Зачастую очевидные факты бесспорного свойства оказываются столь известными, что мы перестаём их замечать и, более того, игнорируем при формулировании новых концепций. Подчас подобное игнорирование оборачивается противоречиями с очевидными реалиями. Распространённым, например, является мнение об отмирании категории национального государства и частичном урезании их суверенитета в условиях глобализации. Отношение к такому мнению варьируется в диапазоне от решительной борьбы за сохранение суверенитета до его растворения в наднационально глобальном управлении. Или, схематично, в диапазоне полярно разных подходов к теме антиглобалистов и глобалистов.
Факты, однако, свидетельствуют о том, что в послевоенном мире имеет место существенное увеличение числа национальных государств со всеми атрибутами суверенитета: число независимых стран, признанных мировым сообществом и входящих в ООН, составляет 193 против 51 на момент образования всемирной организации. В принципе, на этой констатации дискуссию об отмирании национальных государств можно закончить. Более того, понятно, что глобализация не затормозила процесс суверенизации, а, напротив, придала ему новую энергию. Налицо парадокс, состоящий в фактическом национальном размежевании при столь же реальном наднациональном объединении.
Только дистанцирование от Москвы гарантирует колониям счастливый билет в глобальный мир
В этом смысле нагляден пример Европы. Мучительно размежевалась некогда единая Югославия, но некоторые её прежде составные части уже по самостоятельной траектории вошли в единую наднациональную Европу. Ещё более показательный случай – Чехословакия: эта страна "бархатно" разделилась на два суверенных государства, позднее самостоятельно вступивших в ЕС. Весомый вклад в процесс национальной суверенизации внёс распад СССР. Три постсоветские республики – страны Балтии – также стали членами Евросоюза. Образно говоря, нации и народы желают жить вместе в современном глобальном доме, но в своих отдельных квартирах, а не в "имперских коммуналках".
Этот парадокс логично увязывается с крушением колониальных империй. При этом менее логичным представляется утверждение о завершённости этого процесса. Совсем недавно – каких-то 30 лет назад – формально разрушилась, например, советская империя, однако более живучими, чем сами универсальные государства, оказываются мысли и мечты о них. Как показывает исторический опыт, человечество очень долго, очень неохотно и порой мучительно избавляется от имперского идейного наследия. В особенности в тех случаях, когда метрополия и колонии пребывают в географически неразделённом территориальном пространстве, протянувшемся, например, по евразийским просторам, как это имеет место в России. Некоторые исследователи оспаривают колониальный статус "мирно присоединённых" или "добровольно вошедших" в имперское пространство периферийных по отношению к метрополии территорий. Отрицание колониальной трактовки скрепного "собирания земель" форматируется в том числе в наукообразные концепции вроде "инклюзивного" суммирования территорий и их населения в его же интересах. Более того, полученный результат философски осмысливается уже в терминах евразийства, столь модного среди российских защитников имперских ценностей. Кстати, почему ревнителям имперской идеи более по душе термин "Евразия", чем, например, "Азияропа" или "Азиропа"? Попахивает евроснобизмом, однако.
Упоминание о терминах вполне логично продолжить тем, что мудрые китайцы называют упорядочением имен, которое возможно только в результате соответствующей фактам объективной оценки изучаемого феномена. Факты таковы, что российская империя создавалась как классическая колониальная не с "инклюзией" соседних территорий, а с их силовым захватом и военными завоеваниями, то есть с тем, что обычно именуется конкистой. Такой же жестокой и беспощадной к туземному населению, какой она была в исполнении испанских конкистадоров и европейских переселенцев в Америке. Может быть, ещё более жестокой и беспощадной. Достаточно вспомнить о "коренных малочисленных народах" России, к которым относятся фактически все малые народы Сибири и Дальнего Востока. Как объяснить их малочисленность? Что с ними случилось после "инклюзии" в российское имперское пространство? Как получилось, что они оказались национальными меньшинствами на своих землях?
Упорядочив таким образом имена-термины, оценим то, что некоторые "мыслители" называют "крупнейшей геополитической катастрофой" XX века. Подобная "катастрофа" случалась со всеми колониальными империями, их колонии перестали быть колониями и вступили на суверенный путь развития. Ровно это же случилось с СССР: все четырнадцать колоний Москвы самоопределились как суверенные независимые государства. Более того, эти страны никак не желают "инклюзироваться" в новую-старую империю, но при этом некоторые из них решительно включаются в наднациональный (порочный, по мнению российских реставраторов империи) глобальный мир. Имперские угрозы и окрики из бывшей метрополии игнорируются. Следуя обозначенной логике, происходящее сейчас в Украине вполне обоснованно можно определить как отчаянную попытку бывшей империи вернуть самоопределившуюся бывшую колонию. Последнюю попытку – по той простой и очевидной причине, что ни одна из прежних империй не оказалась вечной, ни одна не пережила собственного распада. Это бесспорный факт, и нет оснований полагать, что российская империя окажется исключением.
Ещё более к этому выводу склоняет жесточайший режим санкций, установленный в отношении России странами Запада. Эти санкции воздействуют и на вертикально интегрированную структуру российского государства, до сих пор выстроенную как жесткая имперская конструкция: метрополия в Москве и управляемая колонизаторским образом периферия. Единственным способом вырваться из удушающей петли санкций для периферии, так или иначе, окажется путь суверенизации. Режим санкций трудно устанавливается, но ещё более трудно и долго отменяется. Для колониальной периферии, не имеющей бонусов метрополии, длительное пребывание под санкциями невозможно – ни в экономическом, ни в социальном отношении. Достаточно просто напомнить о сложившихся региональных диспропорциях, которые правильнее назвать пропастью. При таких обстоятельствах только дистанцирование от Москвы гарантирует колониям счастливый билет в глобальный мир с его инвестициями, технологиями, современными коммуникациями и всем тем, что именуется развитием, а не деградацией.
К слову, идеи автономизации от Москвы – вовсе не что-то новое в российской имперской истории. Их появление возможно формально датировать серединой XIX века, когда возникло движение сибирских областников. Известнейший труд одного из сибирских областников Николая Ядринцева и вовсе именовался вызывающе – "Сибирь как колония". Более того, электоральное отторжение периферией московских колониальных практик – совсем не из разряда прогнозов, но очевидная реальность современной России. Протестное голосование, окончившееся в некоторых регионах победой альтернативных кандидатов над московскими назначенцами (Сергей Фургал в Хабаровске, Валентин Коновалов в Хакасии), – наглядное тому подтверждение. Татарстан после распада СССР, по ельцинской конституции, в принципе, по всем формальным признакам являлся суверенным государством, подписавшим собственный договор о разделении полномочий с Москвой. Вероятно, симптомы суверенизации только усилятся, а стремление сойти с кремлёвского поезда, на всех парах летящего в тупиковую изоляцию, будет оформлено в терминологии регионализма и автономизации.
Константин Хахалин – историк
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
