Информационный век сыграл с нами злую шутку: мы стали самым дезинформированным обществом в истории. Послушать нынешнюю российскую пропаганду, так Америка – это какое-то исчадие ада, земля нехристей, врагов рода человеческого, только и мечтающих погубить, расчленить и поработить Россию. А ведь было время, когда Россия и Америка смотрели друг на друга с благожелательным любопытством. Владимир Абаринов представляет очередной эпизод подкаста "Обратный адрес".
Соединенныя Американскіе области представляютъ наблюдателю примѣръ небывалый въ лѣтописяхъ исторіи. Вникнувъ въ причины сего явленія, всякъ будетъ пораженъ его величіемъ. Американцы показали себя совершенно достойными наслаждаться теми правами истинной вольности и щастія, которыя были первою основою духа ихъ правленія, превышающаго, по моему мнѣнію, въ семъ отношеніи всѣ древнія и новыя республики.
Так писал более двух столетий назад русский дипломат, литератор и живописец, которого можно по праву назвать первым русским американистом. Но вот незадача: в среде российских писателей за ним прочно утвердилась репутация лжеца и хвастуна. Именно его похождения, искаженные молвой, стали сюжетом "Ревизора". Хотя он-то, видит Бог, и с Пушкиным был на дружеской ноге, и исторические романы сочинял, и Гоголю статьи поправлял.
Павел Петрович Свиньин был сыном мелкопоместного, хотя и древних кровей костромского дворянина, отставного лейтенанта флота. Приходился двоюродным дядей Михаилу Лермонтову. Учился в Московском университетском благородном пансионе. Ко времени учёбы относятся его первые литературные опыты. В 1805 году он поступил на службу в Коллегию иностранных дел и параллельно учился живописи в Академии художеств. В 1806 году направлен переводчиком к главнокомандующему Средиземноморской эскадрой вице-адмиралу Дмитрию Сенявину. За участие в морских сражениях с турками награжден орденом Святого Владимира 4-й степени. Его следующим назначением стала в 1811 году должность секретаря российского генерального консула в Филадельфии – тогдашней столице США.
Поговорить о Свиньине я пригласил профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге, специалиста по истории российско-американских отношений Ивана Куриллу. Иван Иванович, похоже, назначение в Америку было в то время не особенно завидным в смысле карьеры. Отпрыски знатных семейств туда не стремились. О назначении Андрея Дашкова Свиньин пишет: всего лишь надворный советник – и уже посол, такого в истории не бывало.
– В Америку сильно знатных не отправляли. Это всё-таки было далеко, это не самое престижное место работы. Разве что сын баронессы Амалии Крюденер, и то чуть позже, был послом, посланником России в США, но это тоже не знатная семья, разве что баронесса Крюденер была близка к Александру. Из знатных родов никто туда не ездил ещё очень долго, в отличие от встречного потока. Поэтому поехавшие туда были часто людьми, не принадлежащими к высшей знати в Петербурге. Как правило, отправляли людей с какими-то талантами. И Свиньин, и примерно в это же время оказавшийся там Алексей Евстафьев – это люди, которые отметили себя какими-то навыками, умениями, способностью не только к иностранным языкам, но и к написанию текстов, к рисованию, к каким-то таким талантам, которые заставили обратить на них внимание.
– Павел Свиньин был человек любознательный и общительный. Он вел дневник с первого дня своего путешествия.
Я успел узнать, что здесь нет никаких приятностей европейской жизни, нет никаких собраний. Всякий занимается одной коммерциею – таланты им чужды. Америка разделена на две партии, на федератов и тех, которые думают и действуют против правительства. Каждая партия ненавидит другую. Газеты одной партии не увидишь в доме другой. Собственность гражданина священна.
Такую запись на скорую руку Свиньин сделал в дневнике на третий день после прибытия в Америку. Он жалуется на вольность манер, дороговизну и скупость американцев:
Если кто-нибудь из знакомых приглашает вас в свою ложу, несмотря на то, вы должны ему заплатить положенную цену за место. Какая подлость и мелочь.
Недоумевает по поводу прав женщины:
Весьма удивительны и несправедливы законы здешние в разсуждении женьщин. Например, на кого девка брюхатая покажет, тот должен или жениться на ней, или обязаться давать известную сумму на воспитание ребенка. Нельзя никоим образом ни оправдаться, ни избавиться.
– Вообще он как раз обратил внимание на повседневную жизнь. Может быть, они все обращали на это внимание, но дошедшее до нас наследие Свиньина в большей степени, чем кого-то другого, дает нам представление о том, чем была Америка, как она жила. Свиньин успел до отправки в Америку окончить Академию художеств, то есть он был дипломированным художником. Его картины, его живописное изображение стало первым визуальным открытием этой страны для россиян, одним из главных, как ни странно сейчас, источников представлений о том, как выглядела Америка начала XIX века, для самих американцев. Это была эпоха до фотографии, эпоха, от которой осталось очень мало живописи, которая бы изображала повседневную жизнь. Художники, которые в это время были в Америке, специализировались на портретах, а такие зарисовки, какие делал Свиньин, – а он несколько десятков сделал зарисовок, картин, акварелей, – стали значительной частью этого визуального образа Америки до эпохи индустриализации.
– Многие работы Свиньина хранятся в американских коллекциях.
– Именно там и хранятся, и в музеях выставляются. Я их регулярно вижу даже воспроизведёнными в американских учебниках истории. Самое первое изображение парохода Фултона, во всяком случае, первое дошедшее до нас, – это рисунок Свиньина.
– Свиньин – довольно объективный наблюдатель, не так ли?
– Да, наверное. Конечно, дневники дают представление не только об Америке, но и о самом Свиньине, на что он обращал внимание, что ему казалось неправильным. Он считал, что слишком много прав у американских женщин, например. Одним из первых он заметил то, что потом будет постоянно повторяться в русских записках об Америке вплоть до Максима Горького, – о том, что американцы меркантильны, деньги для них очень важны.
Когда мы смотрим на такого рода заметки, когда мы видим, читаем, что человек, приехавший в другую страну, пишет об этой стране, на что он обращает внимание, что ему кажется важным отметить, то примерно половина информации – это информация о его собственном обществе. Американцы, приезжавшие в Россию в это же время или чуть позже, все писали про отношение русских к религии. Писали, что в Петербурге много разных церквей, в Петербурге многокультурность, как бы сейчас сказали, терпимость к разным конфессиям. У Свиньина про религию практически ничего нет. Есть один рисунок, его явно поразила афроамериканская церковь, в которой все танцуют, а так про религию он пишет мало. Но это как раз говорит о том, что его собственное общество, русское общество, из которого Свиньин отправился в Америку, оно было менее религиозным, чем общество американское. Ему просто было неважно, как американцы относятся к ритуалам, к религии, к Богу. Конечно, он замечал афроамериканцев, у него сложное отношение, потому что, с одной стороны, у него какой-то расизм такой, ему не нравится, когда в его присутствии бегают дети афроамериканские...
Для меня ничего не может быть отвратительнее, как видеть маленьких негров, особливо девчонок, кои беспрестанно встречаются: словно чертенята!
...С другой стороны, его возмущает, что черных не пускают в карету вместе с белыми. Он возмущается тем, что чёрный слуга из Петербурга, который приехал в Америку, терпел над собой издевательства именно потому, что он был чёрным.
Из числа попутчиков наших был мулат, но ему не позволено было сесть с нами в карету, а поместили его с кучером, также и обедал он особенно, а не с белыми. Чёрные в большом здесь пренебрежении. А, вероятно, он заплатил такие же деньги, как и другие пассажиры. Привычка всё поправляет, и они не чувствуют своего унижения, но бедный наш Глод, бывши в России в таком изобилии и почести, приехал сюда, и ни один белый не хотел с ним садиться вместе по обыкновению, не допускали его ни до какой кампании белых, тогда-то он бедный почувствовал тяжесть своего положения, и естли бы должен был остаться, был бы самый нещастливейший человек.
– Замечу, что в данном случае речь идет не о рабах, а о свободных афроамериканцах. О рабстве Свиньин почти ничего не пишет, за исключением двух фраз:
Негровъ по послѣдней ревизіи считалось въ Соединенныхъ Американскихъ областяхъ 186,000 свободныхъ и 1,186,823 находящихся въ рабствѣ. Есть надежда, что въ скоромъ времени всѣ будутъ освобождены, ибо уже шесть Сѣверныхъ Штатовъ уничтожили рабство, и всѣмъ неграмъ своимъ дали свободу.
Тут он поторопился: эти строки написаны в 1814 году, до уничтожения рабства оставалось ещё 48 лет.
– В принципе, у него довольно критический взгляд, но взгляд, исходящий именно из российских реалий. Довольно много описаний изобретений. Свиньин был в Америке до начала промышленного переворота, но во времена, когда уже пароход появился. Он пишет: механические машины повсюду. То, что остальная Европа признает в Америке лет через 30–40, когда будет очевидно, что это страна изобретателей, Свиньин отметил ещё в первом десятилетии XIX века. Наверное, он был одним из первых, кто определил американцев как страну изобретателей.
– Свиньин много пишет об общественном устройстве Америки и тем самым проводит неявную параллель с известным ему сословным обществом, в котором он сам занимает невысокое положение. Это относится и к Алексею Евстафьеву, сыну провинциального священника, еще в большей степени. Вместе с тем Свиньину не нравится дерзость слуг, которые имеют обыкновение сидеть в присутствии господ. С некоторой иронией он пишет, что на приемах у президента Мэдисона бывают "лавошники в сапогах и с сигарами во рту". Но делать нечего: президент обязан быть популярным.
– Люди, о которых мы говорим, как правило, из такого социального слоя, на котором держалась Америка. Притом что в России они были людьми недостаточно знатными, чтобы в высшем обществе оказаться, Америка на это внимания не обращала, обращая внимание на деловые качества. Посмотрите, что Свиньин хвалит – изобретательность хвалит, хвалит деловитость. Хвалит, кстати, систему образования. Оно не очень продвинутое, в смысле в Америке нет хороших университетов, как он считал, зато все ходят в школу, сын первого банкира идет в одну школу с сыном подёнщика, все учатся. Поэтому нет совсем неграмотных, нет совсем бедных – это создает общество большего равенства. И это явно ему нравится.
Ненадобно искать въ Америкѣ глубокомысленныхъ философовъ и знаменитыхъ профессоровъ; но за то удивитесь справедливому понятію послѣдняго гражданина о самыхъ отвлечённыхъ предметахъ и вещахъ. Сынъ перваго банкира ходитъ въ одну школу съ сыномъ бѣднѣйшаго поденщика. Каждой учится Географіи Земли своей и знаетъ первыя правила Арифметики и имѣетъ общія понятія о другихъ наукахъ. Отъ того всякой здѣшній мужикъ не только не удивится лунному затмѣнію или кометѣ, но будетъ разсуждать о нихъ довольно правильно.
– На самом деле американские хорошие университеты начались со второй половины XIX века, когда американцы многое позаимствовали из Германии. Все Гарварды и Йели были слабыми университетами, когда Свиньин туда приезжал. Действительно, сила американского образования была во всеобщем школьном образовании, которое появилось там гораздо раньше, чем в большинстве европейских держав. Это было одним из признаков демократии американской или американского равенства, когда нет того института, который создает элиту. То есть высшее образование – создание элиты, зато среднее образование распространено на всех. Это важная мысль, которую Свиньин, наверное, одним из первых сформулировал.
– И Свиньин, и Евстафьев фактически стали тем, что можно назвать отделом печати посольства.
– Их отправили туда как людей, которые могли бы оказать какое-то влияние. У меня такое впечатление, что они были людьми, которые умели писать, выступать в газетах. Евстафьев точно до этого зарекомендовал себя как человек, который в английских газетах выступал, защищая российскую политику. Именно такие люди были отправлены в Америку для того, чтобы там общаться не только с дипломатическим корпусом или с президентом и государственным секретарем, а напрямую с американской публикой. Это интересное решение, потому что европейская политика в то время, внешняя политика, была полностью аристократической, такие умения там не очень-то были нужны. Но такие умения уже считались нужными для дипломатов в Англии, потому что там общественное мнение играло значительную роль, и совершенно точно такие умения нужны были в Соединенных Штатах, потому что мнение газет, мнение публики в американском общественном устройстве является серьёзным элементом политической культуры.
– Свиньин не вдается в подробности политического устройства США, хотя и описывает процедуру выборов, которые он наблюдал в Бостоне:
Сегодня каждой гражданин должен принесть на бумажке имена чиновников, им избираемых на места губернатора, вице-губернатора и двух сенаторов. Приставлены люди, кои смотрят за тем, чтоб не было злоупотребления, и чтоб каждый только положил по одному билету! Вся улица, ведущая к сему зданию, усыпана была народом. Агенты федералистские и демократские, раздавали написанные билетцы ими людей. На всяком переулке были кружки народа, где второклассные спикеры накликали народ на свою сторону. Наконец, мальчишки совали всякому билет в руки, крича, что такой-то достоин быть губернатором. Шляпы многих из них изукрашены были различными надписями и рисунками.
– Это было время, когда, пожалуй, международные отношения значили больше, чем отношение к внутреннему устройству. То есть явно никто в российской столице в это время не задавался вопросом о внутренней политике США, не пытался критиковать Америку за демократию. Это была совершенно другая эпоха, совершенно другие приоритеты и интересы были.
– Павел Петрович остался очень доволен тем, что в своих путешествиях по Америке он ни разу не встретил соотечественников. Он считал, что российские подданные должны жить в России.
Какая пріятность для Рускаго, какая пища для его честолюбія, какая слава для его Правительства, когда протекая сіи обширныя страны Америки, и видя поселившихся здѣсь обитателей всѣхъ благоустроенныхъ странъ Европы, гордящихся именемъ вольности и богатствомъ, не встрѣчаетъ онъ ни одного Рускаго, убѣгающаго сюда примѣру всѣхъ другихъ или отъ несправедливости законовъ его Отечества, отъ преслѣдованія его исповѣданія, или ища вольности обширнѣйшаго поля для своей промышленности! Признаюсь, что я съ отмѣннымъ удовольствіемъ и гордостію давалъ замѣчать сіе иностранцамъ! Человѣкъ одаренъ отъ природы желаніемъ искать лучшаго щастія. И гдѣ можетъ быть лучше для Рускаго, какъ въ его Отечествѣ?
Впрочем, одного русского он в Америке всё же встретил. Это был князь Дмитрий Дмитриевич Голицын, сын русского посла во Франции и Нидерландах. Он родился в Гааге, учился в католическом университете, в Америке стал священником, отказывался от должности епископа и всю жизнь прослужил в скромном сельском приходе основанного им городка Лоретто в Пенсильвании. Это легендарная фигура в истории католической церкви Америки. Соседний городишко назван его именем, Gallitzin, сам он удостоен звания слуги Божьего, Святой Престол рассматривает вопрос о его канонизации. Свиньин пишет о Голицыне, что тот, в сущности, никогда не был русским.
Павел Петрович наверняка рассчитывал пробыть в Америке дольше, чем ему довелось, но он получил важное дипломатическое поручение.
– Он уехал, как мы знаем, из Америки, потому что надо было сопровождать генерала Моро, французского генерала, который эмигрировал от Наполеона и решил вступить в русскую армию, когда она воевала с Наполеоном.
– Генерал Жан Виктор Мари Моро обвинялся в участии в заговоре против Наполеона. Наполеон заменил ему тюремное заключение изгнанием. Моро поселился в Америке, купил землю близ Филадельфии и вел жизнь фермера. Свиньин познакомился с ним по собственной инициативе. "Жизнь ведет очень уединенную и покойную, мало говорит о политике, – записал Свиньин в своем дневнике. – Напротив, жена его, женьщина светская, привыкшая жить в шуме Парижа, посреди воинских лавр своего мужа и должной дани своим прелестям и талантам – страдает от равнодушия и нечувствительности американцев. Моро с виду не обещает ничего чрезвычайно великого, даже наружность его слишком обыкновенна и проста, и одевается неопрятно".
Когда император Александр предложил Моро вступить в русскую службу и принять участие в боевых действиях против Наполеона, генерал долго колебался, но в конце концов принял предложение. Свиньину, который у тому времени сблизился с генералом, было поручено сопровождать его. Поездка была непростая. Моро и Свиньин путешествовали по чужим документам, на борту американского торгового судна. В августе 1813 года Свиньин доставил Моро в Прагу, где находилась тогда штаб-квартира Александра. Но уже спустя 10 дней в битве при Дрездене генерал был смертельно ранен артиллерийским ядром. Александр, находившийся рядом, не пострадал.
Американская командировка Павла Петровича на этом закончилась. Он вышел в отставку в чине статского советника, стал публиковать свои американские очерки, основал журнал "Отечественные записки", которому уже после его смерти суждено было сыграть исключительную роль в русской литературной и общественной жизни, собрал большую коллекцию произведений искусства, предметов старины, монет и рукописей. Откуда же эта дурная слава лжеца и плагиатора?
– Я не думаю, что это связано с Америкой. Тут, наверное, надо почитать, что пишут пушкинисты. Потому что Свиньин – человек пушкинского круга. Здесь скорее что-то связано с его отношениями как раз с кругом писателей, поэтов, литераторов, в котором он вращался. На самом деле можно ретроспективно найти какие-то пороки, высказать какие-то подозрения в его честности. Например, часть тех картин, которые долго приписывали Свиньину, сейчас в американских музеях на значительной части из них поменяли автора, пишут теперь, что это какие-то американские авторы, которым Свиньин заказывал такую живопись – дескать, выдавал чужую за свою. Может быть, это было, не знаю, в каждом случае надо конкретно разбираться, насколько американские музеи правы.
– "Павлушка – медный лоб (приличное прозванье!) имел ко лжи большое дарованье" – так писал баснописец Александр Измайлов. "Павлушка был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трех слов, чтоб не солгать" – это Пушкин. И наконец, Орест Сомов:
Хвала, неукротимый лгун,
Свиньин неугомонный,
Бумаги дерзостный пачкун,
Чужим живиться склонный!
Писатель, химик, астроном
И дипломатик славный,
Художник, врач и эконом,
Во всем нулю лишь равный!
Это была какая-то школьная травля. Насколько можно понять, такую репутацию Свиньин заслужил поездкой в Бессарабию в 1815 году. Фельдмаршал Петр Салтыков, исполнявший в отсутствие императора функции регента, начитавшись американских записок Свиньина, поручил ему составить описание Бессарабской области, всего три года как присоединенной к Российской империи после войны с Турцией. Именно эта поездка стала впоследствии сюжетом "Ревизора": чиновник невысокого чина выдает себя за царедворца, принимает богатые дары и жалобы на притеснения властей. На самом деле, как выяснили пушкинисты, Свиньин действительно имел широкие полномочия и в конфликте молдавского дворянства с гражданским губернатором Гартингом принял сторону дворянства. В итоге Гартинг получил отставку, однако и карьера Свиньина была на этом закончена.
Отдельная история с американскими акварелями. Павел Петрович будто бы купил, будучи в Америке, 14 эскизов малоизвестного тогда живописца Джона Льюиса Криммела и выставил их в России вместе с собственными работами. Это так называемое "портфолио Свиньина" ныне находится в нью-йоркском музее "Метрополитен". Атрибуция некоторых работ пересмотрена в пользу Криммела, на некоторых значатся два автора. В любом случае Свиньин – живописец тоже отменный.
И наконец, ещё одна занятная история, связанная со Свиньиным. В 1829 году, уже в отставке, литераторствуя на вольных хлебах, Павел Петрович вдруг оказался невольным фигурантом секретного дела о побеге в Америку. Газета "Северная пчела" получила из Вязьмы письмо, авторы которого, вдохновившись сочинениями Свиньина, решили переселиться за океан и просили "Пчелу" напечатать "хотя небольшую статейку о способах поселения в колониях Нового Света". Издатель "Пчелы" Фаддей Булгарин отнес письмо главноуправляющему Третьим отделением Александру Бенкендорфу, тот доложил императору Николаю – и в Вязьму отправился тайный агент полиции с заданием найти вольнодумцев. Один их них оказался 17-летним конторщиком Константином Гречниковым, другой – его приятелем Николаем Пыпкиным. Оба тотчас раскаялись в своих планах. Оказалось, что они писали и Свиньину, хотя он-то как раз, как мы знаем, был сторонником теории "где родился, там и пригодился".
– Позже это будет постоянным тропом русской литературы – побег в Америку мальчиков. Есть целое исследование по поводу побега русских мальчиков в Америку во второй половине XIX века. Если это началось так рано, ещё при Свиньине – это любопытно.
– Нам осталось подвести итоги.
– Читать современников исторических событий, оказывается, гораздо интереснее, чем читать позднейших историков. Мы действительно видим в текстах Свиньина и его самого, и его отношение, видим Америку без прикрас его глазами. В этом смысле мы оказываемся напрямую в коммуникации людей начала XIX века. То, что Свиньин пишет про Америку, – непосредственный, как и его живописные работы, слепок той страны которую он видел. Он один из первых наших соотечественников, который описывал Америку, – считает историк Иван Курилла.
Подписывайтесь на подкаст "Обратный адрес" на сайте Радио Свобода
Слушайте наc на APPLE PODCASTS – SPOTIFY
