После нападения России на Украину, с февраля 2022 года, в Грецию приехало около 20 тысяч украинских беженцев. У многих украинцев есть родственники в Афинах, – в Донецкой области до войны была большая греческая община, около 20 тысяч этнических греков жили в Мариуполе, их предки перебрались туда из Крыма при Екатерине II. Когда началась война, диаспора в Афинах стала помогать гражданам Украины выбираться из страны и устраиваться на новом месте, местное население относится к ним с сочувствием, в центре Афин регулярно проходят митинги в поддержку Украины.

При этом в Греции сильны пророссийские настроения – у понтийских греков, которые переехали в страну в 90-е из бывшего Советского Союза, у настроенных антизападно коммунистов и сторонников других левых движений.

Организованный понтийскими греками "Автопробег против русофобии" в центре Афин вызвал возмущение украинцев, бежавших из разрушенных российскими войсками городов.

Их истории, снятые студентами Летней школы журналистики Бориса Немцова, – в фильме "Мариуполь-Афины" документального проекта "Признаки жизни".

Монологи беженцев

Мы жили в Мариуполе. В Донецкой области. Жизнь была прекрасная. Разговаривали на русском языке, никто нас не ущемлял, не притеснял, на каком языке хотел, на таком и говорил. Я даже приезжал во Львов, разговаривал на русском языке, никто мне ни слова не говорил.

Все было хорошо, ни от кого мы не зависели, никто не притеснял. Русскоязычное население – не надо было нас ни от кого защищать.

С 24 февраля сразу пошли обстрелы. Сначала было не часто, не сильно.

А со 2 марта уже ничего не было, ни газа, ни света, ни воды.

Потом у нас разбомбили все супермаркеты.

Мариуполь был окружен со всех сторон.

Выстраивались огромные очереди, толпы были перед супермаркетом, который последний остался. Потом полицейские сказали: расходитесь.
Повезло, природа нам дала шанс, был дождь, мы собирали дождевую воду с крыши. Потом выпал снег, мы собирали снег, набирали во все емкости, которые есть, потом топили, добавляли лимонной кислоты немного и пили, потому что по-другому никак. Мылись, обмывались тоже понемногу.

Готовили кушать во дворе на камушках, кто как мог, кооперировались. Только свист, все прячутся под крыльцо, под крышу. Потом начинаются взрывы. Бомбы падали везде. Было зарево с окон видно, страшно, непонятно. Знакомая наша – взорвался снаряд, кусочек отскочил, и в висок – сразу умерла. А хоронить было негде. Хоронили трупы прямо во дворе на клумбах или, вообще, лежали просто на лавочках, потому что некому было хоронить. Если человек одинокий – положили, замотали и ушли.

Проведывали друг друга, связи не было, бегали через дорогу, как заяц бежит, пригибается, – где-то просвистело, чуть затихнет, – бежишь дальше. Рядом жил племянник, который помогал. Мы его просили уехать, он сказал: я здесь нужнее. Он бегал куда-то, выискивал родники, где-то пробитые были водопроводы. Он говорит: набираю по четыре бутыли пятилитровых и бегу, не знаю, сколько я донесу. Только вчера мы получили известие. Смог позвонить с какого-то телефона, сказать, что я жив, я в лагере, что будет дальше – не знаю.

Фильтрационный лагерь в Никольском.

Родственников много в России, и они не верят нам, что такое может происходить, что это россияне нас так бомбят и обстреливают. Типа, что вы там сами вызываете огонь на себя. Как им доказать? Приезжайте в Мариуполь, посмотрите, что делается. Не мы же самолеты пускаем, "Град". Нас останавливали на блокпостах с российскими солдатами, они говорят: "А чего вы плачете? Мы же нормальные, мы же такие же люди, как и вы". Так хотелось задать вопрос: а зачем же вы к нам пришли?

До сих пор мне снится война. Я не могу слышать самолеты. Две квартиры сгорело, Мариуполь уже тогда был уничтожен на 90%. Оставаться не было смысла, потому что голод, холод и война. Решили пробираться под пулями. Нам вроде первый "коридор" дали 14 марта, но мы поздно узнали, а 15-го, когда увидели, что горят машины в округе у нас, стоянка была большая, что второй раз попали в 12-этажный дом, уже по второму кругу, и все горит, напротив нас дом, – снаряд застрял в фундаменте и не взорвался, – все выбито, мы бежали, пригибаясь, потому что свистело, и везде пыль поднималась. Мы за 10 минут собрались, что могла, покидала в чемодан. Я не соображала, что я делаю. Машину бросили в Запорожье, сели в Запорожье на эвакуационный поезд, доехали до Львова, а со Львова через два дня уехали Грецию, здесь наша дочь.

*

Мы с Мариуполя смогли выехать 16 марта. Пили дождевую воду, снег топили. Еды толком не было. Это благодаря маме нашей, она пчеловод, у нее было сухое молоко, она для пчел его покупала, – его разводили и поили детей, потому что дети все время просили кушать.

Отец поехал [за ними] в Мариуполь. Когда первый раз он прорывался, ему говорили: эта дорога очень опасная. Он сказал: "Стреляйте, мне терять нечего. Моя семья там". Он прорвался. Он их не нашел, их забрали родственники, он не знал, где они. Он вернулся опять на эту гору, с Мариуполя выехал, плакал и говорит мне: "Я их не нашел, их в доме нет. Город весь сожжен, все разрушено, Мариуполя нет". Он плакал, мужчина 69 лет. Потом я нашла, где они находились, у каких родственников. И то нам адрес дали неточный, ему дали две улицы, по которым он их искал.

Прилетели ракеты, мы очень испугались, спрятались и слышим, кто-то кричит: "Хозяин, хозяин!" Я открываю окно, вижу папу. Мне казалось, что я сошла с ума. Потому что папа в Мариуполе, в частном секторе, никто не знал где. Мне казалось, что просто я, наверное, уже сошла с ума. Он начал кричать: "Это ты? Выходите, быстро поехали". Он нас спас. Если бы он не приехал, я не знаю, смогли бы мы выжить. Потому что он первый смог въехать по этой дороге, по которой никто не въезжал, только на выезд выезжали. Военные говорили, что тебе нельзя ехать. Он ездил по частному сектору и искал дом, кто знает номер дома. Никто не знал, потому что частный сектор такой запутанный. Я говорю: "Папа, только что прилетело две ракеты, я не могу в машину посадить троих детей и ехать. Мы будем в подвале". Он начал кричать: "Быстро поехали, там коридор, там много машин едет". Мы сели в машину, я засунула троих детей. Трое суток добирались до Запорожья, в обычное время это занимает два с половиной часа дороги. Только смотрела, чтобы не наехать на мину, никуда не смотрела по сторонам. Висели провода, машины, дорога была очень страшная, пока мы не выехали из Мариуполя.

*

Моя бабушка и другие спали в коридоре.

Коридор – самое безопасное место. Коридор вообще посередине. Когда открываешь окно в доме, когда взрывы близко, волна, окна трясутся, конечно, но не вылетают.

А если даже вылетают, то, слава богу, не на человека.

Когда говоришь, немного легче. Выговорился, что ты думаешь.

Иногда даже, когда суперстрашный сон, выговори кому-то и все.

Я обычно выговариваюсь своей собаке и шиншилле.

Можно на воду выговариваться еще, потом смывать.

*

Взрывы встретили в Киеве. Квартира у нас в центре города. В эту ночь я не спала, в 4.30 услышала первый взрыв. Я позвонила маме, она живет напротив меня в доме, говорю: "Мама, началась война". Она говорит: "Нет-нет, тебе показалось. Это, видимо, неправда". Когда она со мной говорила, случился второй взрыв. Я сказала маме, что у нас ровно 15 минут на выход из дому. Набрала папу дочки. Он приехал сразу к нам под дом, успокоил ребенка. Мы с мужем в разводе, но семья, независимо от ситуации, оказывается вместе. Позвонил его папа, сказал, чтобы я забирала своих родителей: "Приезжайте ко мне в дом, я все подготовил".

Мы очень долго ехали, обычно туда ехать минут 20–30, мы ехали около четырех часов, потому что все люди пытались выехать. Я увидела такую толерантность на дорогах – люди понимали, что каждый находится в такой ситуации, я не увидела агрессии, единственное, скорые ехали, не представляю как, по деревьям просто. С бензином было достаточно напряженно, понятно, что все пытались заправиться, поэтому заправки давали только по 10 литров. Мой бывший муж чуть позже приехал, он все организовывал, он главврач клиники, достаточно известный в Украине хирург-офтальмолог. С этой ночи начались ракетные атаки, очень мощные, мы неделю просидели в подвале. Спасибо свекру, что он заранее все организовал. Подниматься наверх нельзя было, мы поднимались по одному исключительно, если какую-то еду подогреть, очень быстро. Если ребенок просился в туалет, я говорила: мы не отвлекаемся, максимально быстро, иначе потом с голой попой будем бежать.

Когда находишься в закрытом пространстве, очень сложно понять, что вокруг происходит. Мои друзья начали по одному уезжать. Одна знакомая, она была неподалеку от меня, сказала, что у них во дворе разорвалась ракета, воронка 50 метров. Говорит: меня отбросило, землей накрыло, я больше в жизни не хочу испытывать состояние лицом в земле. Они сразу в 5 утра уехали с друзьями. Я говорю: "Женечка, а как же я?" – "Я тебе сейчас дам полностью карту. Не переживай, ты проедешь, я в тебя верю".

Я набрала сестру в два часа ночи и сказала, что я беру на себя смелость ехать, потому что дальше тянуть уже не могу. У ребенка сумочка, детки кладут туда самое важное, игрушки, как называется, тревожная сумочка, она ее на плечико и все время говорит: "Мама, куда мы бежим?" Мы двумя машинами выехали, это считается Киевская область. Первые часов пять я просидела, мы просто молчали. Потому что это состояние, когда над тобой что-то летит и за тобой что-то бежит, оно очень страшное. На самом деле, когда едешь по дороге, не понимаешь, кого ты встретишь за поворотом. Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни, потому что до комендантского часа оставалось полтора часа, а дорога по GPS показывала два часа. Путь через поля, где нет дорог, ночь. Ребенок рыдает на заднем сиденье, потому что это страх божий. Замерзшая земля, поле, машину у меня подбрасывало, я думала, что я останусь без машины, но главное было доехать. На следующий день смогли перейти границу в Молдову.

В Молдове договорились с посторонними абсолютно людьми, которые нас встретили, на два дня приютили. Этот момент, когда ты бежал, не мылся неделями, запах войны из тебя выходит. Они нам накрыли постели, накрыли столы, нас теплом этим обогревали, люди, которых мы в жизни не видели. После этого, когда чуть-чуть собрались, отошли, поехали через Румынию. Моя задача была максимально быстро доехать, потому что четверо людей в машине, мама и папа уже в возрасте, им тяжело долго сидеть. Поэтому мы проехали фактически всю Румынию за один день, въехали в Софию, Болгарию, там уже остановились.

Мы все вернемся. Нет ни одного человека, который скажет: мы не вернемся. Мой бывший муж находится там, дедушка моей дочки, отец мужа находится в военных действиях. Муж Юли, человек, который на самом деле может многое, остался, в первые секунды сказал, что я никогда в жизни не покину [страну], я иду и воюю. Он находится в защите. Когда все завершится, мы надеемся и молимся, чтобы как можно скорее, будем думать, как все это строить и перестраивать, потому что наших городов нет.

*

До 2014 года в Донецке жилось очень хорошо. Это была ладная, разумная, очень легкая для работы жизнь. Город сам по себе красивый, с инфраструктурой. Мы избалованные театрами были. У меня было частное предприятие. Для меня был шок пророссийские митинги на центральной площади. Я была совершенно не готова, не могла понять истоков этой популярности российского мира. Оказалось, что сотрудники моего предприятия слушают российское радио, что народ живо интересуется.

Когда человек с автоматом прибежал к нам на рынок, потребовал, чтобы все закрыли свои павильоны, сказал, что сейчас будет митинг, я буду вас инструктировать, когда он сказал: закрывайте свои предприятия, берите лопаты, и мы все пойдем на объездную дорогу рыть окопы, потому что сейчас ВСУ танками пойдет, мы должны им противостоять, потому что они вас с землей сравняют, – я поняла, что это точно не ополченец из Донецка, и что мне точно здесь делать нечего, надо срочно вывозить себя и ребенка на подконтрольную Украине территорию. Собрали последние вещи, в машину побросали, в течение буквально пары суток выехали из Донецка. Приехали в Киев, и там до 2022 года я и пробыла.

Тревожно спала в ночь на 24-е. Это был такой ужас, что я даже не помню, как я впервые сделала заключение, что это не просто единичных диверсантов ловят, что это полномасштабное вторжение. Потом на час – провал, неприятие действительности, а потом собралась, составила план и начала что-то делать. Как профессиональная беженка, я знаю, что вопрос безопасности, прилетит ли в твое жилье или не прилетит – это одно, а вопрос отсутствия работы – это другое. Выжить-то как, кто тебя кормить будет, пока война? Насколько тебе хватит твоих запасов, насколько снабжения города хватит. Не перебьют ли, например, канализацию или водопровод в городе. Это же страшно, – Мариуполь, которому воду перекрыли.

Эвакуационный поезд – это пространство, затрамбованное под завязку детьми, и тащить туда барахло – просто преступление. Мы ехали в "Интерсити", там не то что в тамбуре плечом к плечу мамы стояли с детьми на руках, там в каждом туалете по три мамы с ребенком на руках. Для того, чтобы кто-то мог зайти в туалет, поднимали детей на руки. Какой там чемодан?

*

Я приехала в октябре на учебу в университете, у меня никаких знакомых в Греции из украинской общины не было. Поскольку я пошла на митинги, я познакомилась с большим количеством хороших людей.

Я встретила такого человека, который сказал на каком-то митинге: "Извините, мне очень жаль, что я русский. Извините нас". Наверное, это то, что украинцы будут хотеть слышать от каждого русского, которого они встречают. Я считаю, что каждый русский виноват в том, что где-то промолчал, не сходил, побоялся. Извините, то, что русские не сдаются, любимая фраза русских, – [нет], вы трусы. "Я не Путин, Россия не Путин". Путин. И Россия – это Путин, и вы – Путин, потому что вы его избрали, вы его не проконтролировали, вы позволили вашей заразе распространяться по миру. Вы не взяли под контроль вашу заразу. Вы видите, в оккупированном Энергодаре, в оккупированном Херсоне люди там выходят с украинскими флагами, а напротив стоят танки. Простите, если бы в Москве… Сколько у вас в Москве людей? 12 миллионов? Если бы вышел миллион – автозаков не хватило бы. Пока вы все не осознаете вашу ответственность, либеральные, не либеральные – вы все ответственны за то, что случилось. Как можно, как можно было так сделать? Даже если есть приказ – преступный или не преступный приказ, но – включаешь голову – и не идешь... включаешь голову – не знаю, стреляешь себе в ногу. Но нет, ты не включаешь голову – и стреляешь в людей, режешь, насилуешь, пытаешь их. Где вы учились? Кто ваши учителя? Какие книги вы читали, какие мультики вы смотрели? Мы же смотрели те же самые мультики, советские мультики, и там такого не было.