туда копать оружие, оставшееся с войны. Потом он разросся до Северного, одного из оплотов пролетариата, в десятые годы – средоточие новейших торговых центров, а примерно полгода назад подвергся атаке дронов из-за близости военного аэродрома.
Никто ничего не знал, не видел, не представлял, когда и как возникла инсталляция
У меня на момент рассказа (вероятно, восьмидесятый год) из окон на восток и на север были очень хорошие точки обзора. Из северного окна я (втайне от родителей, под шторкой, без света) наблюдала жестокие бои пацанов, с ломами и кастетами. Ни скорых, ни ментов. Парни отползали в придорожные кусты самостоятельно.
В левом окне, на востоке, была видна стена Ипподрома, которую почему-то не разрушили при застройке района, а перед ней – огромный пустырь, весь в бурьяне. Белая бетонная стена, метров на триста длиной, высотой метра два, немного потрескавшаяся, к ней когда-то вели дорожки лошадиных бегов, потом заросшие сорной травой. И однажды утром, поглядев в окно, я увидела, что на этой белой стене огромными черными буквами написано:
ВСЕ НА ВЫБОРЫ ДУРАКИ
Без знаков препинания, без разъяснений (лозунг “все на выборы” в те времена объяснять было не нужно). Надпись, с потёками краски на буквах, как если бы их писал торопливый великан-каллиграф, была прекрасно видна из трех кварталов, окружавших пустырь: и из пятиэтажек, составлявших первый периметр обзора, и из окружавших девятиэтажек, с их верхних этажей. С точки зрения дизайна проекта он был идеален. Группа "Война", которая много позже выбирала питерскую локацию для акции “Х.й в плену в ФСБ”, не могла бы придумать лучшего места, если бы акционисты работали в провинциальном городе брежневской эпохи.
Представители тогдашнего КГБ в штатском обходили народ поквартирно, но никто ничего не знал, не видел, не представлял, когда и как возникла инсталляция (тогда и слов-то таких не было). Понятно было одно: работа произведена под покровом ночи, тем удивительнее выглядело небрежное совершенство надписи. Были ли найдены авторы послания и привлечены ли к ответственности за свою идеологическую арт-интервенцию в пространство, устная история города умалчивает, а к письменным источникам, то есть архивам КГБ того времени, доступа я не имею.
Это произведение анонимных авторов политического протеста (на момент его появления проходили очередные выборы то ли в Верховный Совет, то ли в городской Совет народных депутатов, или как там назывался этот фарс власти, уже не вспомню) продержалось не меньше пяти дней. Потом оно было закрашено белой краской, из-под которой отчётливо проступали тёмные буквы, а ещё через пару недель стену полностью снесли бульдозером. Примерно через 10 лет, в августе 91-го, из того же моего окна, из раскрытых окон того же квартала я слушала прямые трансляции Радио Свобода, включённые жителями на полную громкость. На следующий день граждане Воронежа вышли на протесты против ГКЧП. Потом была другая история, с другими лозунгами, но мне вспомнилась эта, яркая и короткая.
Елена Фанайлова – журналист Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
