20-летний независимый журналист Фёдор Худокормов добился проведения служебной проверки действий сотрудника ОМОНа, который избил его дубинкой на акции в поддержку Навального 2 февраля прошлого года. Фёдор снимал на камеру, как силовики преследуют протестующих на улицах Москвы. Один из омоновцев напал на журналиста, несмотря на то что на нем был жилет со словом "пресса". Полтора года Фёдор пытался привлечь преступника к ответственности, обращаясь в разные инстанции.
В марте прошлого года и.о. главы следственного отдела по Тверскому району ГСУ СКР по Москве Дмитрий Губин назвал действия сотрудников правоохранительных органов правомерными и не нашел оснований для проведения проверки. Но недавно Тверской районный суд признал этот поступок Губина незаконным и необоснованным. Вскоре после этого Фёдора, страдающего астмой и регулярно подтверждающего это заболевание, увезли в военкомат, где обвинили (пока на словах) в уклонении от службы в армии.
Фёдор Худокормов ответил на вопросы Радио Свобода.
– На ваш взгляд, в самом деле сотрудник ОМОНа, целенаправленно ударивший вас два раза, понимал, что вы находились на акции как журналист?
Омоновец выругался и ударил меня дубинкой по голове, я упал на землю и закричал от боли
– Я был в жилете со словом "пресса" и пресс-картой. Ее мне дало СМИ, для которого я делаю фото- и видеосъемку. Я снимал после вынесения приговора Навальному, как люди бегут от сотрудников ОМОНа, которые вели себя максимально зверски. Я увидел, как человека избивали, подошел ближе, силовики перестали его избивать и переключили внимание на меня. Один из омоновцев, заметив, что я снимаю их преступления, толкнул меня. Я спросил его, почему он толкается. В ответ омоновец выругался и ударил меня дубинкой по голове, я упал на землю и закричал от боли. Скорую я вызвал себе сам, меня госпитализировали. Во время обследования я не мог сам передвигаться, постоянно падал, меня посадили в коляску, и врачи диагностировали сотрясение мозга.
– Как долго вы восстанавливались после нападения?
– Неделю я лежал дома на кровати, не мог даже в магазин спуститься. Я не был способен стоять на ногах, я постоянно спал. Меня часто тошнило. Я все время держал при себе гигиенический пакет. Долгое время я не мог работать за компьютером, потому что не выносил яркий свет и громкие звуки. Я восстанавливался несколько месяцев. В общем, мне было очень тяжело в физическом плане. Морально я перенес нападение и довольно долгий период нетрудоспособности легче благодаря близким людям. Друзья и знакомые заказывали мне продукты на дом. Мама, с которой у нас раньше было много политических разногласий, меня очень поддержала. Когда она посмотрела видео, как меня ударили, то полностью встала на мою сторону. Мама сказала, что будет очень рада, если я добьюсь справедливости.
– Как вы пытались привлечь к ответственности напавшего на вас сотрудника ОМОНа?
– Мы с адвокатом составили обращения в прокуратуру и ОМОН. Сразу после нападения мне позвонили из управления собственной безопасности Росгвардии и попросили подъехать. Я был на больничном и согласился поговорить с ними после того, как мне станет лучше. Но больше мне из этой организации никто не звонил, а позже Росгвардия отказалась от проверки. Мы подали на это решение жалобу в Тверской суд, судья ее не принял, и тогда мы подали жалобу на судью. Недавно Тверской районный суд постановил, что действия Дмитрия Губина были незаконными, и обязал провести служебную проверку по факту нападения на меня. Меня очень удивило это решение. Мы с адвокатом долго добивались какого-то результата, не очень надеясь на победу. Независимо от результатов проверки мы будем продолжать добиваться справедливости и привлечения к ответственности напавшего на меня силовика.
– Нападения на вас зафиксировано на видео. Оно попало в том числе в сюжеты российских федеральных телеканалов. Но, несмотря на большую огласку, омоновец остался пока безнаказанным. Как вы это объясняете?
Меня стали называть провокатором, который только прикрывается пресс-картой
– После нападения на меня сотрудника ОМОНа власть собиралась провести проверку. Неделю обсуждали избиение меня на федеральных каналах. Сначала ведущие программ не акцентировали внимание на моей личности, лишь обсуждали факт нападения сотрудника ОМОНа на журналиста. Третьего февраля прошлого года друзья мне скинули сюжет программы "Время покажет" на Первом канале, где ведущий говорил, что власти Москвы должны дать объяснение поступку ОМОНа. Но, видимо, после того как пропагандисты узнали, каких политических взглядов я придерживаюсь, они изменили риторику. Меня стали называть провокатором, который только прикрывается пресс-картой, мол, правильно, что избили, не надо проводить проверку, и так все ясно.
– Личность напавшего на вас омоновца установлена?
– Она неизвестна. На последнем суде я смог ознакомиться с заключением, которое сделал ОМОН. В этом документе объясняли, почему силовики не стали проводить проверку по факту избиения. Так вот, там написали, что на меня напал не сотрудник ОМОНа, а ряженый провокатор. Он меня ударил, потому что пришел на акцию, чтобы всех спровоцировать. Так как меня пропаганда тоже называла провокатором, то, по версии российских властей, получается, что один провокатор побил другого провокатора. Что в таком случае делали другие люди в этот же момент в том же месте в такой же форме ОМОНа? Зачем они уволакивали в автозак участников протестной акции?! То есть, по странной логике силовиков, все эти люди были ряжеными. Я надеюсь, что скоро личность омоновца будет установлена.
– Каких политических взглядов вы придерживаетесь?
– Я был участником "Бессрочного протеста" и выходил на уличные акции, но в какой-то момент я переключился на независимую журналистику. Против действий властей я выходил в пикеты и после того, как решил сконцентрироваться на журналистике. Например, последний раз я встал в пикет, когда задержали журналистку Нику Самусик на перформансе акциониста Павла Крисевича. Помните, он тогда выстрелил холостыми патронами себе в голову? Так он протестовал против ущемления свободы слова в России. Меня возмутило, что Нику, журналистку, задержали вместе с ним и сделали подозреваемой по уголовному делу. Впрочем, на политические акции как участник я выхожу очень редко. В первую очередь я журналист, который фиксирует события в мельчайших подробностях. Я почти всегда надеваю жилет с надписью "Пресса", у меня с собой есть пресс-карта и редакционное задание.
– Расскажите, пожалуйста, о проблемах с военкоматом, которые начались после того, как суд поддержал вашу жалобу на действия СК.
Военкомат преследует меня из-за того, что я пытаюсь добиться справедливости
– Мне утром позвонил участковый и попросил срочно к нему приехать, иначе у меня будет "уголовка". Он сказал, что мне якобы присылали повестку, но я ее не видел. Я пришел на встречу с участковым, и меня на личной машине участкового повезли в военкомат. Там меня с порога начали принимать за уклониста, сказали, что я в розыске и они будут проводить со мной мероприятия. Они отправили меня на медкомиссию. Я астматик и проходил несколько раз медкомиссию. Мне давали отсрочку от следующего призыва, но говорили: "Вдруг у тебя астма рассосется". Я болею астмой с трех лет, в детстве попадал в реанимацию, все это подтверждено документами. Мне давно должны были дать категорию годности и отстать от меня.
– Вы связываете вашу настойчивую попытку наказать силовика и проблемы с военкоматом?
– Возможно, военкомат преследует меня из-за того, что я пытаюсь добиться справедливости. Но я думаю, что меня пытаются забрать в армию по нескольким причинам. Скоро будет конец призыва, и у них, вероятно, поджимает план. Недавно к моему другу, который не занимается независимой журналистикой или политикой, приходили полицейские, чтобы доставить его в военкомат. Друга не было дома, и полиция угрожала его маме привлечь друга к ответственности по уголовной статье за уклонение.
– Угрожали ли вам после того, как вы подали в суд на сотрудника ОМОНа?
После привода в военкомат я собрал тревожный чемоданчик
– Когда я написал о нападении на меня пост, то комментировать его пришла армия ботов. Мне писали, что меня вообще нужно было убить.
– Собираетесь ли вы уехать из России?
– Я решил остаться в России, потому что заканчиваю здесь учиться на юриста. После привода в военкомат я собрал тревожный чемоданчик, потому что комиссия может решить, что даже с астмой я годен к воинской службе. Все же пока я остаюсь в России еще и потому, что я хочу сделать все возможное здесь, изнутри. Я хочу быть надежным свидетелем этого сложного времени в России. Я освещаю акции ребят, когда они стоят в пикетах. Все меньше журналистов независимых СМИ остается в России. Мне хочется дать надежду людям, что они могут быть услышанными и они не одни. Если совсем все уедут, а я один останусь, то моя работа будет особенно важной.
– Вам не страшно продолжать жить в России и работать здесь журналистом?
– Страшно, действительно. За последний месяц из России уехало очень много моих знакомых. Каждую неделю кто-то из друзей объявляет, что уезжает. На моей памяти так много активистов, но меньше, чем сейчас, уехали только после закрытия штабов Навального. Я переживаю, что если на меня возбудят уголовное дело, об этом никто не узнает и я останусь без поддержки. Я психологически не выдержу ощущения одиночества. На меня давит морально, когда нет контакта с единомышленниками. Наверное, я буду время от времени уезжать из Москвы куда-то, где нет российской власти.
