Иван Толстой: "Поверх барьеров". Итоги 2023 года. В чем этот год уникален, мне кажется, так это в том, сколько бывших друзей и, казалось, единомышленников поссорилось между собой. Две главнейших темы развели людей на разные полюса – война в Украине и нападение ХАМАС на израильские поселения. Со времен нацизма мир еще не видел подобного всплеска антисемитизма. И под этими общественными расколами, украинским и израильским, мы и стоим в конце года, оторопев и не понимая, как теперь быть.

Андрей, как бы вы описали свое ощущение от прошедшего года? Вам ведь удалось даже попутешествовать?

Андрей Гаврилов: Путешествовать немного. Вы сразу подняли две такие темы, от которых уйти невозможно. Что бы мы ни делали, что бы мы ни смотрели, ни читали, о чем бы мы ни думали, они всегда весь этот год висят над нами, то одна, то другая, то обе вместе. Хочется сказать, что ты испытываешь гнев и ярость, но при этом какое-то ощущение бессилия. Потому что очень много хотелось бы сделать, если бы у тебя в руках была волшебная палочка, или волшебный котелок, или что там полагается иметь в руках для того, чтобы исправить то, что в реальной жизни исправить невозможно.

Для меня потрясением, например, было то, насколько некоторые средства массовой информации на Западе, говоря современным полужаргонным языком, повелись на фейковые сообщения ХАМАС и палестинских средств массовой информации, не проверяя, не удостоив даже минутной проверке те сообщения, которые до них дошли, стали публиковать совершенно идиотские антисемитские статьи, якобы репортажи, якобы сообщения с места событий и так далее. Потом некоторые из них давали опровержения. Но мы же знаем, что такое опровержения на условной 16-й полосе по сравнению с броским репортажем, заголовком на, условно, первой полосе.

Некоторые радиостанции, которые всю жизнь, по крайней мере, в Москве считались образцом объективности ("есть обычай на Руси ночью слушать" западные радиостанции), скажем так, деликатно, вдруг повели себя не менее позорно, чем советские издания в советскую эпоху. Вот это для меня было огромной неожиданностью.

Как-то, наверное, еще с советских времен была привычка относиться к западным источникам информации (а для нас западные СМИ – это ни в коем случае не были коллективным организатором, чем-то там еще, а именно источником информации), осталась эта привычка относиться к ним с определенной долей уважения. И вдруг такое полное падение репутации, отказ от собственной репутации, плюс еще наряду высказывания руководителей ведущих американских вузов, для которых Холокост – это, конечно, плохо, но в определенном контексте, – вот это, конечно, меня поразило, если брать политику, может быть, больше всего остального.

Даже, наверное, больше, чем война с Украиной, потому что это было совсем новое событие, я имею в виду нападение ХАМАС на Израиль, и, конечно, оно воспринималось немного острее и немного больнее, чем та жуткая война, которая идет уже второй, третий, четвертый, пятый, шестой год. Здесь даже невозможно понять на самом деле, с чего начинать отсчет.

Но кроме этого были еще какие-то другие события и личного характера. Вы правы, что многие друзья, в моем случае не родственники, но я знаю семьи, где родственники вставали по разные стороны баррикад с принятой у нас нетерпимостью к чужому мнению. Это приводило к разрывам, иногда, с моей точки зрения, абсолютно заслуженным и понятным, иногда не совсем, может быть, заслуженным, их можно было, наверное, как-то сгладить. Но действительно общество раскалывается.

Вы знаете, этот рисунок знаменитый на уроках геометрии в 5-м классе, когда рисуют точку и показывают, что из нее можно провести линии в любую сторону, в итоге получается микроежик: в середине точка, и в разные стороны, как у дикобраза, иголки. Общество раскалывается по каждой из этих линий, по каждой из этих иголок. Не Украина – так Израиль, не Израиль – так возможность сотрудничества или невозможность сотрудничества, не возможность сотрудничества – так возможность уезда или невозможность уезда. Это происходит все чаще и чаще, честно говоря, пока что я конца этому не вижу. Сказал я, говоря о культурных событиях года. Я прошу прошения, возможно, я немного увлекся.

Иван Толстой: Нет, вы совершенно правы, мне кажется, невозможно говорить ни о какой культуре, не держа в голове этих нравственных, этических противоречий. Но, тем не менее, что-то можно структурировать в опыте проживания этого кошмарного 2023 года.

Давайте попробуем вернуться к книжной полке. Нынче книги попадают в руки не сразу, а с большим запозданием, по крайней мере для человека, который сидит в Праге. Так что я совершенно не претендую на оперативность отклика или чтения, но тем дороже для меня каждая приходящая новинка.

Андрей Гаврилов: Иван, можно вас перебью? Как интересно вы оговорились или, вернее, как интересно вы построили фразу о том, что новинки книжные к вам приходят не сразу. Я правильно примерно вас цитирую?

Иван Толстой: Да.

Андрей Гаврилов: Здесь, наверное, надо добавить, что это книжные новинки, изданные в России.

Иван Толстой: Конечно.

Андрей Гаврилов: Я могу в ответ на это поставить зеркало, как в "Алисе", и сказать, что, ой, как не сразу и, ой, какими обходными путями, прямо вспоминаю великие в советское время попытки найти книгу, изданную не в СССР, так и здесь. Я с каким-то смешанным чувством интереса и обиды в чем-то наблюдаю за развитием тамиздата, новой волны тамиздата. Книги, которые издаются на русском языке в Израиле, в Германии, наверняка в Штатах, я совершенно не в курсе того, что там издается, в других странах, и они вообще не попадают практически сюда, за исключением, повторяю, тех экземпляров, которые кто-то привез с собой, кто-то сунул в карман, может быть, как и раньше, даже что-то переслали с дипломатической почтой, не знаю, не могу этого утверждать, но я не удивлюсь, если скоро так оно и будет.

Мы здесь точно так же, как вы, лишены российских изданий, мы лишены зарубежных изданий. Еще совсем недавно (началось, конечно, давно, с той памятной Международной Московской книжной ярмарки, на которой был представлен "Ардис", вы помните эту историю, конечно) здесь можно было увидеть что-то, изданное в Израиле, на "Нон-фикшн", был даже целый стенд, можно было подойти, покопаться, теперь этого нет.

"Нон-фикшн", который прошел совсем недавно, о котором можно сказать несколько слов, тем не менее, не представил на этот раз (не знаю, что будет дальше, но, думаю, что будет то же самое) не представил зарубежных книжных издателей. Более того, не было на этой выставке (все, что я говорю, – это чисто субъективно, наверняка почти на каждую мою фразу кто-нибудь скажет: ну как же, я подошел и увидел, – возможно; я говорю то, что я увидел или не увидел), на этой книжной ярмарке я не увидел книг людей, которых у нас власть причисляет к "иноагентам".

Я не увидел Акунина, я не увидел Быкова. Где-то, кажется, мелькнуло по одному экземпляру чего-то, но это всё. Эта тенденция нового книжного "железного занавеса" – это, конечно, не может не пугать.

Раз уж мы заговорили про "Нон-фикшн", на которую вы не могли попасть, естественно, я позволю себе сказать буквально несколько слов об этой ярмарке. Конечно, она была спокойнее, чем раньше, не было таких очередей, не было лома, можно было совершенно спокойно купить билет, пройти. Интересная тенденция, что если еще недавно книжные ярмарки любые и книжные магазины были завалены триумвиратом "Бродский, Довлатов, Булгаков", то теперь их стало поменьше. Вы раньше приходили – просто глаза разбегались: выбирай любое издание Довлатова, любое издание Бродского, детское, взрослое, подростковое, для читателей, для зрителей, для слушателей, для смотрителей, для кого угодно, – этого нет.

Как я уже сказал, нет тамиздата, нет "иноагентов". По-прежнему гордо на стенде "Жизнь замечательных людей" стоят тома "Сталин", "Герои СМЕРШа" и тому подобное. По-прежнему представлены сборники, что называется, Z-поэзии. По-прежнему цензурируются выступления и презентации. Мы знаем, что главный редактор Издательства Ивана Лимбаха Ирина Кравцова рассказала, что на ярмарке было запрещено проведение презентации новой книги драматурга Александра Гельмана "Со всеми наедине". И в первую секунду это вызывает оторопь: Гельман – это классик современной драматургии, что он мог такого сказать или сделать, что вдруг его взяли и закрыли? Официальная формулировка была в том, что он "сложный спикер". Это гениальная формулировка. А потом ты вспоминаешь, что он отец Марата Гельмана, который не стесняется в выражении своих политических взглядов, политических симпатий и антипатий. Может быть, дело было в этом.

Не было классики. Вернее, нет, классика, конечно, была, классика всегда есть, но классики стало меньше. И русской классики, и зарубежной. То есть найти том, предположим, Гончарова, условного Гончарова или условного Стендаля, за исключением каких-нибудь серий типа "Тысяча гениальных романов, которые надо прочесть школьнику до наступления половой зрелости" или что-нибудь в этом роде, за исключением таких серий отдельных изданий практически не было.

Кстати, я с этим столкнулся еще несколько лет назад, когда мне нужно было показать одному школьнику нечто классическое в русской литературе, самое смешное, что это был Лев Николаевич Толстой, только не "Война и мир" и не "Анна Каренина", вдруг выяснилось, что за этим нужно побегать и поискать. Вот то же самое было, на мой взгляд, и на этой ярмарке.

И, конечно, венцом, таким эпилогом ярмарки стало заявление издательства АСТ и их решение приостановить распространение книг Акунина и Быкова. Дальше официальная цитата: "Публичные заявления писателей, которые вызвали широкий общественный резонанс, требуют правовой оценки. До прояснения ситуации выпуск и отгрузки книг возобновлены не будут".

Иван Толстой: Андрей, вы меня абсолютно убедили, что пора срочно с двух сторон рыть тоннель Бомбей – Лондон и организовывать книгообмен Запад – Восток. Пока мы еще к этому не приступили, я делаю официальное заявление: мы не приступили еще к рытью тоннеля.

Андрей Гаврилов: Иван, тем более что нет такого города Бомбей – есть город Мумбаи.

Иван Толстой: Я расскажу, чем сердце успокоилось или, наоборот, обрадовалось. Несколько книжек пришли, поступили, прилетели, приползли ко мне в Прагу.

Андрей Гаврилов: Иван, извините, прежде чем вы приступите к рассказу о ваших сокровищах, я не могу не поздравить вас с выходом в минувшем году книги "Хранители наследства", которая вышла, если я не ошибаюсь, в России. Всем, кому интересна история сохранения "Литературного наследства" СССР и в России, мне кажется, эту вашу книгу должны прочесть обязательно.

Иван Толстой: Спасибо, Андрей, за рекламу. Поверьте, мы не сговаривались о том, что вы ее прорекламируете. Мне очень приятно. Надеюсь, что слушателей она тоже заинтересует. Итак, какие книжки лежат на прикроватной полке?

Константин Морозов – "Борис Савинков. Опыт научной биографии", издательство "Нестор-История". Константин Морозов – известный историк, специалист по освободительному революционному движению в России. Огромный, впечатляющий том, полный иллюстраций, документов, всевозможных цитат, уточнений биографии Бориса Савинкова, одной из ярчайших, интереснейших фигур.

Вообще найти для автора фигуру в качестве возможного биографического героя – это ужасно важно, человека, в котором сойдутся самые разные линии – политические, исторические, психологические, культурные, человеческие, какие угодно. Вот Савинков, безусловно, такая фигура. И Константин Морозов, который много лет, много десятилетий подбирался к этой фигуре, наконец-то такую книгу выпустил. И действительно подзаголовок "Опыт научной биографии" – это совершенно точная характеристика, я бы сказал, рекомендация этой книги.

Вторая книжка тоже посвящена одной фигуре, и удивительно точно автор выбрала эту фигуру: Ирина Винокурова написала биографию Нины Берберовой, одной из самых интересных авторесс (как сейчас полагается говорить) ХХ века. "Нина Берберова: известная и неизвестная", издательство Academic Studies Press, "БиблиоРоссика". Здесь Ирина Винокурова, живущая в Соединенных Штатах в одном из университетских городов, собрала по американским и другим архивам те документы, те сведения, те факты биографии своей подопечной Нины Николаевны Берберовой, которые лежали под спудом, которые очень часто сама Берберова старалась утаить от потомков, но Ирина Винокурова не промах, и она разгадала многие загадки Нины Берберовой.

Между прочим, на ярмарке "Нон-фикшн", на которой, в отличие от меня, Андрей, вы побывали, эта книжка была в топе продаж. Она, кстати, так и позиционировалась, как "книжка, претендующая на статус бестселлера". Я абсолютно убежден, что она бестселлером будет, в течение многих лет так и останется.

Книга, о которой нельзя не упомянуть, – это "Угодило зернышко промеж двух жерновов" Александра Исаевича Солженицына. Собственно говоря, главная часть, основная, центральная часть текста была известна уже четверть века, в конце 90-х годов журнал "Новый мир" печатал главы из этих воспоминаний, эмигрантских уже воспоминаний Солженицына. Но сейчас издательство "Время", объединив все эти главы, что-то уточнив, что-то добавив и, конечно, прибавив иллюстративный ряд, выпустило огромным внушительным томом. И это интереснейшее, увлекательнейшее чтение, от которого часто волосы встают дыбом, потому что Солженицын настолько расходится с сегодняшними – и не только моими, но уж моими точно представлениями о том, как жила эмиграция, что такое Россия, какова русская история и так далее.

Но вы правильно, Андрей, сказали, как у дикобраза, как у морского ежика, в разные стороны от этой точки расходятся линии и иголки. Быть несогласным – это совершенно нормально. Книга Солженицына опять-таки на многие десятилетия, если не на века написана, исключительно интересна. И всем напоминаю, что ее можно и, по-моему, нужно прочитать, если вы вообще болеете всеми прежними нашими культурными проблемами и заботами. А уж то, что она вышла в 2022 году, то, повторяю, до Европы эта улитка доползает очень медленно.

Андрей Гаврилов: Я скажу в ответ на это, что один из героев наших прошлых с вами передач, циклов Даниэль Клугер выпустил новое издание своей "Баскервильской мистерии", и книга также вошла в топ этой последней ярмарки "Нон-фикшн". "Баскервильская мистерия", издательство "Текст", – это разговор о детективе, но сама читается как детектив, оторваться от нее совершенно невозможно. Что такое сыщик, что такое преступник, что у них общего, почему серьезные писатели и серьезные читатели обращаются к этому вроде бы официально несерьезному жанру – обо всем этом книга Даниэля Клугера, повторяю, один из топов последней ярмарки.

Иван Толстой: Андрей, по-моему, пора перейти к какой-то музыкальной теме. Все-таки целый год прошел, неужели не было интересной музыки за это время?

Андрей Гаврилов: Музыки было очень много. Во-первых, конечно, новый после длительнейшего перерыва альбом группы "Роллинг Стоунз". Опять-таки после длиннющего перерыва, по-моему, после 1965 года, в записи альбома принял участие один из членов группы "Битлз", а именно Пол Маккартни. В 1965 году вместе с Джоном Ленноном они просто были на подпевках одной из песен "Роллинг Стоунз".

Вышла новая старая, древняя песня "Битлз" Now and Then. Напомню, что черновик этой песни был записан Джоном Ленноном, очень долго оставался неизданным, потому что технология не позволяла вытянуть запись на более-менее приличный уровень. Но после того, как благодаря кинорежиссеру Питеру Джексону, автору документального фильма о последних минутах существования квартета "Битлз", благодаря новой технологии, изобретенной для этого фильма, стало возможным сделать звук песни приличным. И вот она вышла и заняла первые места во всех возможных хит-парадах, что в чем-то естественно.

Тут же были выпущены или, вернее, переизданы знаменитые сборники "Битлз 62–66" и "Битлз 67–70". И должен сказать, что у них совершенно фантастический звук, у новых миксов, у нового мастеринга. Много чего выходило очень интересного и в мировом джазе, и в мировой рок-музыке, говорить об этом можно очень много. Я уже не говорю про классическую музыку.

Но произошло два события, которые повернули меня в определенную сторону. В октябре в Брянской областной библиотеке должен был пройти творческий вечер певицы Карины Жаковой. Это мероприятие отменил новый директор учреждения культуры Геннадий Селебин (а я уверен, что родина должна знать своих героев), который заявил, что негоже исполнять джазовые композиции на английском языке в бастионе русской словесности. Об этом сообщило издание "Брянский ворчун".

Прошло какое-то время после этого сообщения, отменили заранее, конечно, и вот вторая новость, грустная новость: в Москве скончался Николай Богайчук. Я допускаю, что вам, Иван, и очень многим нашим слушателям это имя и фамилия, если они не интересуются специально российским джазом, это имя может ничего не сказать, а это совершенно уникальный человек – продюсер Николай Богайчук. Мы вообще плохо знаем продюсеров. Да, конечно, Джордж Мартин, продюсер "Битлз", конечно, любители джаза американского вспомнят великих джазовых продюсеров, а вот кто из наших продюсеров у нас в памяти? Практически никого. И вот Николай Богайчук – это человек, который как бы занял эту нишу в нашем сознании. Он выпустил, по моим подсчетам, более 400 компакт-дисков с записью преимущественно джаза, именно российского джаза, советского джаза тоже. Он очень много копался в архивах, издавал на компакт-дисках то, что оставалось неизданным.

Он родился в городе, который сейчас называется Бахмут, а тогда он назывался Артемовск, в Украине. Создал дискотеку, потом выступал на городском телевидении. Короче говоря, после распада СССР он образовался в Москве, где одно время работал в клубе "Метро Экспресс", потом клуб рухнул, несмотря на выступление таких звезд, как Сергей Манукян, Вячеслав Горский, "Арсенал" Алексея Козлова. Богайчук стал работать продавцом в магазинах компакт-дисков. В

1997 году он спродюсировал переиздание на компакт-дисках всего наследия ансамбля "Арсенал", до этого в советский период выходившего на фирме "Мелодия". Это было издание под общим названием "Опаленные временем". И эти четыре альбома заложили основу каталога новой фирмы грамзаписи Boheme Music, где Николай Богайчук был главным музыкальным продюсером, даже если на альбомах не стоит его фамилия. Я о нем еще буду сегодня говорить, а пока предлагаю послушать фрагмент из альбома 2003 года, который Николай успел довести до конца и выпустить, – это трио Евгения Гречищева: Сергей Хутас – контрабас, Игорь Ямпольский – ударные и Евгений Гречищев – фортепиано, пьеса "Всякое дыхание" из альбома "Всякое дыхание".

(Музыка)

Иван Толстой: В декабре скончалась одна из старейших русских эмигранток, одна из известнейших женщин русского зарубежья, а может быть, и русской литературы ХХ века, по крайней мере, входящая в некий пантеон знаменитых женщин, знаменитых жен, самостоятельных и активных, Мария Васильевна Розанова. Она немного не дожила до 94 лет.

Мария Васильевна Розанова – ярчайшая фигура, которая прославилась и сама, но, безусловно, прежде всего как жена Андрея Синявского, жена и друг, помощник и советчик, человек, без которого, возможно, Абрама Терца и не было бы. Потому что мне сдается, что Терца они выдумали вдвоем, а может быть, Мария Васильевна была и мотором этого уж больно для ее хулиганской души, мальчишеского ее сознания, веселого мышления и совершенно анархического поведения этот Абрам Терц. Он просто ягодка такая, которую она хотела надкусить и поделилась половиной с Андреем Донатовичем.

Она пережила его на четверть века, многое сделала для увековечения его памяти, определила его архив в Стэнфордский университет, выпускала его книги, продолжила издание, правда, недолго, их общего журнала "Синтаксис". И вообще открыла свой дом для исследователей, для всех, кто хотел знать больше, кто хотел ее слушать. Она и навязывала себя, и приезжала в Москву, выступала и по радио, и в наших программах она нередко была. Ярчайшая женщина, которая написала свои воспоминания, но не совалась с этими воспоминаниями в печать, знала свое скромное место, хотя и недооценивала, может быть, его. Воспоминания назывались "Абрам да Марья", что совершенно очевидно. Мария Васильевна скончалась. Это место теперь будет незанятым, наверное, очень долго, такого второго яркого человека очень трудно сыскать.

Андрей Гаврилов: Я помню, как она поразила меня, когда мы с вами приехали к ней. Наверное, ей бы не очень понравилась ваша фраза о том, что она в первую очередь жена Андрея Синявского, она все-таки придерживалась немножечко другой точки зрения. Напомню, когда к ней в гости приезжала какая-нибудь дама, говорила: "Здравствуйте, я жена Ивана Ивановича", – Мария Розанова на нее хитро так смотрела и говорила: "А, понятно. А чем вы днем занимаетесь?" Эта ее хулиганская фраза мне очень хорошо запомнилась.

Иван Толстой: Но, Андрей, печальное событие в декабре было, не только связанное с уходом Марии Васильевны Розановой, но и с кончиной еще одного человека, которая была в наших с вами программах и которую, в отличие от меня, вы посетили в ее доме в Израиле. Расскажите, пожалуйста.

Андрей Гаврилов: Я думаю, вы имеете в виду Ларису Герштейн, израильскую певицу, исполнительницу и бардовских песен, и просто песен на иврите, на многих языках.

Мы говорили о ней в нашем коротком цикле о юбилее, таком якобы юбилее, 85-летии бардовской песни в СССР и в России. Она меня поразила тем, что мы с ней никогда не виделись до этого, мы не были знакомы, я ей позвонил, ее предупредили о том, что я буду звонить, я приехал, и с первой же минуты у меня было ощущение, что я попал к себе домой. То тепло, та доброта, та расположенность к человеку, они встречаются не каждый день, они встречаются не часто.

Я безумно благодарен Ларисе Герштейн за то, что она уделила тогда мне столько времени, за то, что согласилась, что я буду мучить вопросами уже плохо себя чувствовавшего ее супруга Эдуарда Кузнецова, за то, как она вообще себя вела. Это очень трудно пересказать, очень трудно передать словами эту атмосферу гостеприимного дома, дома, немножечко напоминающего даже не знаю что, может быть, коктебельский какой-нибудь писательский дом, может быть, репинский какой-нибудь дом, дом, где, повторяю, если ты вошел, то ты становишься своим. У меня было полное ощущение, что не своих не пускают просто. Она была умницей, она была красавицей. Жалко, что она ушла.

К большому сожалению, я, конечно, понимаю, что каждый год собирает свою жатву, но, тем не менее, нельзя не сказать, что буквально за несколько дней до записи нашей с вами программы скончался Отар Иоселиани, выдающийся советский, российский, грузинский и французский режиссер, автор таких фильмов, как "Жил певчий дрозд", "Пастораль", "Листопад". Я упоминаю только фильмы его советского периода, потому что фильм "Пастораль" – это фильм 1975 года, когда я его посмотрел, меня поразил тем, что фильм о том, как люди приезжают в деревню репетировать то ли Баха, то ли Генделя, как этот фильм вдруг мог стать абсолютно антисоветским, с моей точки зрения, проявлением абсолютного инакомыслия в том, что на этот варварский режим, на эту свинцовую мерзость жизни можно просто не обращать внимания и заниматься своим прекрасным делом. Потом были замечательные французские фильмы, потом было много историй, связанных с приездом Иоселиани в Грузию, в Россию, но это отдельная тема. Просто это действительно большая потеря.

Иван Толстой: Андрей, давайте перейдем опять к музыке.

Андрей Гаврилов: Я продолжу разговор про Николая Богайчука, потому что я абсолютно уверен, что он этого заслуживает. В 1998–99-х годах он спродюсировал десятки новых джазовых релизов и переизданий. Например, первое и единственное до сих пор переиздание, как теперь говорят, на цифре, на компакт-дисках всех четырех альбомов ансамбля "Каданс" Германа Лукьянова, что раньше выходили на "Мелодии" опять-таки в советский период.

Для меня было очень важно то, что в этом издании он уже проявил хитрость, находчивость, изворотливость продюсера: деньги ему выделили на один альбом, ему потребовалось все умение вести переговоры, вся небоязнь того, что на него падет гнев людей, которые деньги выделяют, ему могут потом в работе отказать, он умудрился издать четыре альбома на компакт-дисках, был двойной альбом, поскольку к тому же Герман Лукьянов запретил что-либо сокращать, изменять или выбрасывать из своих записей. До сих пор это издание пользуется огромным успехом у любителей джаза, становится потихоньку большой редкостью.

В 2012 году Николай Богайчук возглавил музыкальное издательство ArtBeat Music. И следующее десятилетие большая часть его продюсерской деятельности была связана именно с этим лейблом. Он выпускал и виниловые пластинки, и компакт-диски, выпускал не только джаз, но выпускал и другие формы не совсем мейнстримовской музыки, которая сейчас существует в России, арт-рок, рок-фьюжн, фольклор и так далее. И представлял очень часто музыкантов, которые до этого не имели выхода к широкой аудитории. Я предлагаю послушать пьесу "Черный дрозд" из альбома Владимира Нестеренко на хаммонд-органе, Николая Куликова на гитаре и Алексея Бейкера на ударных. Альбом называется "Со всеми остановками". Я думаю, что пьесу "Черный дрозд" вы, Иван, как любитель "Битлз", тут же распознаете как знаменитую Blackbird.

(Музыка)

Иван Толстой: Документальный фильм "Камень, ножницы, бумага" Антона Желнова, Анны Наринской и Ивана Юдина наконец-то вышел на экраны. Премьера этого фильма была назначена на 8 октября, а все мы помним, что случилось накануне, 7-го, потому что премьера должна была пройти в киноцентре в Тель-Авиве. Понятно, что она не состоялась.

И только в начале декабря в Риге наконец-то фильм был показан широким экраном для широкой публики. До этого он, правда, шел специальным, полузакрытым, что называется, профессиональным экраном – в университетских аудиториях и среди публики, которая имела отношение к издательству "Ардис". Мне тоже его удалось посмотреть.

Мы сделали с Антоном Желновым и Анной Наринской большое интервью часовое, рассказали об этом фильме, о его проблематике. Фильм посвящен издательству "Ардис", тому самому знаменитому издательству, которое вы упомянули, рассказывая о "Нон-фикшн" сегодня. "Ардис", на котором выросло одно, или два, или, может быть, даже больше поколений. "Ардис" издавал не только авторов ХХ века, но и Пушкина "Путешествие в Арзрум" (эмигрантское издание, чудно иллюстрированное), выпускали "Философические письма" Чаадаева, которые эмигрант, поэт Алексей Цветков сам набирал четырьмя пальцами на композере в Анн-Арборе.

Эллендея, Карл Проффер и их дело стали главными героями этого фильма. И Антон Желнов, Анна Наринская и Иван Юдин создали замечательное документальное, одновременно настроенческое кино с особыми киноэффектами, с интервьюированием всех людей, которые выжили и которые причастны к работе этого издательства. А каков ваш был кинематографический опыт в этом году, Андрей?

Андрей Гаврилов: Большого опыта не было, потому что наибольшее впечатление на меня произвело решение Министерства культуры отказать в прокате последнему фильму, самому свежему фильму Александра Сокурова "Сказка". Я специально оговорился, потому что надеюсь, что этот фильм будет не последним. Было заявление в сети от режиссера, что больше он ничего снимать не будет, потом было опровержение, что эти слова вырваны из контекста, его неправильно поняли. В любом случае на сегодняшний день этот фильм в России официально не разрешен.

Опять у нас начинаются эти игрища. Его можно посмотреть практически официально в сети, потому что он был представлен на канале Ксении Собчак, вы можете просто выйти на ее канал в YouTube и посмотреть не только сам фильм, но и дискуссию о нем, а вроде бы сам фильм посмотреть нельзя без дискуссий и без Ксении Собчак.

Не будем ни в коем случае сейчас углубляться в оценки, за что это ей такая милость, просто скажем, что он вроде бы не запрещен, но прокатного удостоверения у него нет. Даже он был запрещен для показа на кинофестивале, хотя на кинофестивале любой фильм может быть показан без прокатного удостоверения. Ему официально для широкого зрителя кислород перекрыли.

И вот это опять начинается то, что я на самом деле не люблю больше даже, чем собственно запрет: те, кому удалось узнать, что этот фильм есть на канале Собчак, то есть те, у кого есть, грубо говоря, интернет и доступ к нему, те это могут посмотреть, а те, у кого нет на это времени, или нет интернета, или кто не интересуется каналом Ксении Собчак, или не увидел ссылки на это, а если все это собрать, это, наверное, большинство населения, кому до фени и Ксения Собчак, и Александр Сокуров, потому что, честно говоря, уже становиться жрать, извините за грубость, не на что, они этот фильм никогда не увидят, что бы Сокуров ни хотел там сказать.

Для меня это намного важнее, чем успех сериала про пацанов, чем фильмы, которые выходят в прокат у нас почему-то, при всем при том, что я не могу, конечно, не отметить гениальность Миядзаки и его последнего фильма, но это уже скорее факт проката, а не факт киноискусства. А вот запрет Сокурова, отрезание его от зрителей, для меня это факт киноискусства. Потому что кино, в общем-то, в отличие от поэзии или даже прозы, не может существовать без потребителя, опять-таки простите за грубое слово. Наверное, театр еще в большей степени, чем кино. Но герой одной из наших программ Оскар Рабин мог писать картины, пользуясь выражением советского времени, в стол, Бродский мог писать в стол, Корнилов мог писать свою прозу в стол, а вот снимать фильмы в стол – все-таки в этом есть какая-то ущербность. Это невозможно, несмотря на попытки, есть замечательные попытки иранских кинорежиссеров, которые работают в не менее тяжелых условиях.

Иван Толстой: Доносятся до Праги, до наших Европ разговоры о том, какие замечательные выставки проходят в России – художественные и прикладные. Конечно, завидки берут, но, тем не менее, есть люди невыездные, а есть люди невъездные в Россию, поэтому посмотреть большинство этих выставок просто не удается. Но не упомянуть одну из выставок 2023 года я не могу. Я думаю, что она будет продолжаться и в 2024 году. Связана она с одним точечным, казалось бы, событием, но это точка как та самая, из которой растут во все стороны иголки дикобраза.

В конце декабря, а именно 27-го числа, исполняется 50 лет со дня выхода одной важнейшей книги нашей эпохи – "Архипелага ГУЛАГ". Эта книга появилась в Париже, и набиралась она тайком в типографии, в маленькой частной типографии на станке, который теперь может посмотреть каждый, потому что он выставлен на этой самой выставке. Наборщики, зная, подозревая, что сверху снимает квартиру КГБ и прослушивает, что же там происходит этажом ниже, набирали "Архипелаг ГУЛАГ" молча. Легенда это, правда ли или все-таки они говорили о чем-то постороннем – про пиво, про женщин, про лошадей, про скачки, – не знаю, но легенда именно такая, и она очень идет истории этого произведения. 50 лет "ГУЛАГа".

Андрей Гаврилов: Иван, скажите, пожалуйста, а легенда не уточняет: они специально сняли помещение под кагэбэшниками или кагэбэшники что-то пронюхали и уже над ними сняли помещение?

Иван Толстой: Сперва существовала эмигрантская типография, а затем туда вселился КГБ. Между прочим, под видом какого-то приличного французского семейства, так что не придерешься. А в Париже по доносу просто так не выселяют из верхней квартиры, нужны доказательства. Но кому нужны доказательства, а кому нужны факты. Итак, полвека "Архипелагу ГУЛАГ". Я думаю, что мы в наших программах еще вернемся к этому, да и нас ждет буква "С" – Солженицын Александр Исаевич и его главное произведение.

Андрей Гаврилов: Ждет, хочу уточнить, в нашем цикле "Алфавит инакомыслия". А я отвечу небольшим алаверды, просто потому что эта выставка практически связана с моим районом и даже чуть ли не с моей улицей. В галерее "Наши художники" в Москве открылась выставка Бориса Свешникова "Сновидения вечности". Напомню, что Бориса Свешникова многие увидели впервые в альманахе "Аполлон-77". Относительно недавно, несколько лет назад "Мемориал" издал альбом его рисунков, включая и лагерные рисунки. Арестован Борис Свешников или задержан, потом его выпустили, арестовали уже более серьезно в другой раз, в любом случае он попал в лапы силовых органов, когда выходил из квартиры родителей, которая располагалась на той улице, где я сейчас живу, практически напротив моих окон. Борис Свешников "Сновидения вечности", ноябрь-январь, галерея "Наши художники".

Иван Толстой: Андрей, каким музыкальным сочинением мы завершим нашу итоговую программу в этот раз?

Андрей Гаврилов: Я хочу завершить нашу программу фрагментом пьесы "Пески времени" из альбома Ивана Рахманова, Сергея Сокулера и Дмитрия Сланского, который называется "Трио-22". Этот альбом еще не вышел официально в виде компакт-диска или пластинки, он существует на момент записи нашей программы только в цифровом виде, компакт-диск должен скоро выйти. Это последняя работа продюсера Николай Богайчука, которую он не увидел при жизни, которую довели до завершения его дочери, которые сейчас пытаются продолжить дело отца. Иван Рахманов, пьеса "Пески времени" с альбома "Пески времени", "Трио-22".

(Музыка)