Гуманитарный коридор – понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал "Гуманитарный коридор". По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие – Иван Толстой и Игорь Померанцев.
Наша собеседница сегодня – леди Филимор. Британка Мария Филимор – известная журналистка, блогер, многолетняя сотрудница Би-би-си, выступающая под именем Маша Слоним. Так она и просит ее называть.
С самого начала нападения России на Украину Маша Слоним включилась в активную поддержку украинцев – информационную, организационную, моральную. Мы говорим с Машей о британском взгляде на развернувшуюся трагедию.
Игорь Померанцев: Маша, слово "беженцы", refugees, хорошо знают в Великобритании. Какие ассоциации оно вызывает?
Маша Слоним: Сейчас у нас разные ассоциации. У нас как раз очень серьезная история с мигрантами из разных стран, в том числе из Сирии и Афганистана, и непонятно, что с ними делать. Сегодня как раз выступал премьер-министр, потому что из-за Брекзита и прочего у нас напряженные отношения с Францией, откуда беженцы по Ламаншу к нам приплывают, и многие по дороге погибают. Раньше каким-то образом договоренности сдерживали этот поток на уровне Кале, а сейчас французы отказываются это делать. А, может быть, англичане их обвиняют в этом. Но этих беженцев называют мигрантами.
Беженцы были, конечно, во время Второй мировой войны, но не всех беженцев, к сожалению, Великобритания приняла. До сих пор обсуждается, как Великобритания не дала многим еврейским беженцам из Германии прибыть сюда. Детей здесь приняли из Германии, и до сих пор один из тех, кто прибыл в совсем маленьком возрасте, сейчас занимается делами беженцев, в том числе и украинских. Он сейчас в Палате лордов, и он всегда очень яростно и проникновенно выступает в защиту беженцев и требует, чтобы Великобритания принимала как можно больше беженцев, потому что они бегут не от хорошей жизни.
Иван Толстой: Британия очень активно проявила себя политически в украинском вопросе. А вот в вопросе приема беженцев, их устройства, поддержки так же ли она выделяется на общеевропейском фоне? Так же высок и заметен ее профиль в этом плане?
Маша Слоним: Поначалу были трудности. Великобритания, единственная из всех стран Европы, принимает украинских беженцев только по визам. Вначале было очень тяжело, потому что непонятно было, откуда они могут на эти визы подавать, как заполнять эти анкеты онлайн, ведь не было визовых центров в местах, куда вдруг они прибыли, – в Польше, в Венгрии. Потом все это урегулировалось и сейчас гораздо лучше. Из-за визовой системы у нас беженцев меньше, чем в других странах Европы, но здесь есть хорошие программы. Есть проблемы с этими программами, я о них расскажу чуть позже, но они хорошие.
Украинцы имеют право на работу, в отличие от других мигрантов
Первая программа – это "Дом для Украины". Любой беженец из Украины может подавать на въездную визу, там идет какая-то проверка, но, в общем-то, они ее получают. "Дом для Украины" – это случай, если беженца приглашает британец, так называемый "спонсор". Он обещает предоставить жилье и при этом получает 350 фунтов в месяц на каждого украинца, которого он приютил. Это схема на шесть месяцев, а дальше непонятно, что украинцы должны делать. Есть семьи, которые продолжают их держать, хотя сейчас они жалуются на то, что 350 фунтов – это мало при нашей инфляции. Есть проблема, связанная с тем, что проходит шесть месяцев, и дальше эта семья должна искать квартиру, дом для съема. Ему оплатят часть, это очевидно, но это дико дорого сейчас и трудно найти.
Украинцы имеют право на работу, в отличие от других мигрантов, которым до выяснения обстоятельств, до отсылки назад на родину или до предоставления убежища запрещено работать. Очень многие работают, но тех зарплат, которые они получают, очень часто не хватает на съем жилища. То есть сейчас образовалась проблема с бездомностью – появляются или могут появиться новые бездомные, это украинцы.
Вторая программа – это "Воссоединение семьи". Здесь довольно много было украинцев, они сейчас имеют право приглашать членов своей семьи. К сожалению, не так много народа получает визы, довольно медленно это все происходит из-за бюрократии. А так их очень здесь приветствуют, собирают им вещи, деньги, часть отправляют в Украину, часть для беженцев здешних. И к ним очень хорошо относятся.
Игорь Померанцев: Маша, в Англии, по крайней мере со времен Второй мировой войны, был образ поляков – отважных польских пилотов. А был ли до новой, острой фазы войны в Украине хоть какой-то образ украинца?
Маша Слоним: Нет, насколько я знаю. Поляков помнят, они действительно воевали бок о бок с британцами во время Второй мировой войны. Но это исторически так сложилось, ведь тут было польское правительство в изгнании еще до войны, была большая польская община. Здесь тоже есть большая украинская община, но я не знаю никаких историй, связанных с их участием в войне и каких-то подвигах.
Появилась ли Украина для британцев на культурной карте?
Иван Толстой: Я хотел бы вопрос Игоря чуть-чуть с другого угла задать и уточнить. Сейчас перекраиваются всевозможные карты мира, политические, прежде всего, Россия вообще пытается перекроить даже географическую карту. А как быть с культурной картой? Появилась ли на ней Украина для британцев именно в культурном смысле? Существуют ли такие приоритеты общественные – устраивать украинские выставки, выпускать книги, посвященные Украине, на славистических кафедрах вводить украинистику? В этом плане что-то чувствуется? Даже если вы не прикипели к этой области профессионально, то как читатель газет, как телевизионный зритель, чувствуете ли вы это?
Маша Слоним: Да, я знаю, что в Лондоне есть залы и выставки украинских художников, есть чудная, я еще туда не попала, выставка-продажа рисунков украинских детей, такие милые детские картинки, деньги идут на помощь Украине. А насчет введения дисциплин украинского языка или литературы я не знаю, не думаю, сейчас вообще скудно оплачивается из бюджета университетская преподавательская жизнь. Но да, устраивают какие-то вечера поэтические в Лондоне, ты видишь украинские флаги на зданиях, на пабах, в магазинах, сбор помощи для Украины.
У меня в соседней деревне живет замечательный человек, владелец частной скорой помощи, которая работает обычно на спортивных мероприятиях на случай несчастья. Так вот, он, увидев фотографию мальчика маленького, который с родителями двигался куда-то в сторону польской границы и в руках у него была единственная игрушка, машинка, на которой было написано Ambulance, вдруг подумал: вот что он должен делать. И теперь в свободное от работы время он ездит на своих двух машинах скорой помощи, одну он подарил Украине, отвез туда, а две набивает продуктами, медикаментами, аппаратами измерения давления, я тоже относила туда что-то такое, и везет это в больницы, во Львов и прочие города. На собственные деньги. Мы собираем немножко деньги на бензин, он ездит регулярно с механиком и с медсестрой.
Игорь Померанцев: Маша, вы живете в английской деревне, в графстве Девон. Беженцы добрались до ваших краев?
Я хотела быть спонсором, даже внесла свои данные
Маша Слоним: Это сложный вопрос. Я хотела быть спонсором, даже внесла свои данные. Есть и правительственный сайт, куда ты можешь писать, если хочешь быть спонсором, и организация "Опора". Ко мне стали стучаться люди, которые хотели, чтобы я их пригласила, но выяснилось, что эти люди хотят работать, а я живу в десяти километрах от ближайшего городка, где можно было бы найти работу, но у нас нет транспорта, а у них нет машин, а здесь люди придвигаются на машинах, нет автобусов. Поэтому пришлось нескольких просто отбраковать. Я поняла, что они просто не смогут найти работу, хотя работа была, я даже узнавала для кого-то, но туда каждый день ездить невозможно.
И то же самое с детьми – школа и прочее. Но в больших городах, конечно, есть. У моей подруги под городом Бат есть беженцы, она даже устраивала детей в частную школу бесплатно. Она мне рассказала потрясающую историю, как какой-то вдовец богатый, у которого замок и своих чуть ли не шестеро детей, пригласил несколько семей украинских с детьми, они все живут в этом замке у него. Женщины с детьми, у них мужья воюют и они собираются вернуться, когда закончится война. Конечно, это счастливая история и, конечно, он никого никуда не выгонит. Но есть не очень счастливые истории, когда люди расходятся. То ли понимают, что они не могут вместе жить, то ли работы нет в том месте, где они живут.
А другая история буквально совсем рядом. Я познакомилась с семьей украинской, их пригласила пара среднего класса, они, по-моему, врачи, они стали спонсорами. Но пока они ждали, что украинцы получат визу, они перестроили свой гараж под двухкомнатную квартиру для них, с душем, с кухней, с отоплением. Это просто счастье – мама с двумя детьми, бабушка. И они очень дружно живут с англичанами, хотя они не говорят ни слова по-английски, а англичане ни слова по-украински. У хозяев есть собачка, украинцы уже с собачкой гуляют, и собачка уже больше времени в их квартирке проводит, чем у хозяев. Так что разные истории.
Но сейчас какая-то проблема назревает с тем, что люди теряют жилье в связи с тем, что программа была на шесть месяцев. Но больше, я думаю, хороших историй.
Иван Толстой: Маша, за вашими хрупкими плечами есть совершенно потрясающие истории, связанные с бедой, с беженцами и с пленными. Я имею в виду историю с вашим посещением Афганистана.
Маша Слоним: Это длинная и очень грустная история, кстати говоря, отчасти украинская. Отчасти – потому, что это был Советский Союз. Шла война вовсю, я работала на Би-би-си, мой друг лорд Николас Бетелл, который занимался советскими делами (до этого он написал книгу о том как западные союзники предали перемещенных лиц, ди-пи, которых они отправили назад в Союз, где они сгнили или провели долгие годы в лагерях), начал заниматься помощью, пытаться вытаскивать пленных советских солдат из Пакистана, где они были в лагерях боевиков.
И вот однажды он мне предложил полететь туда и забрать двух бывших военнослужащих, которые были в плану, а ему удалось договориться с командиром, чтобы тот их отдал. Сам он не мог лететь туда из каких-то политических соображений. Я, конечно, ухватилась за эту идею, что я лечу туда, забираю этих ребят, привожу их в Англию, там на выходные сняли дом в графстве Сассекс, где ребята из воскресной газеты The Mail on Sunday должны были с ними сделать интервью, фотографии у Букингемского дворца, встреча с Бетеллом в Лондоне у парламента – целый разворот про эту историю.
Я полетела. А известно было, что они были на наркотиках, называлось это ханка – опиум, отвар из маковой соломки, по-моему, они кололись. Мне сказал Бетелл, что ему командир в Пешаваре обещал, что их с наркотиков сняли. Ну, ладно.
В Пешавар мы не полетели, мне сказали, что их привезут прямо на аэродром в Исламабаде. Ночью подходит микроавтобус, из которого вываливаются совершенные обмылки. Я с некоторым ужасом ждала встречи с советскими солдатами, я никогда их в жизни не видела близко. Они бросаются мне на шею как к родной маме: "Маша, Маша! Ты – спасительница наша!" Я первым делом их спрашиваю: "Ребята, если у вас что-то с собой есть, то выбросите прямо сразу, потому что нас снимут с самолета". "Нет-нет, мы выбросили только что по дороге. Последний раз пожевали и выбросили в окно".
И тут я понимаю, что их никто не снял ни с чего, что они вполне обдолбанные. Не буду рассказывать подробности, как мы летели, как у них ломка началась в самолете. Это были пакистанские линии, месяц Рамадан, все местные пакистанцы были в одеждах белых. А мальчики мои расползались по салону, курили (тогда можно было курить в самолетах), эти горящие сигареты падали на пассажиров, стюардесса пыталась мне сказать, что я их должна держать под контролем, что было невозможно, их было двое, она грозилась ссадить нас в Дамаске, где должна была быть остановка.
Каким-то образом долетели до Дамаска, потом полетели до Амстердама, где я должна была встретиться с ребятами из The Mail on Sunday. Я им объяснила все. Потом мы приехали в этот дом, а к тому времени мне эти мальчики, Игорь и Олег, рассказали свои грустные истории, поэтому я уже все знала, интервью с ними можно было не делать, да это было и невозможно, потому что они были в жутком состоянии, настоящая страшная ломка.
А история была простая, то есть ужасная. Один из них Олег Хлань, украинец, прошил очередью из автомата своего товарища по отряду. Ошибка вышла, чистил автомат и сорвалось. Он ждал комиссии из Москвы, сначала на "губе" сидел, потом его отпустили, должны были решать, что с ним делать, трибунал – не трибунал. А другой, Игорь, был такой очень спокойный парень, но он получил письмо от друга, что его девушка, мать его ребенка, загуляла. Он уже к тому времени кололся, Олег – нет. Они встретились на ремзоне как-то и договорились бежать. Ночью вскрыли офицерский склад оружия и бежали с одним кувшином воды. И немножко ханки было у Игоря. Кувшин разбился.
На второй день их взяли, но не расстреляли
Они знали, что надо пробиться в Пешавар, в Пакистан, и пробиться к этим "духам", афганским повстанцам, но они не знали, что между Пешаваром и базой, где они были, – пустыня кандагарская. Они этого не учли, вода у них разбилась, кололся Игорь, уже набирая воду из луж, из птичьего помета. А они в форме прямо ушли. На второй день их взяли, но не расстреляли, двое суток вели и привели в лагерь афганский в Пешаваре. Они в первую же ночь сбежали оттуда, потому что Игорь потерял шприц по дороге, а надо было колоться. Они сбежали в афганскую деревню, потому что знали, что там можно было найти китайский шприц. Ну, сбежали и вернулись, потому что они не сбирались никуда убегать. Но к тому времени поднялась тревога, их хватились, и их после этого посадили на цепь, они сидели на одной цепи полгода. А потом им стали давать эту ханку или героин, так спокойнее было. Ну, сидели и сидели, их отстегнули от цепи, дали им палатку, какая-то обезьянка у них была даже в этой палатке, в общем, они вполне себе привыкли к той жизни. Игорь даже принял ислам или сделал вид, что принял ислам – он в самолете прямо сдернул цепочку, на которой видела такая штучка серебряная с цитатой из Корана, стал говорить, что он христианин, православный.
Был май, светало рано, мы успели снять фотографии у Букингемского дворца
В общем, наутро мы их отвезли в клинику наркотическую. Сделали фотографии. Я рассказала ребятам из газеты эту историю. Был май, светало рано, мы успели снять фотографии у Букингемского дворца. Я, к сожалению, потеряла эту газету, потому что у Букингемского дворца они друг друга просто поддерживали, они падали, потому что когда ломка, это я увидела еще в самолете, то конечности отказывают, руки и ноги как макароны. В общем, определили их в дорогую частную клинику. Без этого, как мне сказал нарколог, мы не справимся с этой ломкой.
Так что гонорар, который предполагался за эту публикацию, пошел на их лечение. А там лечение было суровое, их не выпускали, они уже рвались, хотели в посольство, чтобы им там дали водки хотя бы, если не ханки. В общем, было тяжело, но они ко мне привыкли и сказали, что больше никуда они не поедут, только ко мне после выписки. А после выписки надо было думать о том, куда их девать.
Стали искать украинскую общину в Лондоне, но не получилось, их не очень приняли. В общем, стали они у меня жить. Кошмар! Начали где-то выпивать, в пабы ездить на старом мотоцикле моего сына, терялись. Потом сын сломал ногу. В конце концов, лорд Бетелл нашел милую украинку Любу, которая согласилась их взять к себе, потому что мы решили, что им надо как-то начинать жить, учить английский, устроили их на курсы. Я Любу предупреждала, что трудные ребята, а она говорит: "Ой, я своих хлопцев вырастила, не боюсь!"
Там такой Борис есть, отличный мужик, из советского торгпредства
В общем, они стали гулять там, ездить в какой-то ресторан "Балалайка". На выходные они ко мне приезжали. Вначале я их забирала, а потом они научились на поезде ездить. И они мне говорят: "Ты должна с нами поехать в этот ресторан и познакомиться, там такой Борис есть, отличный мужик, из советского торгпредства". Я говорю: "Не надо, в принципе, с этим Борисом общаться, потому что вы – дезертиры. И черт его знает". – "Да нет, нет!" А Люба мне тем временем рассказывает, что они возвращаются из этой "Балалайки" каждый раз совершенно не в своем уме.
А мы в это время подали на визу в Канаду, где большая община украинская. Мы думали, что ими займутся, примут и будет хлопцам неплохо. Но там было одно условие у канадцев: они должны были, поскольку было известно про их прошлое наркоманов, сдавать тесты без предупреждения. Скажем, нам звонят и говорят, что завтра мальчики приходят на тест. Мальчики приходят на тест, раз – у них у обоих ЛСД в крови. Приходят еще на тест – опять ЛСД в крови. Причем денег у них на это не было, тогда ЛСД был дорогим. Я думаю, это что Борис. Он им там пиво покупал.
А в какой-то момент сердце матери мое не выдержало. У меня была оказия в Москву, и я Игорю говорю: "Слушай, твоей маме наверняка пришла повестка, что ты пропал без вести. Хочешь маме написать?" Он говорит: "Да". Написал он маме. Я, конечно, не проследила, что он там писал, но выяснилось, что он маме дал адрес Любы. И на этот адрес от мамы приходит письмо: "Игорек, дорогой, спасибо, я уж думала… И там вкладыш еще, записочка от Галины, которая его тогда бросила, с фотографией дочки их на велосипедике. И приписка: "Игорек, мы тебя ждем".
А что приезжать? Все уже, улетели птички
И все. Наутро они ушли в посольство. Люба говорит мне: "Приезжай!" А что приезжать? Все уже, улетели птички. Причем они ушли, чтобы узнать, что им будет, если они вернутся, они не собирались в тот момент возвращаться. Игорь оставил гитару, которую я ему подарила, какие-то вещи, которые он ценил.
И все – заявление советского правительства о том, что они решили вернуться. С Бетеллом им не дали встретиться. Дальше – пресс-конференция, как их секретная служба Великобритании похитила. Меня, кстати, не упомянули, слава богу, потому что в это время я работала на Би-би-си, а Би-би-си ничего не знала про эту мою авантюру, я просто взяла несколько дней за свой счет и была в ужасе.
Игорь Померанцев: Маша, там есть конец истории? Они вернулись?
Маша Слоним: Они вернулись. Потом была история где-то во французской прессе, что их расстреляли, потом Игорь написал Антону, что нет, то, что Маша говорила, не случилось. А говорила я: если вас расстреляют… Ну, он там посидел где-то, а Олег пропал. В общем, чтобы закончить эту историю… А я ее хотела где-то публиковать, стала наводить справки, что с ними было дальше. А дальше – перестройка, мир, дружба, жвачка, меня даже звали на встречу. Бетелл поехал, встретился с Игорем. А дальше я стала читать уже в интернете какие-то посты этого отряда, где они служили, и выяснилось, что Игорь отбывает срок за убийство, а Олег повесился.
Игорь Померанцев: Упоминание обезьянки вдохновило меня вот на какой вопрос. Англичане, известно, очень любят домашних животных. Они принимают украинских животных-беженцев?
Маша Слоним: Уверена, что да, но я таких случаев не знаю. Сюда довольно трудно привезти животных. Собрать бумаги, справки, которые необходимы, чтобы пересечь границу, довольно трудно. Беженцы, в основном, уезжают мы знаем как – вряд ли бы у них получился сбор справок.
Иван Толстой: Маша, вы сами – эмигрантка. Есть ли какое-то чувство солидарности у эмигранта к беженцам, в данном случае украинским? Испытываете ли вы какую-то повышенную эмпатию?
Маша Слоним: Конечно, Иван, я испытываю повышенную эмпатию, но в таком двойном размере, потому что, как ни отнекивайся, это моя страна. У меня уже российского гражданства нет с прошлого века, но все равно у меня есть чувство стыда за то, что произошло, за то, что делает Россия, армия, Путин в Украине. Я плачу каждый раз, когда я встречаюсь с кем-то из беженцев. И плюс эмпатия как эмигранта – я знаю, как тяжело оказаться в чужой стране. У меня хоть язык был, а у очень многих вообще нет языка, они учат. Вот эта моя знакомая семья, где бабушка совсем не знает, а дочка ходит и на курсы, и онлайн учит, и еще какие-то курсы. И у нее все будет в порядке. Но я знаю, как это нелегко. Мне повезло и с языком, и с работой, но все равно это одиночество, это растерянность, ты оказался вдруг без каких-то привычных подпорок.
Игорь Померанцев: Маша, в начале 70-х годов прошлого века вы занимались распространением самиздата, "Хроники текущих событий". В те годы Андрей Сахаров и Хельсинкская группа сотрудничали с украинскими диссидентами?
Маша Слоним: Конечно. И Черновол, и прочие, от них приходил самиздат, который мы распространяли тоже и передавали лично. Это была одна страна, одна беда. И конечно, советские диссиденты и Комитет по правам человека занимались проблемой крымских татар, это была очень важная тема и для генерала Григоренко, и для всех, кто занимался правами человека.
Игорь Померанцев: Маша, большое спасибо!
Иван Толстой: Спасибо, Маша, за беседу!
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. Гуманитарный коридор. Моментальные истории жизни.
