"Я хочу жить, уколите что-нибудь!" Как дети болеют коронавирусом – репортаж из больницы
Как переносят COVID-19 новорожденные. Что делать, если у ребенка одновременно диагностировали коронавирус и рак. Как протекает Кавасаки-подобное мультисистемное воспаление, вызванное коронавирусом. Об этом – репортаж корреспондента Настоящего Времени из клиники Педиатрического университета в Санкт-Петербурге
Детское инфекционное отделение Педиатрического университета – светло-желтое двухэтажное здание недалеко от основного кампуса университета. Аккуратно высаженные деревья, лавочки, клумбы. С 7:45 утра медики в средствах индивидуальной защиты – СИЗах – покидают "чистую" зону и с улицы заходят в "красную", на утренний обход. К восьми весь медицинский персонал в отделении: три медсестры, два санинструктора и три доктора.
Отделение принимает детей с коронавирусом с ноября 2020-го. На пиках заболеваемости здесь одновременно лежали до 45-50 пациентов. Самому маленькому было четыре дня, самому "взрослому" – 17 лет.
"У детей, как и у взрослых, были "волны": спад количества госпитализаций в конце января и резкий скачок в конце мая – начале июня, продлившийся по август включительно, – рассказывает заместитель заведующей инфекционным отделением Юлия Ордина. – Этого мы не ожидали: предполагали, что летом заболеваемость будет ниже: дети разъезжаются, не сидят в школьных классах, поэтому обычно меньше болеют вирусными заболеваниями. Но не в случае с ковидом".
Коронавирусную инфекцию у детей часто недооценивают, продолжает доктор:
"Многие родители говорят: "Мы считали: дети или не болеют ковидом, или переносят его легко". К сожалению, не всегда. У нас были пациенты на ИВЛ с 75% поражения легких. Подростки могут болеть как взрослые: с пневмониями и осложнениями. Склонным к тромбообразованию назначаем антикоагулянтную терапию, применяемую у взрослых. У некоторых пациентов на фоне ковида развивался, например, первично выявленный сахарный диабет. Ребенок мог болеть и раньше, но диабет был компенсированным – инфекция же становилась триггером, и иногда детей привозили на реанимационные койки в состоянии кетоацидоза. Понять, кто заболеет тяжело, а кто легко, невозможно".
Группа риска: новорожденные и младенцы
Новорожденные (то есть дети не старше месяца) поступали в отделение и сразу после родов, и уже после выписки домой. В первом случае маму и ребенка, как правило, лечат раздельно. Но если мама уже выздоровела, а ребенок продолжает болеть, она может переехать к нему.
Максима госпитализировали в 18 дней, рассказывает его мама Надежда (имена матери и ребенка изменены по просьбе семьи):
"Во время беременности я была максимально осторожна, работала удаленно, муж ходил в респираторе. Была уверена, что не заболею. Родился здоровенький малыш. Первым заболел папа, но мы не думали, что это коронавирус: незадолго до рождения малыша он специально привился. Поэтому вначале списывали все на недосып. Но все же заболел и, видимо, нас заразил тоже. Когда у мужа очень сильно поднялась температура, вызвали врача, сделали тест, и пришел положительный результат. Позже я почувствовала те же симптомы, малыш тоже начал кашлять и чихать. Сейчас намного лучше себя чувствуем. Анализы хорошие. Повторно сдали ПЦР – ждем результата".
"Новорожденные дети – группа риска, – говорит заведующая отделением Светлана Баннова. – Они по-разному реагируют на инфекцию, поэтому должны быть под наблюдением специалистов. Но тяжелых форм в таком возрасте, мы, к счастью, не наблюдали".
"Вначале было очень тяжело, – вспоминает события недельной давности Надежда. – Болела сама, и за малышом нужно было ухаживать. Сейчас встаю в пять утра, кормлю Максима, делаю процедуры, меняю подгузник, мою бутылочки – так каждые три часа. На чтение, интернет времени просто нет. Если есть лишних полчаса, стараюсь поспать".
Оксана с годовалой Софьей попали в отделение накануне. "Прошел он как обычно, ведь с детьми не соскучишься", – рассказывает о первом дне в больнице Оксана. Софья ползком исследует палату – из этого бокса ей никуда нельзя выходить. Запрет действует, чтобы избежать перекрестного заражения: наличие ковида не исключает других инфекций.
"Боязнь ковида была год назад – вот тогда было страшно, – говорит Оксана. – В людных места протирали руки антисептиком, везде ходили в масках. Тогда мы не заболели, а когда "подзабили" немножко – случилось. У Софьи началась интенсивная рвота, поднялась высокая температура – 39. "Скорая" нас забрала в больницу, где вначале подозревали кишечную палочку, но после ПЦР-тестирования выяснилось, что это ковид. Испугалась: разные случаи бывают. И анализ крови не очень хороший по свертываемости – будут колоть уколы для предотвращения образования тромбов".
"Софье все интересно было – везде пыталась залезть, но сейчас она поспокойнее уже, – продолжает Оксана. – С соседом по палате играет, слушает сказки в телефоне. Быть с ребенком постоянно немного тяжело, но ничего страшного. Иногда выдыхаем: Софья нетребовательная девочка. Только врачей боится и на осмотрах плачет. В поликлинике врачей без СИЗов Софья тоже боялась. Так с самого детства".
Софья лежит в больнице с мамой. Если эпидемиологическая обстановка позволяет и есть "медицинская необходимость", с родителями госпитализируют и более старших детей.
"Когда отделение открывалось, было жесткое правило: в "зону" родителей не допускали, – говорит завотделением Светлана Баннова. – Не имело значения: три дня жизни ребенку или пять-шесть лет. Сейчас, если у родителей есть защитные антитела или они вакцинировались и не находятся в группе риска, они при необходимости могут быть рядом с детьми. Если ребенка госпитализируют одного, родителям сообщают номер нашего дежурного телефона. Бояться оставить ребенка – понятная реакция. Поэтому объясняем: в "зоне" постоянно присутствует персонал и осуществляет полный уход".
"Бабушка вчера умерла – дети, возможно, поедут в детдом"
Ковидом часто заболевают семьями. Многие родители переносят вирус тяжело и звонят с реанимационных коек в отделение узнать про детей. Иногда детей привозят из социальных центров – когда и мама, и папа уже в больнице. Были случаи, когда к выздоровлению детей кто-то из родителей умирал. Пациентам об этом не сообщают, особенно если они "тяжелые".
"Грустные истории в основном связаны не с тем, как дети болеют или проводят время на отделении, а с их родителями и с тем, откуда они приехали, – говорит медсестра Вероника Гущина. – Были дети из детдомов. Кто-то приезжал с побоями по социальным показаниям. Сейчас на отделении есть пятеро детей, они – одна семья. Как мы поняли, мама была лишена родительских прав и дети жили с бабушкой – их опекуном. Она заболела ковидом. Бабушку – в больницу, детей, потому что контакты, – к нам. Больше некуда. Бабушка вчера умерла. И, возможно, от нас они через социальный центр поедут в детский дом. Мы им об этом не говорили. Всю ночь об этой истории думала. Понимаю: их вряд ли кто-то возьмет, потому что пятеро, а разделять тоже нельзя".
Заглянуть в палату из коридора можно через большое окно. Дети тут же интересуются теми, кто заинтересовался ими: в стекло утыкается лицо, за ним еще одно, кто-то машет руками. В этой палате шестеро: Тимофей, Вера, Дарья, Ульяна, Татьяна (имена изменены) из одной семьи и маленький Артём из другой. Найти их бокс просто: здесь не умолкают звонкие детские голоса. В углу на кровати на электропианино играет Ульяна. Таня и Тимофей просят медиков посмотреть, кто из них лучше сделает колесо и сядет на поперечный шпагат. В центре палаты в своей кроватке плачет Тёма.
"Кушать хочет, – говорит санитар и студент пятого курса Педиатрического университета Владимир Киселев. – Тёма смекнул, что к чему. У него диабет. Когда ему измеряют сахар в крови, он сам подает палец, а после укола инсулина понимает: минут через 30 будет обед. Плачет, потому что сахар взяли, инсулин вкололи, а еда задерживается немного".
"Мы Тёму никак развеселить не можем. Всегда хмурый и грустный. Шутим: не выпишем, пока он хотя бы раз не засмеется. Вчера разочек улыбнулся. Соседи сладким накормить хотели, чего делать нельзя категорически, но Тёма был доволен", – добавляет медсестра.
Несмотря на кипящую вокруг жизнь, на руках у Ирины, буфетчицы отделения, спит Даша. Ирина нежно прикрывает ей ушко.
Санитарка Полина Мацегор беседует со школьницей Верой:
— Как твои дела, Вера?
— Нормально. Математикой занималась, рисовала, – девочка показывает два рисунка: пейзаж из компьютерной игры про космонавтику и фиолетовое сердце с надписью "Love".
— Рисуешь ты очень хорошо.
— Я в доме культуры хожу на кружок. И еще на второй – кулинарию. Хочу стать поваром. Уже умею жарить картошку, варить суп, макароны. Мы с Полиной подружились, – объясняет Вера остальным. – Она мне понравилась.
— О чем ты мечтаешь? – продолжает санитарка.
— Чтобы у нас был большой дом – прямо дворец для меня, бабушки, мамы, Тимы и кошечки с собачкой. А в доме – большая кухня и игровая. Хочу, чтобы в том доме мы все вместе жили. Не хочу, чтобы кто-то умирал. Просто у меня ночью умерла бабушка. В 3 часа 44 минуты. Мне по телефону сказали.
Оказывается, девочке позвонил кто-то из родственников.
— Кто-то у тебя еще есть? – обнимает Веру Полина.
— Мама. Папа нас бросил, когда я была маленькая, потому что не захотел детей.
У каждой в глазах – слезы. У Полины они видны под защитными очками. Женщина что-то шепчет девочке на ухо. Слышен только конец фразы: "Вер, у тебя все получится! Не бросай только – занимайся".
Наконец-то привозят обед. Буфетчица Ирина аккуратно перекладывает спящую Дашу в кровать и начинает раскладывать еду. Дети хватают ложки. Вера убирает тетрадку с примерами.
"Все воспринимаю близко к сердцу, – говорит санитарка Полина. – Но детей люблю безумно. Сложно не привязываться. Раньше здесь тоже лежал мальчик из непростой семьи. Ему и другим ребятам вкусняшки приносила. Некоторым так не хватает материнской любви. И порой обидно, когда ты одна, а детей в палате – шестеро, и каждому хочется уделить внимание и дать тепло. Но мы стараемся изо всех сил!"
После обеда санитар-студент Владимир и Вера возвращаются к математике.
"Мы не обязаны заниматься раскрасками и примерами, но, если не заниматься с детьми, они будут заниматься сами с собой. Это гораздо хуже, – со знанием дела говорит Владимир и объясняет: – У меня есть младший брат и две сестры. Оставить ребенка без присмотра – это подписать себе приговор в виде разбитых горшков и разрисованных стен".
"Как не заниматься детьми? – соглашается Юлия Ордина. – Подростки уже видели все в интернете или по телевизору, они и про СИЗы уже не спрашивают. А маленьким в больнице всегда страшно, а без родителей страшно вдвойне. Им про СИЗы говорим, что это скафандры, и стараемся все манипуляции выполнять в игровой форме. Когда измеряем сатурацию, играем в паровозик: на пульсоксиметре есть перемещающаяся шкала – просим ребенка сказать, куда доехал поезд".
Новый, 2021 год в отделении встречали с праздничной елкой. Сотрудники вместе с детьми украшали палаты гирляндами.
"У нас было два этажа, поэтому и две новогодние елки. Раскрасили СИЗы в синий и красный цвета, как у Снегурочки и Деда Мороза, пробежались по отделению и поздравили детей, чтобы ощущение праздника сохранялось даже в ковидарии, – рассказывает Юлия Ордина. – 31-го была грандиозная выписка: наверное, половины отделения. Родители забирали всех, кого можно было. Но потом нам привезли тяжелую девочку с онкологией".
"Каждый – не просто тяжелый, а сверхтяжелый". Коронавирус и рак
Онкопациентами отделения становятся дети, которые приехали из регионов России в Петербург на специализированное лечение и заболели ковидом. Самому "взрослому" из таких пациентов, Андрею, было 17 лет. Самой маленькой пациентке, Арине, – 5 месяцев.
"Детей с онкологическими заболеваниями и коронавирусной инфекцией не очень много в общих масштабах. Другое дело, что каждый не просто тяжелый, а сверхтяжелый больной, – говорит врач-онколог Глеб Кондратьев. – В профильных стационарах дети находятся в условиях, минимизирующих, но не исключающих риск инфицирования: в любом случае ребенок контактирует с людьми. За последние полтора года ковида стали бояться как огня. Если ребенок заболевает, его практически сразу выписывают, чтобы не заразилось все отделение".
Если дети проходили химиотерапию и их иммунитет истощен, они не просто более восприимчивы к ковиду: он и протекает гораздо тяжелее, и продолжается значительно дольше, рассказывают в Педиатрическом университете. Один из пациентов провел в отделении более ста дней.
"Ковид может значимо менять течение онкологического процесса. Например, очень важен тайминг между курсами химиотерапии. Если в такой промежуток ребенок попадает на отделение с инфекцией, следующий курс терапии может откладываться, что приводит к повышению риска рецидивов или прогрессированию заболевания. Такие пациенты у нас были: мы становились свидетелями прогрессирования заболевания. Вообще, в начале пандемии считалось: при тяжелом течении ковида проводить специфическую терапию нельзя. Случались трагедии, когда ребенок не мог из-за инфекции начать или хотя бы попробовать начать курс лечения. У паллиативных детей, для которых большая война была уже проиграна, последний шанс на чудо не был реализован, потому что ребенок находился здесь. Позднее мы начали проводить лечение онкологических заболеваний по жизненным показаниям, когда не было другой возможности спасти ребенка с активным высокозлокачественным и агрессивным процессом. В России такое мало кто еще делал", – говорит онколог Глеб Кондратьев.
Семён Голодников, тогда четырехлетний, попал в отделение осенью 2020 года, после трансплантации костного мозга. К тому моменту мальчика уже третий год лечили от лейкоза. Он уже начал проходить режим кондиционирования в НИИ Горбачевой, рассказывает мама Семёна Алла Голодникова: так называется процедура, во время которой собственный костный мозг убирают, чтобы на его место поместить донорский. С этого момента обратной дороги уже не было. Предварительные анализы на COVID-19 были отрицательными, но один из взятых в процессе тестов оказался положительным и у сына, и у мамы.
"Мы даже ничего не почувствовали: не было никаких симптомов, – рассказывает Алла. – Пандемии в целом я не боялась, по-философски к ней отнеслась: на появление вируса и его распространение я повлиять не могла. Но, конечно, испугалась: вирус мог испортить трансплантацию, которая должна была решить судьбу моего ребенка – победит он рак или нет. А Семен заразился в самый неудачный момент".
Ребенка с мамой изолировали в отдельной палате и провели трансплантацию на фоне инфекции. Через несколько дней Семёна с отцом перевели в Педиатрический университет. Когда позволяет эпидемиологическая обстановка, родителей стараются всегда допускать к детям с онкологическими заболеваниями и обеспечивать их пребывание в отделении, говорит Глеб Кондратьев:
"Наши пациенты тяжелые не только клинически, но и психологически. Многие очень долго лечатся и имеют синдром госпитализма: у детей есть серьезные психологические проблемы, связанные с тем, что они буквально живут и растут в больницах. Без поддержки родителей им справиться сложно. Более того, эти пациенты имеют очень высокий риск неблагоприятного исхода, поэтому дать возможность детям и родителям быть вместе – просто гуманно".
Попеременно с матерью и отцом Семён провел в инфекционном отделении 42 дня. Врачи были на связи с НИИ Горбачевой – коллеги передали в отделение все назначения. Но, несмотря на усилия, первая пересадка костного мозга оказалась неуспешной.
"На тот момент я была зла, – вспоминает Алла. – Сейчас уже нет. Вирусные инфекции могут негативно влиять на процесс трансплантации, могут все испортить. Но точно ни один врач не может сказать, что причиной стал именно ковид. Костный мозг плохо прижился: родной заместился донорским только на 80%, что давало почти полную гарантию возврата заболевания. Это очень быстро и произошло".
Онколог Глеб Кондратьев рассказывает, что дети, заболевшие в процессе лечения лейкоза или других видов рака, – это лишь часть его пациентов. Случается, в отделение попадают с дебютом заболевания: впервые выявленная онкология сочетается с коронавирусной инфекцией.
"Условно, мама приходит к врачу, потому что ее ребенок начал кашлять и чихать, а ей после анализов говорят: "У вашего ребенка еще лейкоз", – говорит Кондратьев. – Тоже катастрофа. Ребенка нужно как можно быстрее начать лечить, но иногда из-за ковида мы теряли время, а дети очень уязвимы: у них опухоли развиваются очень быстро, поэтому высок риск потерять ребенка именно в дебюте заболевания. Сейчас мы начинаем терапию и таким детям тоже. Один такой мальчик сейчас лежит на отделении".
Этот мальчик – Егор. Неделю назад "скорая" забрала его из дома с высокой температурой.
— Я была в другом городе с мужем, ребенок гостил у бабушки с дедушкой. Когда все узнала, экстренно вылетела сюда, – говорит Светлана, мама мальчика. – Конечно, плакала и переживала, стресс очень сильный. Самое сложное – непонимание, что будет дальше. А так... Как проходят наши дни, сын?
— Очень плохо, – недовольно отвечает лежащий на кровати рядом с мамой Егор.
— Нечем заняться, – объясняет Светлана. – Иногда заказываем доставку всяких вкусняшек. С папой через окно виделись – смогли помахать друг другу.
Мальчик смотрит на ноутбуке мультики. Любимый – "Расти-механик". Рядом с кроватью – капельница, на подоконнике аккуратно сложенные игрушки.
"Хорошо, что есть интернет, – говорит Светлана. – Особенно когда тяжко от температуры: иначе только лежать и смотреть в потолок. Родственники приносят игрушки, но поскольку ребенок в первые дни сильно температурил, почти не играл. Сегодня, может быть, еще привезут набор любимой серии Lego – Ninjago. У нас и маска есть. Кем ты себя в ней чувствуешь? Супергероем?"
Егор кивает. На прикроватной тумбочке у Светланы – "Жизнь взаймы" Ремарка.
"Читаю, – улыбается женщина. – Муж принес, но книга депрессивной оказалась. Про туберкулезников, которые тоже в палатах лежат. Они – там, мы – тут. С другой стороны, я давно художественную литературу не читала. До болезни сына у нас были просто наполеоновские планы: путешествия по Дагестану, поездка в Казань. Но сейчас мы просто поедем на КТ".
К компьютерному томографу в другом корпусе пациентов доставляет переоборудованная "скорая". Для детей это шанс впервые за дни или даже недели на несколько десятков секунд выйти на улицу. В пути Егор задает маме вопросы про город и улицы, которые видит сквозь не закрытую полиэтиленом полоску окна под потолком "скорой". Возвращаясь к машине после исследования, Егор заметит в полуметре от себя в траве бабочку, но подойти к ней мальчику не разрешат: таковы правила.
"Смертность на отделении – около 18%, – говорит Глеб Кондратьев. – Я не люблю этот термин: обычному человеку непонятно, откуда такие высокие цифры. Многие не верят в существование коронавируса или говорят: "Дети переболеют, и все будет хорошо". So-so. У нас было много сверхтяжелых пациентов с сопутствующими заболеваниями, среди которых, к сожалению, не обошлось без потерь. В медицине, как и в истории, нет сослагательного наклонения, но вообще иногда думаешь: "Если бы ребенок не заболел ковидом, возможно, у него все было бы по-другому".
"И печень, и почки, и легкие – все полетело". Детские постковидные осложнения
По словам врачей, один из самых непростых аспектов их работы – отсутствие знаний о том, как инфекция в будущем скажется на организме конкретного ребенка.
"Мы привыкли к неплохо изученным инфекциям, – говорит Светлана Баннова. – Они относительно предсказуемы, в отличие от ковида. Поэтому сейчас продолжается изучение последствий перенесенного заболевания у детей. Один из замеченных врачами синдромов – синдром мультисистемного воспаления, который проявляется уже после выздоровления ребенка".
Наталью с пятилетней Машей привезли из Пскова в Петербург на "скорой". Рядом с их кроватью в четырехместной палате стоит еще не до конца разобранный большой черный чемодан.
"В Пскове нас вылечить не смогли, – начинает рассказывать Наталья. – Девочка температурила. В поликлинике инфекционист сказал: "Нужно в инфекционную больницу". Мы легли. Капельницы ставили, но дочке становилось только хуже, температура не спадала – перевели в областную. Там уже связались с Педиатрическим университетом".
Маша лежит на кровати с плюшевыми котом и хомяком. Почти не садится и совсем не встает.
"Трудно, – объясняет Наталья. – Она уже три недели в кровати. И печень, и легкие, и почки – все полетело. А ведь жили спокойно: мультики смотрели, играли, прыгали, бегали – я помню, как Маша хорошо бегала. Тяжело осознавать, что это не просто ОРВИ, а может быть что-то более серьезное. И третья больница уже".
Осмотреть девочку приходит Михаил Костик, детский врач-ревматолог, доктор медицинских наук, профессор. Маша стесняется, отворачивается и смотрит на доставшуюся "в наследство" от предыдущего пациента розочку из бисера на стене. Наталья в напряжении стоит рядом, пока доктор не спеша осматривает ногти, маленькие пальчики, ручки. В Педиатрическом университете Маша из-за подозрений на мультисистемный воспалительный синдром. Его также называют поcтковидным Кавасаки-подобным синдромом.
Этим синдромом, возникающим у детей после перенесенной коронавирусной инфекции, Михаил Костик занимается с лета 2020-го. К тому моменту первые подобные случаи стали известны в Европе и Северной Америке. Развитие синдрома описывают несколько теорий: считается, что из-за неполной элиминации вируса из клеток при наслоении какой-либо другой инфекции может запускаться избыточный иммунный ответ, повреждающий ткани собственного организма.
"В целом про подобные осложнения пока врачи знают не очень хорошо. Некоторые случаи могли пропускаться. Из-за множества проявлений, характерных для других заболеваний, дифференциальная диагностика затруднена. Первыми с этими пациентами, как правило, сталкивались инфекционисты и обычно подозревали инфекционные заболевания, проявляющиеся в виде лихорадки и высыпаний. Пациентов направляли в больницы не с постковидными осложнениями, а, например, с псевдотуберкулезом. Этим заболеванием клиника Педиатрического университета занимается уже несколько десятилетий. Когда становилось очевидным отсутствие ответа на стандартную терапию, детей переводили к нам. Из регионов пациентов привозили тоже, потому что в Пскове, например, нет ни одного детского ревматолога. В Новгородской области тоже. В регионах меньше диагностических возможностей, опыта лечения подобных состояний: из-за небольшого населения там просто не встречалось соответствующего нашему количества таких пациентов", – говорит Михаил Костик.
С июня 2020 года через клинику Педиатрического университета прошло порядка 30 пациентов с постковидным синдромом Кавасаки. Еще около 40 пациентов из регионов проконсультировали дистанционно, через систему телемедицинских консультаций. Госпитализированных становится больше через два-три месяца после очередного подъема заболеваемости.
"Интоксикация, высыпания на теле, поражение сердца, слизистых полости рта, глаз, поражение суставов, – перечисляет проявления синдрома доктор. – Были случаи развития неинфекционных менингитов, мы встречали проявления неврологической симптоматики: судороги, головные боли. Распространенными были осложнения, связанные с сердцем. У небольшого количества детей были поражены легкие. Дети, как правило, переносят ковид в легкой или в бессимптомной форме, а потом дают осложнения. У большинства наших пациентов клинических проявлений ковида не было. Только у примерно 15% детей ковид был диагностирован методом ПЦР. В остальных случаях о перенесенном заболевании мы узнавали постфактум – по наличию антител в крови или по факту контактирования с заболевшими в семье или школе".
По словам Натальи, диагноз "коронавирусная инфекция" Маше не ставили тоже:
"В семье немного чихали, кашляли, но все лечились дома, даже без врачей. У старшей дочки зимой в классе дети перестали запахи чувствовать, потом у нее появилось отвращение к еде из-за запаха топливного. Но она все на ногах перенесла".
Почти 60% детей из тех, кого госпитализировали в клинику с Кавасаки-подобным синдромом, потребовалось оказание помощи в отделении реанимации, где им пришлось пробыть от 3-5 дней до нескольких недель. Всего в стационаре относительно "легкие" больные находились не менее двух недель, в тяжелом состоянии – около месяца.
Девятилетний петербуржец Матвей Манаков заболел ковидом в середине ноября 2020 года. На один день потерял обоняние, пару дней держалась температура – 37. "Мы семьей отсидели карантин, в поликлинике перед выпиской Матвея обследовали, и он вышел в школу", – рассказывает Наталья Манакова, мама Матвея.
В первый же день в школе мальчику стало плохо, начался жар. На следующий день – снова температура под 40. Наталья вызвала "скорую". Матвею сделали укол, но не забрали: "мальчик подхватил вирус", предположили медики. На третий день на ногах Матвея появились красные высыпания, которые стали распространяться на бедра, живот и руки. Женщина-врач из второй вызванной "скорой" сказала: "Собирайтесь, скорее всего, у вас псевдотуберкулез".
"Дежурил Педиатрический – нас отвезли туда. Матвея начало рвать наизнанку, увеличились лимфоузлы. Он стал чувствовать боль при прикосновениях – к нему было не прикоснуться. Сын слаб прямо на глазах. Медсестра измерила сатурацию – 89. Потребовался перевод в реанимацию. Из палаты Матвея на руках выносил врач "скорой". Сын кричал от боли. Было очень страшно. Он всех хватал за руку и говорил: "Я хочу жить – уколите что-нибудь!" Тогда Матвей только сделал первые шаги в настольном теннисе, начал хорошо играть – пришли первые юношеские победы. Он начал путешествия, появилось много друзей. И у него в январе – день рождения. Матвей так ждал в подарок собаку. Врачу-реаниматологу он потом сказал: "Мне нужно до дня рождения выписаться: должны подарить собачку", – вспоминает Наталья пережитое вместе с сыном.
На КТ у Матвея выявили двустороннее воспаление легких, а на УЗИ – миокардит. Врачи заметили симптомы менингита. Но МРТ показало, что до головного мозга воспаление не добралось.
"Я не жила. Была в трансе, – говорит Наталья. – Из реанимации нас попросили уйти. На следующий день Матвея поместили на ИВЛ. Боялась, что из реанимации он мог не вернуться. Невролог сказал, что стала плохо работать правая сторона тела. Мы боялись, что это инсульт. В реанимации встретили девочку с нашего поликлинического участка. Она полегче перенесла все, даже без ИВЛ. А другому мальчику удалили часть кишечника из-за начавшегося тромбоза. Двое их таких тяжелых в ту ночь было в реанимации".
Так у Матвея проявился множественный мультисистемный воспалительный синдром. Три дня у мальчика были плохие показатели, на четвертый день стало лучше.
Михаил Костик называет "сложным" вопрос о возможных долгосрочных последствиях синдрома мультисистемного воспаления:
"У нас нет большого опыта наблюдений: они длятся чуть больше года. Все дети очень разные: некоторые хорошо отвечали на стандартную кортикостероидную терапию, которую важно было начать вовремя. Такие дети обычно стабилизировались, и дальше было необходимо контролировать их состояние. Для детей, прошедших по "мягкому" сценарию, без органного поражения, скорее всего, больших проблем в будущем быть не должно. Но были действительно пострадавшие дети. Несколько заболело эпилепсией – дали судорожный синдром. Им назначили противосудорожную терапию. Некоторые дети имели тромботическое поражение ЦНС, как правило с неврологическим дефицитом, как после инсульта. Но больше всего мы опасаемся поражений сердца. В данном случае мы не знаем, что будет дальше, – рекомендуем длительное наблюдение у кардиолога".
Матвей Манаков восстанавливался долго, два месяца лежал как раз в отделении кардиологии. "Приходил учитель, занимался с ним. Удивительно, но Матвей стал лучше учиться – прошлый год закончил школу с двумя четверками, остальные – пятерки. Только стало хуже с памятью: сегодня помнит – завтра нет, – рассказывает его мама Наталья. – Но нам сказали, что постепенно все восстановится. Вообще врачи удивляются, что Матвей восстанавливался без серьезных осложнений. Возможно, помог спорт: тренеры пошли на то, чтобы по 10-15 минут начать с ним заниматься. Мы боялись, что Матвей подцепит что-нибудь, и полгода себя пересиливали, чтобы сына выпустить к людям. Все удивляются, что Матвей стал лучше играть – занял третье место на всероссийских соревнованиях в Петербурге, вошел в топ-30 по своему году".
Сын повзрослел, замечает Наталья: теперь разговаривает как взрослый человек. На память о болезни Матвею остался шрам от катетера и небольшая лысина на голове от аппаратов в реанимации. "Не зарастает, – смеется Наталья. – Матвей ее прикрывает длинными волосами".
Психологически Матвей полностью не справился с пережитым: "Любое недомогание он воспринимает с сильной тревогой. Понимает: могут вызвать врача. И говорит, что все хорошо. Несколько раз скрывал простуду. В больницу попадать он больше не хочет никогда".
"Я легко перенесла ковид. Вообще пандемия воспринималась как-то отдаленно. Думаешь: очередная выдуманная инфекция, чтобы запугать народ, – вспоминает свое отношение к эпидемии Наталья. – Но начали умирать коллеги, а когда заболел ребенок, поднялась паника. Все говорили: дети не болеют – могут быть только переносчиками. В поликлинике тоже не знали о Кавасаки-подобном синдроме. Наш педиатр позднее, зная нашу историю, спасла трех девочек от возможных осложнений. На тот момент все что-то слышали, но информация не была распространена. Я тоже думала, что дети с ослабленным иммунитетом болеют, а нет – наш парень со спортивной закалкой. Его скосило тяжелее, чем всех. Как оказалось, иногда дети болеют еще серьезнее, чем взрослые".
***
Пока готовился этот материал, мы узнали, что Семена Голодникова – мальчика с лейкозом, который заболел коронавирусом в процессе трансплантации, – выписали домой после второй пересадки. Ее сделали в апреле 2021-го, после чего Семен еще несколько месяцев пробыл в больнице.
"Семен чувствует себя гораздо лучше! Он, я и все наши родные счастливы! – делится его мама Алла Голодникова. – Семен несколько лет будет находиться под наблюдением лечащего врача с постепенной отменой серьезных препаратов. Нам нужно будет часто сдавать анализы крови и периодически проверять костный мозг – делать пункцию. Последняя показала, что Семен находится в полной ремиссии. Конечно, костный работает пока не на полную мощность – но просто нужно время".
Русская служба Радио Свобода (Радио «Свобода») – одна из редакций медиакорпорации Радио Свободная Европа/Радио Свобода. Основана в 1953 году. Штаб-квартира располагается в Праге.
© 2021 Радио Свобода RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
