В грузинской столице больше года действует шелтер для журналистов, правозащитников и активистов, которые уехали из России из-за политических преследований. Жильцам убежище помогает освоиться в новой стране и определиться с дальнейшими планами, организаторам – справиться с ощущением бессилия, охватившим многих с началом войны.

Небольшой двухэтажный дом в нетуристическом районе Тбилиси. У ворот – шелковица и вишня, усыпанные почти что созревшими плодами. В уютном дворике сидит на цепи щенок крупной породы, который встречает гостей звонким лаем.

С 9 марта прошлого года тут работает "Дом 207/3" – шелтер для россиян, которые после начала полномасштабного вторжения в Украину вынуждены были покинуть родину. Его организовала журналистка и общественная активистка Катерина Нерозникова. В России она сотрудничала с правозащитной группой "Марем". Этот проект оказывает юридическую и психологическую помощь женщинам на Северном Кавказе, пострадавшим от насилия. После того как в июне 2021 года на кризисную квартиру проекта было совершено нападение, Нерозникова уехала из России.

– Я и мои соратницы оказались в Грузии. Война застала меня уже в эмиграции. Те вещи, о которых потом начали активно говорить, – о кризисах эмиграции, о том, как тяжело себя находить и даже какие-то элементарные вещи совершать в новой стране, – я к тому моменту уже пережила. Поэтому я понимала, что нахожусь в более выгодном положении, чем те люди, которые приехали, когда началась война, – рассказывает журналистка. После 24 февраля в Грузии возникло множество эмигрантских инициатив, направленных на помощь людям из Украины. Помогали и местные жители: беженцев бесплатно кормили в кафе, возили на такси и селили в гостиницах.

– Но так как я сама отношусь к категории людей, которые уехали из России не по собственному желанию, а из-за угрозы преследования, я понимала, что таких людей будет становиться больше с каждым днем, – говорит Нерозникова. – Мне кажется, многие испытывают это ужасное чувство, связанное с войной, что они совершенно бессильны что-либо сделать. И вот мы с моим молодым человеком думали: что же мы можем такого сделать, чтобы помочь тем, кто будет уезжать из России? И в общем было абсолютно очевидно, что в первую очередь людям нужно где-то жить. Поэтому мы решили, что самой эффективной нашей помощью будет создание шелтера.

Дом для этих целей успели снять до того момента, когда цены на арендное жилье выросли в несколько раз. Хозяин недвижимости сам связался с активистами и предложил свои услуги: "Мы приехали и сразу поняли, что это место нам идеально подходит".

Во дворе дома под деревом висит гамак, рядом стоит обеденный стол со стульями, в другой части двора – место для барбекю. В полуподвальном помещении расположены кухня и общая зона, которую используют как столовую и коворкинг, есть стиральная машина. В коридоре стоят контейнеры для раздельного сбора отходов. На каминной полке в столовой обитает гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, выкрашенный в розовый цвет. Черным маркером на нем выведено слово "Ильич".

– Никто не знает, откуда он здесь взялся. Наверное, хозяйский. Многие были против того, чтобы Ленин стоял на всеобщем обозрении, даже убирали его в чулан. В итоге нашли компромисс: задвинули его в угол, чтобы не так бросался в глаза, – рассказывает один из постояльцев шелтера.

Два верхних этажа дома отведены под жилые комнаты. На двери в жилую часть – предупреждение: "Ни одной кошке шелтера нельзя выходить на улицу или быть на крыльце!" Обстановка в целом напоминает хостел.

В шелтере обычно проживают два десятка человек. Жильцы могут оставаться здесь в течение месяца. В исключительных обстоятельствах срок пребывания могут продлить. За год с небольшим через "Дом 207/3" прошло около 200 постояльцев. Воспользоваться его услугами могут те, кто подвергся преследованию и угрозам в России.

– Мы оказываем помощь только журналистам, активистам и правозащитникам. Это довольно широкий круг. Они могут заниматься совершенно разной деятельностью. Мы просим человека написать заявку, спрашиваем, как он может подтвердить свою журналистскую, активистскую или правозащитную деятельность, и просим дать два доверенных контакта, с которыми мы можем связаться и подтвердить, что этот человек действительно занимался перечисленной деятельностью. Если такому человеку надо приехать с семьей, то мы, конечно, селим и семью.

Деньги на аренду дома, оплату коммунальных услуг (а они стоят едва ли не столько же, сколько аренда) и прочие бытовые расходы шелтер получает от жертвователей. Это несколько крупных частных доноров и один европейский фонд. Поступают и мелкие пожертвования, "но это не самый стабильный вариант", говорит Катерина. Помимо этого все постояльцы шелтера раз в неделю сбрасываются по 10 лари (около 3,9 доллара) на совместные закупки: бытовую химию, средства гигиены, некоторые продукты.

– Это дешевле, выгоднее, и благодаря этому создается некий коллективный дух, настроение коливинга. У нас люди не обособлены друг от друга.

"Россия открыто заявила, что не хочет быть европейским государством"

С августа прошлого года, когда схлынула первая волна тех, кто нуждался в убежище, дом перешел на частичную самоокупаемость. В шелтере теперь постоянно проживают десять человек, которые вносят свою долю арендной платы.

Один из них – журналист Алексей Голубков. Он родом из Новосибирска, в Грузию переехал в марте прошлого года после начала полномасштабной войны. По словам Голубкова, впервые у него возникло желание уехать из России после аннексии Крыма в 2014 году, "когда страна открыто заявила о том, что не хочет быть европейским государством и может так подло забрать чужую территорию". Для Алексея тогда стало неприятным сюрпризом, что большинство россиян, в том числе политические активисты, с которыми он вместе ходил на оппозиционные митинги, "либо поддержали это, либо отнеслись к этому равнодушно".

В 2021 году Голубков возглавлял новосибирский корпункт издания "МБХ-Медиа". После того как силовики провели обыски в центральном офисе и у региональных корреспондентов, а власти признали нежелательными организациями фонды, которые финансировали издание, его решили закрыть.

– Я остался без работы, а найти другую работу в независимой журналистике в России не смог. Я устроился в латвийское русскоязычное издание "Спектр", но уже тогда было понятно, что работать на иностранное издание из России очень опасно. Еще я работал в движении в защиту прав избирателей "Голос", занимался долгосрочным наблюдением за предвыборными кампаниями, но "Голос" тоже признали иноагентом. Я понял, что оставаться в России мне довольно опасно. Когда началась война и появились слухи, что введут военное положение и закроют границы, я решил, что всё, стоп. Мы с женой буквально за один день собрали чемодан, бросили в Новосибирске квартиру и уехали, – рассказывает Голубков.

Свое будущее он связывает с жизнью в эмиграции, изучает возможность получения гуманитарной визы, которую власти Германии предоставляют политическим активистам и независимым журналистам. По словам Голубкова, он бы и рад вернуться в Россию, но понимает, что это произойдет нескоро: "Думаю, все это затянется на несколько лет".

Многие люди внутри России спокойно относились к тем преступлениям, которые совершали российские власти до 24 февраля 2022 года, добавляет журналист. Это и стало одной из причин полномасштабной войны:

– Если бы было антивоенное движение, если бы люди в России протестовали против аннексии Крыма параллельно с борьбой с коррупцией и за комфортную городскую среду, возможно, не было бы войны. После начала вторжения многие из тех, кто поддержал захват Крыма, поняли, что произошло, и изменили свое мнение о том, что случилось в 2014-м.

Пространство безопасности

Алексей сидит за ноутбуком в общей комнате. Постепенно с работы начинают возвращаться постояльцы и греметь на кухне посудой, разогревая ужин. Среди кухонных шкафов, помимо шпаргалки с буквами грузинского алфавита, висят объявления с призывами оставлять после себя чистоту.

За поддержание порядка в доме отвечают постояльцы. Составляется график уборки, у каждого жильца – своя зона ответственности. Распределение происходит случайным образом.

– Мы не тратим денег на обслуживающий персонал, в том числе на самих себя. Ни координаторы, ни организаторы не получают никаких зарплат. Для нас это исключительно волонтерская деятельность. Единственный бонус, который получает координатор, – он может жить в доме все это время и не платить. Но даже если бы у нас был особняк и огромный бюджет, мы бы не нанимали уборщиц. Я хочу объяснить, почему это важно. Чтобы человек начал адаптироваться к жизни в новой стране, он должен в своей жизни принимать непосредственное участие. Если он приедет в шелтер и будет там лежать, ему будут приносить еду, за ним будут убирать, а потом через месяц он выйдет на улицу – что с ним будет дальше? Вот такими небольшими бытовыми вещами, как совместная готовка еды или уборка, мы стараемся подтягивать людей к тому, чтобы они участвовали в своей собственной жизни. Для многих эмиграция – это как будто разрушение всей их жизни. Им приходится собирать свою жизнь заново. Любой психолог скажет, что этот процесс начинается на том уровне, когда ты должен что-то делать для себя сам, – объясняет основательница шелтера.

Помимо крыши над головой постояльцам "Дома 207/3" могут предоставить психологическую помощь или оплатить срочный прием у врача. Своих психологов в проекте нет – нуждающихся по договоренности отправляют в партнерские организации, которые предоставляют такие услуги. За юридической консультацией или помощью с оформлением виз и прочих документов можно обратиться в другие проекты. Часто новоприбывшим помогают в общем чате те жильцы, которые давно уехали из шелтера и даже поменяли страну.

– Мы специально долго работали над тем, чтобы внутри создавалось своего рода комьюнити. Мы стремились к тому, чтобы люди обменивались знаниями между собой по принципу равного консультирования. Теперь это комьюнити начало работать само по себе, – говорит Нерозникова.

Дом, ставший убежищем для совершенно разных людей, существует по определенным правилам, которые помогают всем жить в мире и согласии. Например, здесь запрещено употреблять наркотики или применять насилие. Шелтер не предоставляет помощь людям, которые сотрудничали с правыми националистическими движениями, или тем, кто был замечен в проявлении гомофобии, ксенофобии и любом другом нетолерантном отношении.

При этом строгого распорядка жизни не установлено: время отбоя не регламентируется, полного запрета на употребление алкоголя нет. Главное – вести себя прилично и не мешать другим. Если человек доставляет окружающим дискомфорт своим поведением, его предупреждают. На второй раз провинившегося выселяют. За все время существования убежища такие инциденты случались всего пару раз.

Путь на Запад

Дальнейшая судьба оказавшихся в шелтере складывается по-разному. Значительная часть российских политэмигрантов, оказавшихся в Грузии, отправляется дальше в Европу. Молодой скрипач по имени Рашид со дня на день ждет приглашения во Францию. Музыкой он занимается с четырех лет. Летом прошлого года Рашид поступил на бюджетное отделение в музыкальное училище имени Римского-Корсакова в Петербурге. Но там он отучился всего месяц: в России объявили частичную мобилизацию – пришлось забрать документы из училища и уехать из страны.

– Я решил использовать это как предлог, чтобы уехать. Оставался месяц до моего совершеннолетия – я бы попал под призыв. Замотивировал я себя образованием в Париже. К тому же меня там ждут мои отношения: мой партнер улетел туда еще прошлой весной. Я подал прошение как беженец и сейчас жду гуманитарную визу, чтобы отправиться во Францию и там поступать в музыкальное учебное заведение, – рассказывает скрипач.

Опасения оказались не напрасными: после отъезда Рашида на его имя пришло две повестки из военкомата. Покинув Россию, Рашид полгода провел у родственников в Азербайджане. Там он узнал о своем диагнозе:

– Я прилетел в Азербайджан в октябре и захотел сделать вид на жительство. Для этого нужна была справка о том, что у меня нет ВИЧ-инфекции, гепатита B и гепатита C. Я сдал кровь, и у меня нашли ВИЧ. Мне начали выдавать терапию, сейчас у меня неопределяемая вирусная нагрузка. Но я не смог сделать ВНЖ: мне отказали из-за моего ВИЧ-положительного статуса.

По словам Рашида, даже если бы о своем заболевании он узнал в России, это не уберегло бы его от армии: "Есть так называемые ВИЧ-батальоны. То есть положительный статус не защищает человека от мобилизации, к сожалению. Это незаконно, но это происходит".

После полугода жизни в Азербайджане Рашид переехал в Тбилиси, жил сначала в одном шелтере, потом в другом. Он надеется, что к тому моменту, как нужно будет съезжать, его виза будет готова. Рашид рассказывает, что в России он не занимался активизмом, но оказавшись в Грузии, стал работать волонтером в проекте "Призыв к совести", который консультирует россиян, решивших избежать службы в армии. В Тбилиси Рашид впервые сходил на антивоенный митинг. По его словам, из России кажется странным, что здесь можно выходить на улицу и свободно выражать свое мнение: "Моя мама, когда узнала об этом, сказала: беги оттуда, не лезь туда, тебя повяжут".

В России у Рашида остались мать, отец и брат. Помимо них его больше ничего не связывает с родной страной. Свою музыкальную карьеру в ближайшие годы и десятилетия живущий сейчас в тбилисском шелтере Рашид планирует делать в Европе.

"Я не использовал все свои возможности"

У Владимира (настоящее имя героя известно редакции, но изменено по соображениям безопасности. – Прим. РС), еще одного жителя "Дома 207/3", другие намерения. Он родился в Украине, но его семья переехала в Россию еще до 2014 года. В Москве Владимир ходил на оппозиционные митинги, работал наблюдателем на выборах.

– Я участвовал в различных политических кампаниях не на последних ролях. Например, на выборах в Государственную думу [в 2021 году] я был в штабах различных кандидатов, которые победили, но у которых эту победу отобрали при помощи дистанционного метода голосования. После этого мы организовывали различные протестные митинги в Москве, и в этот момент ко мне пришли сотрудники полиции. До этого у меня уже было несколько административных дел, их накопилось много, и одно из последних было связано с попыткой устроить обыск у меня дома, но в этот раз все обошлось. Когда началась [полномасштабная] война, я снова был задержан на антивоенном митинге на Манежной площади. После этого ко мне домой опять начали ходить сотрудники полиции, и на фоне этого я решил временно уехать из России.

Из Москвы Владимир отправился в Брест, оттуда добрался до Польши, где в течение полугода работал волонтером в центре помощи беженцам на границе с Украиной: "Поток был большой, мы в том числе работали с ранеными [жителями Украины], которых отправляли в разные медицинские учреждения".

В феврале 2023 года Владимир оказался в Грузии из-за ограничений по времени пребывания в странах Шенгенской зоны. В шелтере он живет уже около месяца и вскоре собирается уезжать.

– Сейчас я в раздумьях, что делать дальше: снова работать на [польско-украинской] границе или, может, вернуться в Россию. Есть много задач, которые нужно решать в России. Там много знакомых, друзей, которые продолжают какую-то деятельность, рискуют несмотря ни на что. Я не использовал там все свои возможности. Можно заняться политической деятельностью внутри страны, потому что в волонтерской работе [на границе] такой потребности, как в первые месяцы войны, уже нет. Раньше у меня угроза была связана с большим количеством административных дел, которые в течение года могли перерасти в уголовное дело за любые высказывания или еще за что-то. Сейчас год прошел. Если уголовное дело за это время не возбуждено, получается, что все это обнуляется, – говорит Владимир.

По его словам, в Россию возвращаться страшно, но "кажется неправильным находиться в привилегированном положении по сравнению с людьми, которые приняли решение остаться в стране, несмотря на все риски, и продолжают что-то делать".

Смотри также

"Война убивает всех нас". Волонтеры помогают россиянам и украинцам

Владимир рассказывает, что до 24 февраля 2022 года его отношение к событиям на востоке Украины, откуда он родом, "было несколько иным, не таким однозначным".

– Конечно, я не поддерживал появление вооруженных людей с российской стороны. Но мне хотелось урегулирования конфликта. Мои родственники оказались разделены линией фронта, хотя жили в шаговой доступности друг от друга, километрах в трех-четырех. Хотелось, чтобы после того, что произошло, просто прекратился огонь с обеих сторон и я думал только об этом, только о безопасности родных и близких, не о политической стороне, – рассказывает активист. – В 2014 году казалось, что в случае прекращения боевых действий возможны договоренности, какие-то политические способы урегулирования. События 2022 года показали, что это была иллюзия. Это изменило мое отношение. Раньше я думал, что определенные действия украинских властей в 2014 году разъединили украинское общество. Но сейчас все это видится совершенно иначе. Я не думал в 2014 году, что возможна война такого масштаба, как оказалась в 2022-м".

Катерина Нерозникова тоже строит планы на будущее. Она хочет, чтобы ее проект жил и расширялся, но в то же время чтобы в один прекрасный день он оказался ненужным.

– За прошедший год я точно поняла, что очень важны друзья, потому что это единственное, что будет тебя поддерживать. Я поняла, что человек не может быть один. Я стала очень ценить взаимопомощь, которая может появиться, когда ты находишься в каком-то социуме не один год. У меня, безусловно, было огромное количество раз, когда я выгорала и мне хотелось вообще все бросить или когда мне казалось, что это все больше никому не нужно. Но, слава богу, есть люди, которые помогали мне справиться с этим, – говорит создательница "Дома 207/3". – Мне бы очень хотелось, чтобы все это скорее закончилось, чтобы просто не было репрессий, чтобы не было людей, которых массово задерживают и сажают, чтобы закончилась война, чтобы все могли вернуться к себе домой, чтобы шелтер был не нужен. К сожалению, пока он нужен. Я всегда думала во время любой своей правозащитной работы в прошлом, что цель любого такого проекта – чтобы рано или поздно он стал не востребован, потому что проблема решится. Но пока проблема не решилась – надо этим заниматься.