Пока я запирал ворота, краешек глаза успел ухватить торчавшие из почтового ящика крикливые флаеры, но доставать их я, понятно, не стал: о чем, кроме очередных сногсшибательных скидок не разные нужные и не очень товары, могли они сообщать? Машинально отметив, что глянцевая бумага не будет гореть с такой охотой, как обычная, так что на растопку листки вряд ли сгодятся, я и десяти шагов не успел сделать, как столкнулся носом к носу с соседкой – обладательницей популярной румынской фамилии, пары десятков гектаров земли, а в недалеком прошлом еще и нескольких исторических домов в этом живописном селе в сердце Южной Трансильвании. Одной рукой мадам Попа опиралась о массивную трость, а в другой сжимала листовку – точно такую же, что и пара сдавленно вопивших из моего почтового ящика.
– Можешь прочесть, о чем тут? – подняла она чуть слезящиеся старческие глаза, – а то я очки дома оставила, а соседка вот сунула – говорят, что-то важное…
Похоже, речь и вправду была о важном: ведь просто так, без повода, мадам Попа со мной не заговорила бы. Вся деревня знала: старуха сильно сожалеет, что в свое время так дешево отдала мне десять лет пустовавший и потихоньку ветшавший дом, унаследованный ею от отца. Хотя кто ж мог тогда знать, что не пройдет и пары-тройки сезонов, как в шумно прославившуюся благодаря нескольким телерепортажам деревню валом повалят айтишники и прочие столичные кошельки.
Пока неторопливо, в заданном мадам Попой ритме, спускались мы с пригорка, пока гуськом переходили ручей по узкому бетонному мостику, я успел ознакомить соседку с не слишком замысловатым содержанием листовки под заголовком “Спасем наших детей!” Три ее абзаца прочувствованно апеллировали к сознательности граждан, которые, конечно же, не желают “содомизации” родной страны и, следовательно, поставят свои подписи под призывом внести уточнение в конституцию Румынии, до сих пор слишком расплывчато квалифицирующую институт брака как “союз двух супругов”. Ясно же, что брак ничем иным и быть не может, как союзом мужчины и женщины! И только так, подытоживало воззвание, только здесь и сейчас сможем мы, настоящие патриоты и истинно православные, которым дороги семейные ценности, “спасти наших детей от ада однополых браков”. Текст завершала картинка-виньетка, на которой пара бородатых дядек цепко держали в мощных ручищах младенца с вытаращенными от ужаса глазами.
К счастью, моих комментариев не понадобилось: на деревенской площади, куда мы к тому времени добрели, уже гудела порядочная по сельским меркам толпа. И чем ближе мы подходили, тем отчетливее выделялась по-городскому четкая речь солировавшего в ней Петре, рослого красавца лет тридцати пяти. Топ-менеджер преуспевающей компании, пару лет назад он перевез сюда свое утомленное столичной суматохой семейство. Сейчас Петре, окруженный озадаченными односельчанами, пытался втолковать самому непонятливому из них свою точку зрения на завтрашнее событие:
– Ну и усыновят-удочерят такие парни мальчишку или девчонку, а тебе-то что? Раз возьмут, значит, будут о них заботиться. Одевать-обувать, покупать подарки, как ты и я. Или хочешь, чтобы те дети так и гнили в приютах со скотским рационом? А кто из таких детей вырастает, ты не видел? Кому вообще есть до них дело? Государству? Политикам в Бухаресте? Говоришь, в тех приютах одни цыгане? А цыгане, по-твоему, не люди?! Да у нас их почти полсела, вон и рядом с тобой стоят, и сам ты с ними работаешь. И что с того? Зато тут у нас все дети, и цыганские тоже, живут в семьях. И чем больше их в семьях, а не в приютах, тем лучше. Так что этот мусорный референдум совсем не про семью! Он про то, чтобы ауристы набрали побольше голосов к выборам! А скажи, что лично тебе эти ауристы такого сделали, чтоб ты ради них куда-то тащился в воскресный день? Подняли твоей матери пенсию? Или снизили тарифы на электричество? А помнишь, сколько раз обещали?
Ну и усыновят-удочерят такие парни мальчишку или девчонку, а тебе-то что? Раз возьмут, значит, будут о них заботиться
Хотя мы не были такими уж большими друзьями, в тот яркий полдень октября 2018 года я был готов обнять и расцеловать своего бдительного соседа. Поскольку это Петре, а ни в коем случае не я, хоть и привычный односельчанам, но все же странноватый немолодой человек с латвийским паспортом, еврейскими глазами и ощутимым после пары бокалов вина славянским акцентом, да еще вдобавок подозрительно неженатый, – да, именно он, Петре, как никто другой, годился на роль непогрешимо аутентичного голоса здравого смысла. Несмотря ни на припаркованную у его лакированных ворот пару шикарных авто, ни на дорогой (пусть и несусветный) дизайн шитых по заказу нарядов его жены, ни на охапки бутылок из-под французских коньяков и итальянских ликеров, сбрасываемых благополучным семейством в общедеревенский контейнер для стекла, этот вчерашний крестьянский сын оставался для простого здешнего люда “одним из нас”, разве что более удачливым.
И уже к вечеру следующего дня выяснилось, что публичная лекция моего соседа Петре была одним из многочисленных проявлений народного здравомыслия в Румынии 2018 года. Благодаря которому проталкиваемый партией национал-популистов AUR при поддержке фундаменталистского НПО Pro Familia и группы иерархов Румынской православной церкви конституционный референдум, невзирая на услужливо сниженный парламентским большинством допустимый порог явки с 50 до 30%, все равно провалился: не явились даже 25%. Тихо-тихо, без шума и скандала, мероприятие благополучно сдулось.
Настолько тихо, что тотчас же и тем же народом было прозвано индифферендумом.
Эта история выплыла из закромов памяти в канун Рождества, когда похожие новости пришли уже из Латвии. Тогда ее национальные медиа сообщили, что “интерес избирателей к референдуму по законопроектам о партнерских отношениях крайне низкий”. А 9 января подытожили: при требуемом минимуме в 154 241 подпись за месяц удалось собрать лишь 35 089. Отважный план всенародного голосования вылетел в трубу.
Впрочем, те же медиа, со слов неназванных политиков, поделились “большим секретом”: “Цель более достижима, если тема актуальна в обществе и затрагивает большую часть электората”. Выходило, что в данном случае не затрагивает. Что, собственно, и требовалось донести до сведения не слишком прозорливых латвийских популистов.
По конституции Латвии оппозиция имеет право оспорить уже принятые парламентским большинством законопроекты, если число депутатов, проголосовавших против, окажется не менее 34. Тогда в их распоряжении – месяц времени на сбор подписей граждан в пользу гипотетического референдума. А там уж как решит народ. Вот он и (не) решил.
В самом начале века, когда циркуляция, в том числе и новостная, между севером и югом Центральной Европы была минимальной, в массе очень почтительно относящиеся к балтийским странам румыны часто спрашивали меня, есть ли хоть какое-то сходство между их страной и Латвией. Ответ был заготовлен: “Конечно, есть. Прежде всего в скорости социального развития”. Собеседники с пониманием улыбались.
Но время шло, и худо-бедно в обеих странах менялись общества. Уже успели вырасти поколения, не представляющие жизни вне ЕС, и сегодня никого особо не шокирует, что президент Румынской республики – не этнический румын и не православный, а его латвийский коллега – открытый гей. Популистские партии, понятно, существуют и там, и там, но в конце концов они – неизбывный компонент парламентской экосистемы, присутствующий и в более старых и развитых демократиях. В Румынии популисты паразитируют на не вполне изжитом наследии фашизма и национал-коммунизма – часто в союзе с наиболее реакционной частью православного клира, до сих пор очень влиятельного. А в весьма секулярной Латвии их основной корм – застарелые социальные проблемы с ярко выраженным экономическим акцентом. Что не диво в стране, где стоимость потребительской корзины примерно такая же, как в Австрии, но ее качество сильно отличается, не говоря уж о соответствии реальным доходам большинства.
Поэтому мне давно хотелось переадресовать своим согражданам, голосующим за “Латвию прежде всего” или “Стабильность!”, вопрос, заданный моим румынским деревенским соседом – своим: а сильно ли эти милые люди вам помогли? Обрели ли вы стабильность? И в каком именно рейтинге Латвия на первом месте?
И теперь можно с облегчением выдохнуть: до лидерства в негативных еврорейтингах Латвии тоже далеко. Как, впрочем, и Румынии. Спасибо, друзья, за ваши индифферендумы.
Спрос на такой товар, как нетерпимость ради нетерпимости, даже в посткоммунистической Европе наших дней небольшой
Простой, не слишком политизированный избиратель примерно одинаков повсюду – что в Румынии, что в Латвии, что в Швеции, что в Греции. Если он имеет неосторожность провести популистские партии в парламенты, то при этом ждет очень конкретных вещей вроде повышения социальных льгот и гарантий и уменьшения счетов за энергопотребление, съедающих в холодных, но небогатых краях, вроде той же Латвии, примерно треть семейных бюджетов. Вне зависимости от уровня толерантности и социальной открытости в тех местах, где значительная часть общества со скрипом дотягивает от зарплаты до зарплаты, кому в здравом уме дело до того, есть или нет у однополой пары из квартиры напротив бумажка, удостоверяющая их партнерство? Разве ее наличие или отсутствие как-то влияет на развитие (добро)соседских отношений?
Куда важнее и желаннее для простого гражданина перестать вздрагивать, вскрывая конверт очередного “письма счастья” от поставщиков газа и электричества.
Популистам Центральной и Восточной Европы не следует надеяться, что из чьего-то личного или группового неприятия равноправия выйдет раздуть такое же коллективное возбуждение, как удалось им во время пандемии COVID 19. Тогда собирание на площадях крикливых толп стало возможным благодаря манипуляциям персональными страхами каждого антиваксера. Но ждать столь же трепетного отношения к интимной сфере других, да еще и в массовом порядке, по меньшей мере наивно. Если вдруг приватно кому-то и придет в голову проявить повышенный интерес к интимной жизни соседей, он(а) реализует это желание без помощи “друзей простого народа”. Однако на попытки организовать на ровном месте вспышку массового фанатизма, не сулящего к тому же никаких осязаемых “коврижек”, широкий электорат, скорее всего, отреагирует индифферендумом. Потому что спрос на такой товар, как нетерпимость ради нетерпимости, даже в посткоммунистической Европе наших дней, как видим, весьма небольшой.
Иван Пауков – журналист и историк искусства
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
