Имя следующего президента Молдовы мы узнаем после второго тура выборов, что же касается конституционного плебисцита, то решающую роль в его “спасении” сыграла осевшая в свободном мире молдавская диаспора.
Этот вывод подтверждают финальные данные экзитполов. Показывая общее число проголосовавших за и против, статистика плебисцита выделяет голоса граждан, живущих за рубежом. И если их отсеять, выходит, что в самой Молдове против евроинтеграции высказались 54,6% голосовавших.
Не секрет, что перевес евроэнтузиастов над евроскептиками в диаспоре учитывали в МИДе Молдовы и оттого заметно увеличили число избирательных пунктов в странах ЕС и Северной Америки. В одной только Италии их число удвоилось: от тридцати до шестидесяти. При этом количество избирательных участков на территории РФ, где живет около 350 000 граждан РМ, сократили до двух.
При очевидной диспропорции такого подхода, расчет официального Кишинева оказался верным.
Следует ли из этого, что у живущей в демократическом мире молдавской диаспоры достаточно ресурсов для сведения на нет стараний многочисленных агентов кремлевского влияния внутри страны? Как видим, да – правда, с заметным “скрипом”. Хотя теоретически этих ресурсов могло бы быть значительно больше. Беда, однако, в том, что политически активная часть диаспоры, на которую так уповают сегодня в Кишиневе, – лишь надводная часть пусть и обширного, но не слишком чувствительного к событиям в Молдове айсберга.
В то время как население нынешней Молдовы, по разным оценкам, составляет от 2 800 000 до 2 900 000 человек, численность диаспоры колеблется в амплитуде от 1 100 000 до 1 250 000. То есть речь примерно о трети граждан РМ. Будь электоральный потенциал такой массы народу – даже за вычетом проживающих в России – использован хотя бы на две трети, перевес сказавших “да” евроинтеграции измерялся бы далеко не эфемерными одиннадцатью с половиной тысячами.
Однако на всю “заграницу” проголосовали лишь 235 503 человека – пусть и с 76%-ным перевесом евроэнтузиастов (181 254 голоса). То есть примерно на треть меньше, чем в одном только Кишиневе (348 707 голосов). А в абсолютных цифрах и вовсе выходит, что сказавших “да” в 650-тысячной столице оказалось больше, чем во всей диаспоре, – 195 277 человек.
Вывод очевиден: "западную" диаспору, безусловно, есть за что ценить, но не стоит переоценивать. Она ведь далеко не однородна. Приглядимся же к ней повнимательнее.
Можно ли в демократической европейской стране 2020-х годов с уверенностью судить, кто уехал “навсегда”, а кто нет?
Говоря о молдавской диаспоре, большинство экспертов прежде всего подразумевают людей, уехавших из страны в первые десятилетия текущего века на заработки либо учебу. Их было немало. Пересечь западную границу после массового получения румынских паспортов теми жителями Молдовы, кому они причитались по наследству, стало проще простого. Но не было это трудным и для тех, чьи предки не жили в межвоенной румынской Бессарабии. Любой обладатель паспорта РМ, поступивший в румынский вуз, иностранцем не считался и пользовался теми же правами и льготами, что студенты-румыны. Как правило, за этим следовали предложения работы и быстрая натурализация. Немного сложнее, но все же без особых усилий легализовались в Румынии и те гастарбайтеры, что на старте имели лишь молдавский паспорт. Когда же в 2006-м Румыния и Болгария вступили в ЕС, многие выходцы из Молдовы, обладавшие румынскими или болгарскими паспортами, расселились по всему континенту. Свободный въезд во все страны Евросоюза, открытый молдавским гражданам в апреле 2014 года, не вызвал в Молдове такую эйфорию, как “безвиз”, спустя три года открытый Украине. К частым посещениям Европы молдаване уже успели привыкнуть.
Демографический портрет молдавского эмигранта первых десятилетий века имел четко очерченный профиль. Студенты либо гастарбайтеры, молодые или среднего возраста, эти люди не имели обыкновения сниматься с места целыми семьями. Если такое и случалось, то в “ползучем” режиме: сначала уезжал “первопроходец” (зачастую он же – главный кормилец), и только потом, иногда по прошествии лет, подтягивались остальные. При этом самые старшие обычно оставались хранить родные пенаты, куда вся семья съезжалась на каникулы. В конце лета на дорогах Молдовы (как и Румынии, и Сербии) то и дело мелькают автомобили с номерными знаками всей Европы, но за рулем неизменно будут свои.
Неудивительно, что эта волна эмиграции в решительном большинстве поддерживает постоянный контакт с родиной – и, следовательно, политически активна. Совсем не то с предыдущей, начала и середины 90-х, скорее походившей на массовый исход.
У нее было несколько триггеров. Распался СССР, открылись границы – а вместе с ними и окно возможностей для давно желавших воссоединиться с зарубежными родственниками, в которых по ряду исторических причин у многих обитателей Молдовы никогда не было недостатка. Обозначившееся еще в перестроечные годы противостояние Бессарабии и Приднестровья в марте 1992 взорвалось вооруженным конфликтом – пусть скоротечным и не особо кровавым, но оставившим по себе геополитическую неопределенность в регионе и глубокую рану в обществе, не зажившую до сих пор. Фоном этих событий был экономический коллапс и последовавшая многолетняя стагнация, неудивительные в стране, чья экономика была в свое время целиком заточена на обслуживание внутрисоветского рынка.
Ясно, что ни к войне, ни к унизительному обнищанию обитатели зажиточной республики СССР готовы не были.
Первый и самый сильный удар пришелся по городам – и особенно по столице. Шалеющие цены, тотальный хаос и упадок инфраструктуры, повальная коррупция и массовая безработица вышвырнули за границу сотни тысяч бессарабцев-горожан, никогда прежде об эмиграции не помышлявших. Поскольку же обе соседки Молдовы, Румыния и Украина, также переживали весьма нелегкие времена, убеждение, что если уж ехать, то подальше, было практически всеобщим. И ехали, куда удавалось. Часто члены одних и тех же семей отбывали в диаметрально противоположных направлениях – в США и Россию, в Израиль и Данию. Но в основном старались выезжать вместе, целыми кланами – если и не аккордно, то друг за другом. Так покинули Кишинев все мои родные и большинство их друзей. И примерно половина бывших одноклассников.
И все они выехали с новенькими паспортами молодого восточноевропейского государства, где не видели будущего ни для себя, ни для своих детей.
Точная статистика покинувших Молдову именно в 90-е – дело не из легких. Ведь уезжавшие тогда не обязательно оформляли переезд на постоянное место жительство. Некоторые ехали безо всяких гарантий, наудачу, – и затем годами, а то и десятилетиями легализовывались на новом месте. Ясно, что на бумаге они оставались в регистре жителей Молдовы, и не исключено, что кто-то из них числится в нем и поныне.
Разумеется, попытки оценить отток из страны за последние тридцать с лишним лет предпринимались, но они, как правило, не во всех деталях раскрывают специфику разных волн эмиграции. А некоторые выводы демографов, вроде представленных читателям авторитетного молдавского сетевого издания, могут вызвать недоумение или улыбку. На каком основании эксперт утверждает, что “навсегда уехали 275 000 человек”? Они ликвидировали недвижимость и отметку в регистре жителей? А если уехали, не ликвидировав? А если однажды приедут и купят домик в живописной сельской местности? Откроют бизнес? Кто-нибудь им, гражданам Молдовы, это запретит? Достаточно взглянуть на ближайший Бухарест, где оперирует немало фирм, основанных израильтянами с румынскими корнями и восстановленным румынским гражданством. Можно ли вообще в демократической европейской стране 2020-х годов с уверенностью судить, кто уехал “навсегда”, а кто нет? Ведь нередко и самим уехавшим не до конца это ясно, особенно на первых порах.
Зато им ясно, что наличие молдавского гражданства гарантирует беспрепятственное возвращение на родину в любой момент. Затем, собственно, институт гражданства и существует.
Никого из покидавших постсоветскую Молдову ее гражданства не лишали. Каковы бы ни были причины эмиграции и жизненные планы каждого из них, эти люди сохраняли гражданство РМ и часто сохраняют до сих пор. Конечно, с течением времени случаи добровольного выхода из него могли иметь место при натурализации в тех странах, где двойное гражданство запрещено – скажем, в Австрии и до недавнего времени в Германии. Но за подобными исключениями практически все уехавшие из Молдовы за последнюю треть столетия остаются ее гражданами – неважно, действуют ли их молдавские паспорта или давно просрочены. Гражданство ведь не паспорт, просрочить его невозможно.
Правительству Майи Санду досталось травмированное общество с большим числом дезориентированных граждан
Куда важнее, продолжают ли они считать себя гражданами Молдовы – или лишь ее уроженцами.
Именно этот критерий и определяет участие – либо неучастие – выходцев из Молдовы в политической жизни страны, оставленной ими позади.
Уезжавшие в 90-е, как правило, о возвращении не думали. В массе своей были они уверены, что покидают failed state. Что ничего хорошего в обозримом времени Молдову не ждет. В лучшем случае из черной дыры превратится она в серую зону, но и только. Безнадежная, в общем, страна, о которой лучше бы забыть. И ведь долгие годы все было именно так! Десятилетиями барахталась Молдова в постколониальном параличе, и света в конце того тоннеля не было. Отсутствие видимых перспектив лишь укрепляло и без того стойкую ностальгию по СССР у старших поколений. А молодых обрабатывали российские СМИ и агенты влияния, ни на миг не оставлявшие Молдову в покое. А наиболее продвинутая молодежь старалась уехать учиться в Европу и Америку – а затем навещать родину лишь по большим праздникам.
Правительству Майи Санду, огромным усилием политической воли вытащившему страну из серой зоны и развернувшему ее в европейском направлении, досталось не слишком образованное, травмированное общество с большим числом дезориентированных граждан. Застрявших в шизофреническом раздвоении между “в Европе, конечно, жизнь лучше” и “нам по многим причинам ближе Россия”. Голосящих на митингах о закабалении Молдовы европейскими банками, а после принимающих подачки от политических проходимцев с уголовным прошлым. Ясно, что с этими морально потерянными гражданами нужно много и серьезно работать. Однако не следует забывать и о другой категории потерянных граждан – о потерянных технически.
О тех, кто уехал давно, никого и ничего, кроме могил, в Молдове не оставив, и думать о ней забыл. Зато если вспомнит, то проголосует правильно. Если убедится, что европейская перспектива страны вовсе не мираж, то непременно отдаст свой голос за нее. И речь тут, кстати, не об одном лишь проснувшемся романтическом порыве, но и о соображениях весьма прагматических. Разве кому-то из этих американцев, израильтян, канадцев и австралийцев помешает паспорт ЕС? До сих пор он не мешал никому – скорее, напротив. Вернуть в политическое пространство Молдовы эту категорию потерянных граждан – одна из важных задач ее демократических сил. Ясно, что не самая простая, но в принципе выполнимая. И благодарная для обеих сторон.
Иван Пауков – журналист и историк искусства
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
