Общественная организация "Ветераны России" просит Следственный комитет привлечь писателя Виктора Шендеровича (включён в России в реестр СМИ-"иноагентов") к уголовной ответственности по статье 354.1 УК РФ "Реабилитация нацизма". Эта статья, появившаяся в Уголовном кодексе РФ около восьми лет назад, уже имеет богатую судебную практику. Между тем в тексте закона есть противоречие, благодаря которому обвинители могут легко превратиться в обвиняемых.
"Ветераны России" разместили на своем сайте подробное описание преступных, с их точки зрения, деяний Виктора Шендеровича. Ему вменяются высказывания, сделанные в ток-шоу "Особое мнение" в эфире радио "Эхо Москвы" 6 мая прошлого года. Почему авторы обращения в СК так долго собирались с мыслями – вопрос отдельный. Видимо, в высоких сферах сочли, что по этой статье пора уже осудить какую-то статусную фигуру, а то под суд попадает всё больше мелкая сошка.
Фразой, подпадающей под действие статьи 354.1, ветераны считают мнение комментатора о том, что одним из итогов Второй мировой войны стало "порабощение части Германии и Восточной Европы сталинским СССР и продолжение репрессивной политики внутри Советского Союза". Проявлением неуважения к празднику Победы они называют слово "победобесие", использованное Шендеровичем, и его характеристика предстоявших торжеств как "глумления прежде всего над теми, кто в этой страшной войне пострадал". Наконец, Шендерович, по мнению ветеранов, обесценивает надписи, оставленные советскими солдатами в мае 1945 года на здании поверженного Рейхстага, тем, что называет "похабным" слоган "Можем повторить!".
Такая надпись на Рейхстаге действительно была. Её полный текст: "За налёты на Москву, за обстрел Ленинграда, за Тихвин и за Сталинград. Помните и не забывайте, а то можем и повторить".
Солдат, сделавший такую надпись, имел на это полное право. Но сегодня в урезанном виде и в совершенно другом мире она стала орудием милитаристской пропаганды. Об этом Шендерович и говорит уже не первый год. Мало того, публицист и сатирик смеет не только сам нарушать закон, но и защищать других его нарушителей. Вот что он сказал совсем недавно про приговор 19-летнему Матвею Юферову, осужденному на четыре года лишения свободы за то, что справил нужду на портрет ветерана, сфотографировался при этом процессе, а фото выложил в инстаграм:
Это мелкое хулиганство, которое должно было быть в нормальной стране квалифицировано как мелкое хулиганство, да. Государство все время раздувает ноздри, вздувает и нагнетает эту тему, натирает это место. Никакого оправдания нацизма там нет по определению...
Далее следует полемически заострённая оценка, от которой в спокойной обстановке Шедерович, возможно, воздержался бы. Но и в этой оценке трудно усмотреть апологию нацизма.
С ложными взглядами на историю надо бороться фактами, а не тюрьмами
На сегодняшний день приговор Юферову – самый суровый из всех, вынесенных по статье 354.1. Сформулирована она так: "Отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран "оси", одобрение преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, о ветеранах Великой Отечественной войны, совершенные публично".
За время своего существования эта статья обросла множеством толкований. Правоведы в один голос говорят о том, что её текст слишком расплывчат, в нём отсутствуют необходимые дефиниции. Так, например, кандидат юридических наук Мария Левандовская обращает внимание на правовую несостоятельность термина "реабилитация", поскольку в российском законодательстве это слово означает восстановление в правах лица, которое подверглось уголовному преследованию необоснованно или незаконно. Ясно, что к нацизму этот термин неприменим. О том же пишет другой эксперт, Анастасия Мараева, и добавляет, что в законодательстве отсутствует и определение слова "нацизм". Ряд исследователей полагают, что закон фактически вводит запрет на изучение истории Второй мировой войны, а некоторые задаются вопросом: "Допустимо ли считать отрицанием постановку под сомнение какой-либо части приговора в связи с появлением (что не исключено) новой информации о событиях тех лет?" И сами себе отвечают: "Дать утвердительный ответ на этот вопрос нельзя".
Но дело в том, что в самой формуле "отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала", кроется подвох, не замеченный пока комментаторами и правоприменителями.
Один из фактов, установленных приговором Нюрнбергского трибунала, – оправдание трёх подсудимых, и в их числе – пропагандиста Ганса Фриче. По молодости он не принадлежал к числу старых соратников Гитлера. До прихода нацистов к власти Фриче работал радиокомментатором в частной медиакомпании, концерне Гугенберга. В НСДАП вступил спустя четыре месяца после назначения Гитлера рейхсканцлером. В министерстве народного просвещения и пропаганды возглавлял сначала отдел печати, затем отдел радиовещания и вёл еженедельную авторскую программу "Говорит Ганс Фриче". 2 мая 1945 года в Берлине он сдался отделу контрразведки "Смерш" 8-й гвардейской армии 1-го Белорусского фронта и предложил маршалу Жукову выступить по радио с призывом к немецким войскам сложить оружие. "Я хотел бы указать на то, – писал он в обращении к маршалу, – что моё имя в Германской империи и по эту сторону германских границ небезызвестно, и что моё слово, транслированное через еще имеющиеся имперские радиостанции, авторитетно; особенно тогда, когда я мог бы дать германскому народу и германским войскам сообщение о событиях, происшедших после смерти Адольфа Гитлера. Я уверяю, что с моим словом последнее, ещё имеющееся сопротивление будет иметь свой конец". По свидетельству Жукова, "чтобы всемерно ускорить окончание борьбы, мы согласились предоставить ему радиостанцию". О ситуации в высшем руководстве рейха Фриче почти ничего не знал и был отправлен для дальнейших допросов в Москву, где во внутренней тюрьме МГБ у него первым делом удалили золотые коронки изо рта.
В докладной записке на имя наркома иностранных дел Вячеслава Молотова прокурор Андрей Вышинский как глава правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу сообщал:
На допросах ФРИЧЕ признал себя виновным в том, что как перед войной, так и во время войны возглавлял клеветническую фашистскую пропаганду против Советского Союза, Англии и Америки. Путём личных выступлений и организованного им радиовещания натравливал германский народ на народы демократических стран. В феврале 1945 года по поручению Геббельса разрабатывал план организации секретного радиоцентра для руководства германской диверсионно-террористической организацией "Вервольф".
Однако в Нюрнберге Фриче заявил, что виновным себя ни в чем не признает.
Всем подсудимым в Нюрнберге вменялось то, что они "являлись руководителями, организаторами, подстрекателями и соучастниками создания и осуществления общего плана или заговора для совершения преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности". Однако доказать, что Фриче был участником заговора или хотя бы был осведомлен о нем, обвинению не удалось. Прокуроры, в том числе американские, не смогли убедить суд в личной причастности Фриче к "безжалостной оккупационной политике" или уничтожению евреев. В текстах его радиопрограмм не оказалось призывов к насилию против мирного населения. Ложные сообщения о положении на фронтах или опровержения информации союзников он получал сверху, и наоборот, на малейшее проявление инициативы запрашивал разрешение у вышестоящего начальника – Геббельса. Стоит отметить, что в союзных странах, не говоря уже об СССР, во время войны тоже действовали военная цензура и специальные органы пропаганды.
Наблюдения Густава Гилберта, психолога-эксперта, который наблюдал подсудимых во время всего процесса, тестировал их и вёл с ними доверительные беседы, говорят о том, что Ганс Фриче действительно ничего не знал о лагерях смерти и зверствах оккупантов. Вот что он пишет в своем "Нюрнбергском дневнике":
После демонстрации фильма о разрушениях советских городов и памятников культуры я спустился вниз навестить Фриче в его камере. Обвиняемый был бледен и жалок, подергивания мимических мышц свидетельствовали о его попытках сдержать слёзы. Фриче говорить мог с трудом, постоянно запинаясь:
– Я… я… у меня такое… чувство, что… я в куче грязи… что я тону в куче грязи… вашей или… нашей – безразлично. Я захлёбываюсь в ней…
Я поинтересовался у него, не было ли это следствием увиденного им советского документального фильма, чувствуя, как дрожь моего собеседника передается его тюремной койке.
– Да, это и стало последней каплей. У меня возникло чувство, что меня заживо хоронят в куче дерьма, навоза… Эта куча с каждой неделей становится всё выше… И вот… я уже сижу в этом навозе по самую шею… И вот я уже в нём захлебываюсь…
Сыграть так, притвориться очень сложно. Да и зачем?
В своём последнем слове Фриче взял себя в руки.
Последнее слово подсудимого Фриче. 31 августа 1946 года
Если бы я в моем радиовещании занимался пропагандой, которую мне ставят в вину, если бы я пропагандировал учение о расе господ, ненависть по отношению к отдельным народам, призывал бы к агрессивной войне, насилию, убийству и бесчеловечности, если бы я делал всё это, то германский народ отвернулся бы от меня и отверг бы систему, в пользу которой я выступал. Даже если бы я делал это в завуалированной форме, германский народ отвернулся бы от меня, он отклонил бы систему, за которую я выступал. Но несчастье заключается именно в том, что я не придерживался всех тех тезисов, в соответствии с которыми тайно действовал Гитлер со своим маленьким кругом приспешников, кругом, который, согласно показаниям свидетелей Гесса, Рейнеке и Моргена, постепенно вырисовывался из тумана, окутывавшего его.
Я верил заверениям Гитлера о его честном стремлении к миру. Я верил во все официальные германские опровержения иностранных сообщений о немецких зверствах. Моей верой я укреплял веру немецкого народа в честность германского государственного руководства. Вот в чём заключается моя вина.
Ни больше, ни меньше.
Член трибунала от СССР Иона Никитченко сознавал шаткость доказательств против Фриче. Когда его западные коллеги сомневались, стоит ли вменять подсудимым заговор, коль скоро их преступления и без того чудовищны, Никитченко отвечал им:
Если мы отвергнем заговор, мы не сможем привлечь к ответственности каждого, кто несет ответственность за действия других. Возьмем Фриче. Выступления по радио не являются преступлениями. Но в качестве участника заговора он является виновным в других преступлениях.
Таков был метод советского правосудия: объявить подследственных заговорщиками, действующими по единому плану. Никитченко навязал трибуналу теорию заговора, но она же помогла троим подсудимым избежать наказания.
Причина сомнений западных судей относительно Фриче хорошо видна в тексте указаний Никитченко из Москвы, одобренных Сталиным:
Фриче – настаивать на смертной казни. Довод: ссылка некоторых судей на свободу печати и слова – издевательство над священными принципами демократии. Будучи правой рукой Геббельса, Фриче призывал к осуществлению разбойничьей политики фашистов.
Член трибунала от Франции Анри Доннедьё де Вабр поддержал своего советского коллегу, хотя и считал Фриче "наименее виновным из всех". Генеральный прокурор США Фрэнсис Биддл и член Апелляционного суда Англии и Уэльса Джеффри Лоуренс голосовали за его оправдание. Согласно регламенту, этого было достаточно. Никитченко изложил свои возражения против оправдания трех подсудимых в особом мнении. Особенно парадоксально в этом документе, написанном представителем тоталитарного режима, смотрятся инвективы по поводу "полного упразднения свободы печати и слова" нацистами в Германии.
Британский судья Лоуренс оглашает приговор Гансу Фриче: "В качестве главы отдела внутренней прессы Фриче возглавил всю германскую прессу, насчитывавшую 2300 ежедневных газет. В его обязанности на этом посту входило проведение ежедневных пресс-конференций для передачи этим газетам директив министерства пропаганды. Однако он подчинялся Дитриху, руководителю имперской прессы, который, в свою очередь, подчинялся Геббельсу. Именно Дитрих получал от Геббельса и других имперских министров директивы, предназначенные для прессы, излагал их в виде инструкций и затем передавал Фриче для информации прессы... Трибунал признает Фриче невиновным в преступлениях, предъявленных ему Обвинительным заключением, и предлагает коменданту Суда освободить его из-под стражи после окончания настоящего заседания Трибунала". Ганс Фриче – в центре кадра
Все трое оправданных – Франц фон Папен, Ялмар Шахт и Ганс Фриче – были арестованы западногерманскими властями сразу же после того, как они покинули тюрьму Нюрнбергского трибунала. Они предстали перед судом по денацификации и были осуждены на разные сроки лишения свободы. Но эти суды действовали на иных правовых основаниях.
Итак, что же получается? Ганс Фриче лгал в своих радиопередачах. Тем не менее нюрнбергский суд его оправдал на основании права на свободу слова. Это факт. Отрицание этого факта – преступление, согласно статье 354.1. Шендерович не лжет, но несогласные с ним требуют привлечь его к уголовной ответственности будто бы на основании решений того самого трибунала, который оправдал Фриче. Разве тем самым они не отрицают установленный трибуналом факт? Нюрнбергский приговор – не дышло.
Сторонники статьи 354.1 обычно ссылаются на наличие подобной нормы в законодательствах зарубежных стран. Это справедливо. В 2006 году в Австрии по такому закону был осужден британский историк Дэвид Ирвинг, известный отрицатель Холокоста. Его приговорили к трём годам тюрьмы, из которых он отбыл один, а затем был депортирован из страны. Интересно, что в защиту Ирвинга высказалась тогда его непримиримый оппонент американка Дебора Липстадт. С ложными взглядами на историю надо бороться фактами, а не тюрьмами, полагает она. Это и есть самое главное. В англосаксонском праве никаких ограничений на "реабилитацию нацизма" не существует, ей противостоит не закон, а общественное мнение. "Если свобода хоть что-нибудь означает, то это право говорить людям то, чего они не хотят слышать", – сказал Джордж Оруэлл.
