Коллеги корреспондента "России-24" Бориса Максудова, погибшего в результате атаки украинского дрона, обвиняют Минобороны РФ во лжи, а тех, кто занимается организацией съемок с "мест боевых действий", – в опасной показухе, приводящей к смертям.
Владимир Путин объявляет 2024-й Годом семьи. Жены мобилизованных не прочь, чтобы на их семьи наконец обратили внимание.
В программе "Лицом к событию": Тарас Березовец, Андрей Колесников, Григорий Михнов-Вайтенко.
Видеоверсия программы
Жены мобилизованных не прочь, чтобы на их семьи наконец обратили внимание
Елена Рыковцева: Есть у нас сегодня тяжелая, неприятная тема, есть немножечко более просветленная. Владимир Путин объявил следующий год, 2024-й, Годом семьи. Думает он много о семьях, наверное, и больше всего он думает о семьях мобилизованных. Давайте посмотрим, как сами эти семьи думают о своих семьях.
Елена Рыковцева: С нами на связи Григорий Михнов-Вайтенко. Каков ваш прогноз на Год семьи для этих женщин? Что с ними будет: им вернут мужей, их засыплют деньгами, их успокоят в других местах, может быть, не столь отдаленных?
Григорий Михнов-Вайтенко: У меня нет прогнозов, есть исключительно пожелания, чтобы демобилизация состоялась, чтобы все призванные по этой мобилизации оказались дома.
На законодательном уровне нет оснований для мобилизации, как и для проведения СВО
Елена Рыковцева: По вашему опыту, как поступят с этими женщинами, чтобы они прекратили наконец свой бухтеж?
Григорий Михнов-Вайтенко: К величайшему сожалению, практика нашего государства такова, что, собственно, ничего не будет. В исключительных случаях будут встречаться, что-то обещать, предлагать какие-то варианты: сейчас мы напишем, отправим, сейчас будут дополнительные выплаты, вы подождите, только не надо шума, давайте мы это все решим. Это происходит по любому поводу. Это действительно во всех смыслах чудовищная история, даже если отвлечься от контекста. Потому что на законодательном уровне нет никаких оснований для частичной мобилизации, как и на юридическом законном уровне нет никаких оснований для проведения специальных военных операций. Закон подразумевает, что государство может объявить войну и объявить мобилизацию, а все эти дополнительные эвфемизмы создают правовой вакуум. Соответственно, в этом правовом вакууме, как всегда, ничего не происходит.
Елена Рыковцева: Вы считаете, этих женщин все-таки как-то нейтрализуют?
Григорий Михнов-Вайтенко: Конечно. Если одновременно с этим не полетят никакие черные, белые, большие или маленькие лебеди, то так все и будет. Пройдет какое-то время, люди устанут, впереди Новый год, все равно нужно что-то праздновать...
Елена Рыковцева: С нами на связи Тарас Березовец. Вы смотрите на это с другой стороны фронта: как вы думаете, почему их не отпускают? Владимир Путин при всяком удобном случае рассказывает нам о толпах желающих пойти на фронт, о том, что добровольцев там столько и столько. Песков сейчас сказал, что сплошные добровольцы. А вот мобилизованных, которые уже год там находятся, даже в отпуск не отпускают. По каким же причинам, если так все хорошо, и укомплектовано, и желающих пруд пруди?
Тарас Березовец: Причина на самом деле банальная. Помните, в советские времена была такая присказка: колхоз – дело добровольное. Не хочешь, отправляйся в трудовой лагерь, там тебя очень быстро научат мотивации работать. Я тоже из семьи репрессированных, мои предки по отцовской линии слишком хорошо, сыто и богато жили по меркам большевистской партии, поэтому те из них, кто не успел спрятаться от красных беспредельщиков, были репрессированы и вывезены в РФ, на Дальний Восток, откуда живыми вернуться удалось далеко не всем из них.
Песков говорит, что сплошные добровольцы, а мобилизованных даже в отпуск не отпускают
То же самое происходит и сейчас, ничего не меняется, методы империи абсолютно аналогичные. Мы видим жителей приграничных с Украиной Брянской, Белгородской, Курской, Воронежской областей: вывозят в Украину либо по контрактам на возведение оборонительных сооружений, либо на восстановление разрушенных городов и поселков, а тут их уже под страхом физического наказания заставляют подписывать контракты с вооруженными силами РФ. Тех, кто не соглашается, отправляют в различные отряды, штрафбаты под названием "Шторм Z". Оригинальный способ закончить с жизнью россиян, которых без подготовки бросают в мясорубку. Поэтому ничего нового для себя я здесь не увидел, происходит все то же самое.
Почему нет добровольцев? Мне кажется, добровольцы закончились достаточно давно, поскольку сейчас настало время людей, которых загоняют туда силой, или людей, у которых нет другого выхода, например, российских зэков, которым предлагают четкую перспективу: либо ты сидишь свой срок, и часто не факт, что ты останешься жив, либо у тебя появляется слабая перспектива получить какое-то ранение, стать калекой, но вернуться живым и доживать свой век где-то в России.
Елена Рыковцева: С нами на связи Андрей Колесников. Вы, конечно, помните историю с семьями тех, кто ушел в Афганистан: им просто затыкали рты, убивать не убивали, сажать не сажали, но они молчали под угрозами. То, что сейчас эти люди разговаривают, – это у них исторический опыт уже выветрился из головы? Чем вы объясняете само по себе появление такого протеста, того, что они все-таки заговорили, решили высказаться?
Андрей Колесников: Это не протест – это совершенно другой жанр: жалобы в высшие инстанции. Они же все говорят: мы не против СВО, просто наши уже послужили, отдали долг родине, они должны вернуться, давайте другие за них послужат. Это в чистом виде письмо в ЦК КПСС: отпустите моего, пусть послужит сосед, он слишком хорошо живет. Вот в чем логика и ужас этой ситуации! Просто власть не может понять, как относиться к этим людям, потому что это необычная история, хотя это легко можно было предсказать. Вроде бы они свои, потому что за войну, а с другой стороны, они выходят на митинги, а митинги власть категорически не приемлет, у власти идиосинкразия к такой форме выражения жалоб, давайте как-то иначе. Поэтому туда посылается Геннадий Андреевич, который говорит: надо послужить, давайте отдельно встретимся, поговорим. То есть метод увещеваний. Возможно, будет метод заливания этой истории финансовыми средствами. Но финансовых средств и так много, они вынуждены платить за раненых, за убитых, за бог знает что еще, какие-то льготы для поступающих в вузы и так далее. Средства очень серьезные, бюджет перенапряжен – в этом, собственно, проблема власти.
Являются ли эти жалобы зародышем какого-то протестного движения, сказать трудно, но пока это не антивоенное движение, то есть люди не понимают источник собственной беды, беды семей, беды демографии в масштабах страны: сколько мужиков выдернуто из нормальной жизни, из нормальной экономики, из, извиняюсь, репродуктивных процессов.
Пока это не антивоенное движение: люди не понимают источник собственной беды
Год семьи – это достаточно циничная ситуация, когда у них в подотчетном государстве с 2016 года падает рождаемость. Что же ей не падать, если нет мужчин: либо эмигрировали, либо ушли на войну, либо семьи не готовы в условиях неопределенности заниматься репродуктивными планами, – откуда возьмутся дети? Рожать пушечное мясо? Слабая мотивация. Я видел сегодня в сети такой плакат против абортов: "Защити меня сегодня, а я буду защищать тебя завтра". Человек лет пяти в каске, отдающий честь и так далее. Снизу подпись: "Вы можете подписаться за запрет абортов в ближайшем храме". Это же полный кошмар! Это все увязано одно с другим: и эти запреты абортов, и исчезновение контрацептивов в аптеках, и так далее. Дети, рожденные сейчас, тоже будут гнить в окопах? Интересное целеполагание у этой власти!
Елена Рыковцева: Я должна рассказать вам историю. Это тоже нельзя назвать никаким протестом, но это история очень резких выражений в адрес Министерства обороны и тех, кто посылает военных корреспондентов, журналистов реальных изданий на место боевых действий. Вчера "Вести" со ссылкой на Минобороны РФ сообщили буквально следующее: "22 ноября 2023 года ВСУ нанесли удар осколочным боеприпасом с БПЛА по группе российских журналистов, готовивших материал об обстрелах ВСУ населенных пунктов Запорожской области. В результате атаки украинских беспилотников получил осколочные ранения корреспондент телеканала "Россия-24" Борис Максудов. Журналист был оперативно эвакуирован в медицинское учреждение Минобороны России. Его жизни угрозы нет".
"Вести", в которых работает Борис Максудов, это процитировали с большой надеждой и оптимистично. Но уже сегодня утром выяснилось, что Борис Максудов скончался. Дальше последовали комментарии его коллег. Сейчас вы услышите то, что написал у себя в блоге Роман Сапоньков: это человек, который работал военкором с рядом российских изданий – с "Коммерсантом", "Комсомольской правдой".
Елена Рыковцева: Это одна тема вранья. К этой теме Сапоньков добавляет еще одну: как этих журналистов табунами вывозят на опасные точки.
Елена Рыковцева: Совершенно понятно, что люди вроде Марии Захаровой будут говорить… Или Дмитрия Пескова, или Павла Зарубина, который задает вопрос Дмитрию Пескову: почему же международная общественность не возмущается, что убивают журналистов? Эти военкоры, мне кажется, зрят в корень. Они пишут, во-первых, о вранье, а во-вторых, о том, как их вывозят. Что это за съемки, ради которых их надо было свезти в это поле, где он бежит и говорит, что вот он летит, дрон, как хорошо, что облачность...
"Военкоры" – пропагандисты и очень часто – соучастники военных преступлений российской армии
Тарас Березовец: Вы абсолютно справедливо вычленили специальность этих людей как "военкоры", "военные корреспонденты", поскольку это чисто советское и российское понятие. Работа так называемых "военкоров" в Украине сопряжена для них с большой долей риска, в первую очередь из-за того, что они сами нарушают писаные и неписаные международные законы, которые касаются маркировки представителей СМИ в зоне боевых действий. На видео видно, что и Борис Максудов, и другой коллега, который начитывает текст, оба одеты в форму ВС РФ. На них нет никакой маркировки с надписью "Пресса". Они должны быть одеты в синие бронежилеты и каски, на которых это должно быть написано большими белыми буквами, специально для тех, кто находится с другой стороны, чтобы было понятно, что этот человек идентифицируется как представитель прессы. Ничего подобного нет ни на Борисе Максудове, ни на других российских так называемых "военкорах".
Я являюсь пресс-офицером одной из бригад ВСУ. У нас есть четкие регламенты, расписанные Генеральным штабом, командованием сухопутных войск, которые очень четко предписывают меры безопасности работы с журналистами, будь то украинские или международные.
Тут есть серьезная проблема: если за последние два года с момента полномасштабного вторжения каждый из пресс-офицеров успел поработать с сотнями представителей ведущих мировых СМИ, то с обратной стороны ситуация выглядит более чем печально. 99% так называемых "военкоров" – это граждане России, плюс 1% представителей каких-то очень странных СМИ, точно не ведущих, поскольку они едут снимать исключительно в зону боевых действий с украинской стороны, понимая, что никто никакой защиты им там не гарантирует. Более того, находясь на той территории, они будут нарушать украинское и международное законодательство, поскольку находиться на любой украинской территории, будь то оккупированная или свободная, можно исключительно через процедуру получения разрешения от официальных украинских властей.
Елена Рыковцева: Еще с 2014 года было понятно, что когда вы с территории Ростовской области (граница с так называемой "ДНР", которая, естественно, не признана), входите с российской армией, то вы уже на стороне противника, вы воюете. Тогда тем более нужны и опознавательные знаки, и обучение, и бронежилеты. Почему они этого не делают, как вы думаете?
Бесконечная мясорубка войны перемалывает новых и новых людей
Тарас Березовец: Я могу только предположить. Ни один украинский пресс-офицер не допустит представителя любого СМИ, украинского или международного, в зону боевых действий, если он не будет маркирован, поскольку за это предусмотрено серьезное наказание.
Почему они не маркируют? Это может быть сделано для саморисовки, поскольку они в большинстве являются адреналинщиками, ведь очень сложно только материальными благами объяснить, почему люди едут в зону боевых действий с серьезным риском для жизни, не маркируясь представителями прессы. У кого-то это вопрос адреналина, у кого-то – вопрос публичной самореализации, а кто-то, возможно, это делает и намеренно. Мы не можем исключать того, что им намеренно дают команду одеваться в форму российских вооруженных сил, ведь если с ними что-то произойдет, ранение или убийство, будут, как это делает Мария Захарова, тут же обвинять в нападениях на представителей СМИ.
Украинская армия не воюет с представителями средств массовой информации. Мы не считаем российских пропагандистов-военкоров представителями СМИ как таковых, они пропагандисты и очень часто – соучастники военных преступлений российской армии на оккупированной территории.
Елена Рыковцева: Почему у телеканалов такое отношение к своим журналистам, никак они не хотят их обезопасить или не отправлять в такие места, где их совершенно очевидно может достать дрон или мина? Вы понимаете, ради чего они там сейчас?
Григорий Михнов-Вайтенко: Буквально пару дней назад было сообщение, что во время концерта, который проходил в Старобешево (День ракетных войск и артиллерии), в том числе погибла актриса и режиссер. Это ведь тоже происходит. Ключевая проблема: а зачем все это? Почему до сих пор у нас солдаты в поле? Почему до сих пор не начинают работать политики? Происходят все-таки какие-то, пускай очень легкие, но изменения в природе. Владимир Владимирович Путин говорит о том, что "мы никогда не отказывались от переговоров", из Киева раздаются пока еще слабые, скорее неофициальные, но все-таки голоса.
Для Путина остановить и вернуть – это значит проиграть
Мне непонятно другое: перспективы в целом, зачем мы продолжаем боевые действия? Не получается ни победного марша на Киев, ни броска в Крым: будем честны, не получилось. Бесконечная мясорубка войны перемалывает новых и новых людей, конца и края этому не видно. Возникает вопрос: может быть, все-таки политикам стоит попробовать? Насколько я понимаю, с 2014-го и по 2022 год, несмотря на все минские форматы, никаких серьезных переговоров между Россией и Украиной не было. Были попытки как-то зафиксировать ситуацию – слава богу, это было правильно. Были попытки прекратить боевые действия – слава богу, это правильно. Но попытки выяснить, а кто что хочет, без дураков, не было.
Елена Рыковцева: Я не очень согласна. Я помню, как Путин ультимативно говорил: а вот в НАТО я вас не отпускаю. Они говорят: а мы вообще-то независимая страна. А его это бесит. Вот и весь разговор.
Григорий Михнов-Вайтенко: Это нормально. Мне приходилось в этой жизни вести крайне неприятные переговоры, когда человек жестко стоял на какой-то своей позиции. Это вопрос терпения, умения, дипломатии, неожиданных дипломатических ходов. Ничего страшного в этом нет.
Елена Рыковцева: Сейчас нам совершенно понятно, что он не может ничего остановить, вернуть. Он же не может прийти на выборы проигравшим. Для него остановить и вернуть – это значит проиграть.
Григорий Михнов-Вайтенко: Зачем мы за него решаем, что он может и чего не может? Вообще, может быть, Соловей прав, может быть, там никто ничего не может. Мы в отсутствие информации, в отсутствие публичной политики пытаемся моделировать поведение другого человека, превращаемся в знатных кремленологов. Мне кажется, в любом случае надо предлагать, ему – предлагать людям, которые могут с ним общаться. Наверняка тот же господин Байден, если сильно захочет, может позвонить ему.
Елена Рыковцева: Позвонит и скажет: отдай Крым, отдай куски Запорожской и Херсонской областей, которые ты захватил? А Путин скажет: не отдам. Тут нет предмета для переговоров. Вы допускаете на какой-то процент, что Путин отдаст все это?
Григорий Михнов-Вайтенко: Я думаю, что, конечно, может отдать.
Елена Рыковцева: Тогда я согласна с вами, что есть предмет для переговоров.
Речь исключительно о выживании, прежде всего, самого Путина
Григорий Михнов-Вайтенко: Меняем Крым на пятое кольцо Сатурна. Суверенитет пятого кольца Сатурна будет признан международным сообществом. Это шутка, но на самом деле в любой шутке есть доля шутки. Давно уже понятно, что все-таки для Путина речь идет не о территориальных приобретениях – это немножко другое.
Елена Рыковцева: А о чем тогда идет речь?
Григорий Михнов-Вайтенко: Речь исключительно о выживании, прежде всего, его самого.
Елена Рыковцева: За счет того, что он говорит: я прирастил вам Россию, я дал вам новую империю.
Григорий Михнов-Вайтенко: Это внешний фон и внешние структуры. Я думаю, что можно и нужно.
Елена Рыковцева: В общем, вы верите, что есть свет в конце этого туннеля?
Григорий Михнов-Вайтенко: Я не верю, я знаю, что если стучаться, то вам отворят.
Елена Рыковцева: Конечно, вокруг него существуют люди, которые могут ему сказать: сделай то-то, то-то и то-то. Допускаете ли вы хоть на один процент, что его можно убедить отдать и закончить все это? Ведь пока он не отдаст, ничего не закончится уже с той стороны.
Андрей Колесников: Думаю, убедить его ни в чем нельзя, и некому убеждать. Люди, которые его окружают, ему служат. Они легко справились с шоком начала спецоперации и теперь вполне себе понимают, как устроено их дальнейшее существование: оно целиком связано с Путиным. Путину для того, чтобы вести переговоры, нужно этого хотеть, должна быть добрая воля. Этого нет. Естественно, тех людей, которые что-то предлагали ему изнутри системы, увольняли с их позиций. Можно только поддерживать продолжение бойни, нельзя предлагать выходов из нее.
Спецоперация стала способом существования, самосохранения власти, собственно, отказываться от нее Путин пока не может, потому что у него нет альтернативной модели существования его самого и его России вместе с ним. Он сохранил свою власть, консолидировав вокруг себя население благодаря спецоперации, его рейтинги перестали стагнировать, люди задумались о больших символических значениях гимна, флага и Путина как образа России, стали немножечко спокойнее относиться к своим социально-экономическим проблемам. Его все устраивает, у него все нормально, в отличие от всей остальной страны.
Елена Рыковцева: Его совершенно не смущает, что в таком количестве гибнут русские люди.
Спецоперация стала способом существования, самосохранения власти
Андрей Колесников: Абсолютно. Ценность жизни упала, он готов использовать любой человеческий материал, включая в фантастических масштабах уголовников, которые сидят за дикие преступления, а потом возвращаются на волю и начинают убивать всех остальных. Потому что ценность жизни тех, кого они убьют, – ноль, ценность жизни самих уголовников – ноль, ценность жизни так называемых "военкоров" – тоже ноль.
Что они возмущаются, на что они рассчитывали? На славу Константина Симонова, Хемингуэя и Роберта Капы? Их функция – быть абсолютно таким же картриджем, их используют. Какие они журналисты? Журналистов нормальные редакторы не отпускают в эти зоны. Мы-то с вами знаем, мы всю жизнь работали в редакциях. Муратов не отпустит туда своих корреспондентов, потому что он ценит своего корреспондента, ценит жизнь. А здесь – нет, военкоры стали группой поддержки власти: это такая агрессивная, очень активная, очень милитаризованная протопартия. В этом качестве они устраивали Путина. Сейчас, конечно, они начинают вести себя, как Пригожин, с криками: вранье! А вы не знали, что каждое слово – вранье, что спецоперация основана на вранье?
Возвращаясь к переговорам: что было у советской власти – так это желание договариваться. Были удачи. Разрядка – результат, что называется, доброй воли с обеих сторон. Они умели вести дипломатические беседы, а не только кричать друг на друга публично. Тайные каналы, прямые переговоры – все это работало до определенной степени. Потом начался Афганистан, и вся эта конструкция успешно обрушилась. Потом, после кончины этих уже обессилевших генсеков, пришел Горбачев, модель себя исчерпала. А здесь нет этой доброй воли, нет способности заниматься дипломатией, Лавров превратился в пресс-атташе господина Путина, в одного из, больше ничего. Они отвергают любые предложения, отвергают возможность о чем-то договариваться. Это нельзя сравнить с советской дипломатией – это просто деградация.
А вы не знали, что спецоперация основана на вранье?
Елена Рыковцева: Давайте поддержим Григория в том, что пусть надежда существует.
Я предлагаю посмотреть опрос прохожих: как Владимир Путин заботится о вашей семье?
Елена Рыковцева: Приведем еще два мнения в поддержку Года семьи Владимира Путина. Давайте послушаем патриарха Кирилла.
Елена Рыковцева: И сенатор от Челябинска тоже по-своему предлагает решать эту проблему.
Елена Рыковцева: Я хочу напомнить слова бывшего священнослужителя, которому сказали, что женщину жалко, она потеряла на войне сына, а он ответил: ну, так если бы она родила двоих-троих, ей бы было не так уж обидно, надо больше рожать, чтобы не проливать слезы по тем, кто гибнет. Он сам погиб потом в Донбассе. Что вы скажете об этом способе поддержки выращивания большего количества людей на территории Российской Федерации?
Одна из ключевых проблем сегодня в России – полное отсутствие социальных лифтов
Григорий Михнов-Вайтенко: Видите, мы с вами сегодня немного улыбаемся, потому что поголовье яйценосных кур, крупного рогатого скота – с этим все понятно. Все-таки я немножко по другим законам… Человек, конечно, тоже размножается. Сегодняшняя власть в России привыкла решать вопросы деньгами: нет людей, которые не продаются, есть люди, которым мало предложили. Для того чтобы люди действительно хотели создавать счастливые семьи с большим количеством детей, нужны не только деньги, это лишь одна из не самых существенных составляющих.
Понятно, что когда категорически нет денег, чтобы купить домой молока… Я, честно говоря, в своей семье переживал такой период, когда была такая альтернатива 20 лет назад – идти пешком и купить молоко или поехать на маршрутке (не на такси, прошу отметить). Конечно, в этот момент глава семьи думает исключительно о финансах. Но все равно финансы – это только составная часть. Прогнозируемое будущее для детей – вот что в большей степени волнует семью: адекватная медицина, адекватное образование, возможности, до какой степени эти возможности открыты, до какой степени могут работать социальные лифты.
Одна из ключевых проблем сегодня в России, о которой все говорят: и социологи, и политологи, и историки, – полное отсутствие социальных лифтов. Сын маршала может стать маршалом, а сын генерала маршалом не станет, потому что у маршала есть свой сын. На этом все заканчивается. Поэтому, объявляй Год семьи, не объявляй Год семьи, единственное, с какой точки зрения может быть… Хотя у меня есть крупные сомнения, но может быть полезно, если возникнет общественный диалог по теме семьи, брака, медицины, ОМС, ДМС, куда включаются или не включаются аборты. Это действительно темы, которые можно было бы серьезно обсуждать.
Елена Рыковцева: Что такое общественный диалог?
Григорий Михнов-Вайтенко: Это то, чего нет в нашей стране. Если, например, взять и закончить специальную военную операцию, то, уверяю вас, такой общественный диалог немедленно начнется. Чем быстрее мы ее закончим, тем больше шансов, что он станет продуктивным.
Елена Рыковцева: Считаете ли вы, что в обществе, о котором вы говорите, существует внятный запрос на окончание этой специальной операции, как ее называют в России?
Общее мнение сегодня формируется достаточно четко: навоевались
Григорий Михнов-Вайтенко: Да. Я считаю, что сейчас он уже достаточно четко сформировался. Понятно, что он сформировался для многих людей с разными знаками, в основном более расхожим является мнение, которое в свое время выражал Евгений Пригожин: закогтиться и остановиться там, где мы есть. Но общее мнение, сегодня формирующееся достаточно четко: что, собственно говоря, навоевались.
Елена Рыковцева: Вы видите и чувствуете это, а Владимир Путин, в отличие от ваших прогнозов, не слышит этого, идет на 25-й свой срок все с тем же военным посылом: война до победного конца. При этом общество не поддерживает этот посыл. Какой же должна быть его судьба на этих выборах? Он должен провалиться, по идее.
Григорий Михнов-Вайтенко: Песков еще не говорил о том, что Путин идет на выборы. Так что идет ли на эти выборы Владимир Владимирович Путин или идет такой же, как Путин, мы не знаем. С чем он пойдет в итоге, мы тоже не знаем. Я думаю, в конечном итоге он будет стараться, особенно ближе к выборам, сообщить городу и миру о том, что "я добился своих результатов, я принес мир, теперь мирных граждан Донбасса, Луганщины и Крыма никто не будет атаковать, все будет хорошо". Я почему-то думаю, что будет так.
Елена Рыковцева: И Украина радостно с этим согласится, скажет: забирайте, главное, чтобы нас больше не трогали.
Григорий Михнов-Вайтенко: Путину какая разница, согласилась с этим Украина или нет?
Елена Рыковцева: То есть он приходит на выборы с идеей, что то, что взяли – оно наше, мы заканчиваем, больше не стреляем. И на этом все заканчивается, вся война?
Григорий Михнов-Вайтенко: Думаю, да.
