Гомофобия и политическое давление вынудили актрису Елену Санину и режиссера Оксану Глазунову эмигрировать в Болгарию. Три года они не могли добиться получения убежища в этой стране. После признания российской властью ЛГБТ-движения экстремистским Елену и Оксану попытались вынудить уехать из Болгарии. Лишь на последнем заседании суда было вынесено решение в их пользу. О долгой борьбе за права на безопасность театральные деятели рассказали Радио Свобода.
Об эмиграции
Оксана: Мы приняли решение уехать из России ещё до начала войны. Оно было связано в первую очередь с нашей профессиональной деятельностью, а во вторую очередь с темой ЛГБТК+ и политики. Когда мы понимаем, что ничего не можем делать как творческие люди, мы не можем жить. Для нас профессия – это всё. В России наши творческие возможности с каждым годом ограничивали все сильнее. Закон, направленный на запрет так называемой пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних, отрезал нам возможность работы с детьми. Наряду с нашей театральной деятельностью мы еще занимаемся преподаванием актерского мастерства. Запрет ЛГБТ-сообщества в России перечеркнул для нас любые возможности. Наш театр "31" был закрыт после доноса. Вплоть до отъезда мы выплачивали кредиты, потому что театр был создан нами на наши собственные деньги. После закрытия театра, отказа от сотрудничества с нами государственных театральных сцен мы поняли, что не можем больше заниматься своей профессией. Мы не можем разговаривать с людьми на важные для нас темы. Ставить непонятные детские утренники без социальной нагрузки и какого-то смысла мы не хотели. Нас интересовали вопросы свободы личности, противостояние человека и общества. В общем, у нас произошел накопительный эффект: гомофобия, преследование оппозиционных политиков и активистов, постоянные запреты и ограничения, – все это переполнило чашу терпения. Я сказала Лене, что мы не можем тут жить, потому что это невозможно. Либо мы закапываемся в могилу, либо мы эмигрируем.
Мы ещё до войны поняли, что работать в России не сможем
Елена: С цензурой мы столкнулись задолго до войны. Чиновники требовали на утверждение текст нашего спектакля, чтобы решить, можно ли его играть. Нас просили убрать или заменить какие-то строчки. Например, в одном спектакле моменты о чеченской войне. Мы ещё до войны против Украины поняли, что работать в России не сможем. Нам отказывали в сотрудничестве государственные учреждения, потому что мы не принимали участия в провластных митингах. Мы решили уехать еще в 2019 году, не понимая, как у нас это получится. Мы просто купили карту Европы, повесили её на стену и начали размышлять об эмиграции. Мы поехали в Болгарию, потому что это было доступно. И влюбились в нее с первого взгляда. Мы выбрали город у моря, я всегда хотела жить у моря. Сразу переехать мы не могли. Мы должны были подготовиться. Пандемия задержала нас в Москве. Как только после пандемии пустили первые прямые рейсы, мы взяли кошку с собакой и улетели в Болгарию. Через три месяца нам надо было куда-то уехать по условиям визы. Оксана сказала, что нам нельзя ехать в Россию, потому что, видимо, будет война. И мы поехали в Турцию и Македонию. 4 января 2022 года мы вернулись в Болгарию, а уже 24 февраля началась война. Мы очень переживали. В Россию мы не могли вернуться, потому что критиковали войну публично еще в 2014 году. Миграция отправила нас в агентство по делам беженцев. Я помню, как мы стояли в очереди вместе с украинцами. Наша ситуация была ерундой по сравнению с тем, что чувствовали украинцы. Мы подали на беженство на основании нашей политический деятельности, принадлежности к ЛГБТ-сообществу и профессиональных взглядов. Агентство по делам беженцев не нашло причин предоставить нам убежище. Мы уже три года оспариваем его решение. У нас было десять судебных заседаний на двоих. Во многом это произошло из-за того, что мы не смогли найти адвоката в начале процедуры.
В Болгарии больше человечности и доброты
Оксана: У нас были основания для получения беженства и доказательства. Но нам было непросто объяснить агентству по делам беженцев, как работает российский репрессивный аппарат, как хаотично он бьёт по людям. Чиновники в отказах писали, что у нас маленькая аудитория в соцсетях, они считали наших подписчиков. Сотрудники агентства по делам беженцев использовали для обоснования отказа цитаты Путина, отрицающие факты дискриминации ЛГБТ-людей в России. Последний отказ содержал формулировку, что нас лично в гей-клубе не арестовывали, в СИЗО не заключали. После принятия закона, признавшего ЛГБТ-сообщество экстремистским, чиновники нас "рассмотрели" по ускоренной процедуре. Нам предписали покинуть страну. Мы подали в суд и первый раз выиграли. На последнем судебном заседании были приняты наши аргументы. Судья отправил наше дело в агентство по делам беженцев и рекомендовал им пересмотреть наше дело с учетом его рекомендаций. Судья написал, что репрессии в России в самом деле есть и нам там грозит тюрьма. Сейчас у нас есть основания надеяться на предоставление нам убежища.
О гомофобии
Оксана: В России люди, не стесняясь, вмешиваются в чужую личную жизнь. И они беспардонно высказывают свое мнение тем, кто, с их точки зрения, живёт как-то не так. Люди, с которыми мы в России сотрудничали, считали возможным задавать нам личные вопросы. Нас постоянно спрашивали, состоим ли мы в браке, есть ли у нас дети. Мы не могли без тревоги пригласить к себе домой мастера для ремонтных работ. Один из них, увидев, что в квартире одна кровать, начал нам хамить. Когда мы с Леной гуляли за руку по Москве, нам кричали разные гадости. Я считаю, что российское общество очень гомофобно. Это связано с неприязнью к тем, кто отличается от массы. В Болгарии, хоть её и называют постсоветской страной, в большей степени уважают личную жизнь. В танцевальном коллективе, где занимается Лена, ее спросили, замужем ли она. В ответ она показала наше совместное фото. Реакцией подруг было умиление и никакого негатива. Здесь в целом больше человечности и доброты.
О театре
Государство репрессирует в первую очередь творческих людей
Оксана: Я ещё в университете поняла, что большое количество выпускников театральных вузов не имеют возможности творить свободно в государственной системе. И я решила создать свой театр. Для меня театр – машина для путешествий во времени и пространстве, для которой не должно быть границ. Театр рассматривает человеческую историю в целом: мы говорим о прошлом и о настоящем. Мы немного переводим классику на современный язык, чтобы сохранить эмоциональный и социальный опыт человечества и передать его современному поколению. Наш диалог со зрителем был на острые глобальные темы. В финансовом и бытовом плане нам с театром всегда было сложно. Я совмещала должности режиссёра и директора. Мы были некоммерческой организацией и финансировали театр на свои собственные средства. Одно время мы прикипели к пространству "Мастерская" Алексея Паперного, где работало много театральных коллективов. Этот зал, очень лояльный к нам, к сожалению, закрылся. Мы арендовали другое помещение без какой-либо поддержки государства и спонсоров. Наши зрители накидали нам донатов, которых хватило только на аппаратуру. Но периодически к нам приходили странные люди и спрашивали, с чьего разрешения мы здесь находимся. Мы арендовали это помещение, как и все остальные, как это мог бы сделать любой человек. Закончились эти визиты тем, что пожарная инспекция выписала нам штрафов на 1,5 миллиона за то, что у нас слишком узкие двери, несмотря на то что здание являлось историческим и никаких изменений мы там не делали, да и не имели права. После штрафа мы вынуждены были съехать. Потом мы играли спектакли ещё какое-то время, пытались находить площадки, хотя это было трудно. У нас была и взрослая, и подростковая театральная студия при библиотеках и домах культуры. Но в этих организациях мы не прижились, потому что мы однополая пара и отказывались выходить на провластные митинги. С формулировкой, что мы не вписались в коллектив, нас попросили уволиться. После этого у меня очень долго была депрессия. В тот момент особенно разочаровали конформизм и выученная беспомощность, которую я обнаружила в маленьком коллективе нашего театра. Я увидела в своих артистах все больные места российского общества. Я думаю, что настоящей причиной нашего закрытия были доносы, связанные с гомофобией. Люди, которые на нас доносили, сводили какие-то личные счёты, а государство за это уцепилось. Государство репрессирует в первую очередь творческих людей. Видимо, их влияние на общественное мнение не так мало, как кажется. Я не разочаровалась в профессии, но разочаровалась в людях. И все же я продолжаю верить, что искусство способно изменить мир, хотя уже давно избавилась от юношеского максимализма.
Украина для нас стала особенной страной, потому что оттуда мы приехали уже парой
Елена: У нашего театра есть свой сценический язык, как и у любого театра. В спектаклях Оксаны всегда очень много пластики, движения и музыки. Мы всегда общаемся со зрителями напрямую без так называемой "четвертой стены". Это, наверное, близко к Вахтанговской школе. Оксана выросла на Театре на Юго-Западе Валерия Беляковича. Можно сказать, он её неофициальный учитель. А также на театре Романа Виктюка, наследие которого сейчас активно уничтожается путинским режимом. Нас с Оксаной познакомил театр. Мой первый театр, в котором я работала, уже изжил себя, и я искала, как мне дальше развиваться. Оксане меня кто-то порекомендовал. Она позвонила и сказала, что у нее сложная ситуация. Ей нужна актриса, чтобы ввестись сразу в два спектакля. Она назвала мне фамилии двух драматургов – Вадима Леванова и Теннесси Уильямса. Леванова я как раз читала в это время, а Уильямс вообще мой самый любимый драматург. Спектакль "Крик", который мы в итоге поставили, я люблю больше всего. Когда я услышала эти две фамилии, я сразу сказала Оксане "да", не понимая ни условий, ни количества работы. И мы начали репетиции. На тот момент были заявлены гастроли в Киеве. Актеры не поверили, что мы успеем отрепетировать, и ушли. Мы не сдались, и за полторы недели поставили моноспектакль "Пятая стадия". Во время премьеры было очень страшно. Я даже не вышла на второй поклон, потому что не была уверена, что аудитория среднего и старшего возраста, которая была в Киеве, поняла наш спектакль. Мы думали, что он скорее для молодёжи, потому что он состоял из сочетания поэзии и музыки певицы Бьорк. Но зрители приняли нас очень хорошо. Мы поняли, что создали что-то интересное. Украина для нас стала особенной страной, потому что оттуда мы приехали уже парой.
О детской театральной школе
Елена: В Болгарии мы создали свою театральную школу и обучаем подростков и взрослых актерскому мастерству. У нас сейчас 18 подростков и одна группа взрослых. Наша театральная студия наполовину состоит из русских, наполовину из украинцев. Есть ещё раз ребята из Беларуси. Все наши ученики эмигрировали вынуждено из России и Украины. Им сложно адаптироваться в Болгарии. Театр поддерживает и сплачивает их. Когда мы делали первый спектакль с подростками, мы сказали ученикам, что они не просто исполнители, они художники и могут говорить о том, что волнует именно их. Они долго молчали. Затем стали говорить на очень взрослые темы. За наш первый спектакль мы получили второе место на фестивале театральных школ. Жюри сказало, что это очень здорово, что в нашей группе занимаются и русские, и украинские дети, что мы делаем искусство и в нашем подходе они чувствуют школу.
Оксана: Дети выбрали серьезную тему для творчества о смысле жизни, о борьбе и невзаимности. В спектакль вошла военная тема о бюрократии и проблемах разделенных войной людей. Все это мы рассказали драматическо-пластическим языком. Когда ученики спорят и вредничают, я им говорю, чтобы они старались создавать вокруг себя такой мир, в котором им самим будет приятно жить. Распыляя негатив в пространство, ты сам же в нем и находишься. Как сказал испанский драматург Лопе де Вега: "Живи и жить давай другим!"
