Ссылки для упрощенного доступа

Новый 37-й. Александр Черкасов – о правилах выбора жертв


Давно и много, к месту и не к месту в России говорили про "новый 37-й год". Но вряд ли кто-то мог представить, что 37-й придет, нацепив личину 41-го. Мысль об этом сходстве нынешней "частичной мобилизации" (разумеется, в ходе священной войны с вековечными коварными врагами, угнетающими наших братьев и посягнувшими на сакральное, на рубежи) с Большим террором очевидна, и уже высказывалась, но тут важны детали.

Это, во-первых (очевидно, но распишу по пунктам), – дважды преступная затея: бросить в топку агрессивной войны, на полях которой уже потеряла боеспособность "вторая в мире армия", "пушечное мясо" мобилизованных. И тут преступные методы не должны отвлекать от преступной по своей сути цели.
"37-й", "Большой террор" был примерно тем же – сочетанием методов государственного террора и безумного, преступного целеполагания.

Во-вторых, "частичная мобилизация" – это типичная "массовая операция" в стиле 1930-х, с установленными значительными "лимитами" по "категориям". Именно так проходили "национальные" операции (самая массовая – польская), или "кулацкая", на которую пришлась половина от общего числа расстрелянных в 1937-1938 годах.

В-третьих, охват "частичной мобилизации" не индивидуальный, а категориальный. На практике мобилизовывали не людей, действительно находящихся на учёте по каким-то воинским специальностям, а всех, кто попадал под раздачу повесток. Точно так же в мясорубку "массовых операций" попадали отнюдь не только те, кто находился на учете по какой-либо категории. Ещё раз оговорюсь: говоря о преступных методах, мы не забываем о преступной сути самого процесса, будь то сталинский террор или путинская война.

Даже в ходе коллективизации было больше порядка, понимая который, иногда можно было действовать хладнокровно и рационально

В-четвертых, вот ещё одна важная деталь: задания в ходе этой (ещё раз повторю, заведомо преступной) "массовой операции" по "частичной мобилизации" поставлены очевидно нереальные. Система воинского учета, как теперь ясно, не позволяла проводить мобилизацию "тех, кого положено". Поэтому начинали хватать всех, до кого могли дотянуться. Перед началом "кулацкой операции" 37-го во все региональные структуры НКВД, в областные и республиканские управления пришли шифротелеграммы: "Поднять картотеку по таким-то окрасам", то есть подготовить в системе оперативного учёта выборку по искомым категориям и сообщить общее число подучётных. А когда начальники управлений НКВД съехались в Москву, то после общего совещания каждого из них вызывали к себе "железный нарком" Николай Ежов и его первый заместитель Михаил Фриновский. И беседовали индивидуально, выдавая среди прочего "лимиты" по "категориям". И если, скажем, кто-то ранее сообщал: мол, у меня "подучетных" 973 человека, – то лимит "по первой категории" (расстрел) ему выдавали, скажем, 1200 человек. Никто прямо не давал указаний о фальсификации дел. Но при этом все понимали, что без фальсификации задание не будет выполнено.

Вследствие этого, в-пятых, начинается кампания, в которой региональное начальство стремится выполнить и перевыполнить поставленные планы. В нашем случае – по мобилизации. Иначе ведь кранты этому региональному начальству. В 1937 году тоже началось соревнование между регионами, между региональными начальниками. Итог был страшным. Согласно оперативному приказу 00447 ("кулацкая операция"), "по первой категории" предполагалось оформить 79 500 человек. А в результате расстреляли в пять раз больше.

При общем безумии происходящего, при в общем произвольном выборе жертв, исполнители Большого террора были куда аккуратнее в смысле процедуры. Сотрудники НКВД не дежурили у станций московского метро (хотя метро тогда уже работало), а приходили за конкретным человеком, который был указан в бумагах, по его адресу и увозили именно его. И вот эта рациональность обезумевшей государственной машины порой оставляла людям возможности поиска путей к спасению.

Даже в ходе коллективизации было больше порядка, понимая который, иногда можно было действовать хладнокровно и рационально. У моего прадеда, тамбовского крестьянина Василия Кондратьевича Скоркина, было десять детей. Младшего назвали по отцу. В тот же год появился на свет первый внук. Бегая по двору, один бесштанный карапуз кричал другому: "Дядя Вася! Дядя Вася!" Из образования Василий Кондратьевич имел церковно-приходскую школу и службу в армии в "империалистическую", как тогда говорили, войну. Как-то вечером прадед узнал, что в село пришла разнарядка на "кулака с семьей", и сделал правильный вывод: утром его в селе не было. Семейное хозяйство, разумеется, разорили в колхоз. Но жену с детьми в Сибирь не сослали, поскольку разнарядка была именно на "кулака с семьей", а не на "семью кулака" – именно на это рассчитывал ударившийся в бега. Вернулся он через пару лет, поработав на стройках пятилетки. Боюсь, в нашем нынешнем бедствии логика Василия Кондратьевича вряд ли сработала бы.

Шестое. Неизбежные сообщения о "перегибах на местах", в ответ – запоздалая и слабая реакция по поводу именно что "перегибов", а не по сути, без осознания и критики безумия мобилизации и самой преступной войны.

Седьмое и последнее. Сторонние наблюдатели – журналисты, или историки, если речь идет о 1930-х, – склонны видеть в происходящем признаки какого-то замысла, "социальной инженерии". Но это скорее попытки найти, вслед за шекспировским Полонием, a method in this madness, "систему в безумии".

Можно было бы продолжать это перечисление и сопоставление со всеми прочими "прелестями" советских кампаний – коллективизации, хлебозаготовок, депортаций народов и т.п. Желающие могут сами найти и добавить эти черты сходства или провести различие. Ведь исторические аналогии – всего лишь аналогии. Впрочем, эти параллели могут быть чем-то большим, если сходство объектов – сталинского СССР и путинской России – не только внешнее.

Александр Черкасов – журналист и правозащитник, бывший председатель Совета правозащитного центра "Мемориал". В 2021 году "Мемориал" был ликвидирован решением российских властей. Общество "Мемориал" в 2022 году стало лауреатом Нобелевской премии мира

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции

XS
SM
MD
LG