Наталья Садомская – американский антрополог и советский диссидент, жена философа и диссидента Бориса Шрагина. Она родилась в 1927 году, и ей было всего 14 лет, когда началась война. Наталья Садомская успела подробно рассказать историю своей жизни журналу «Большой город» – о том, как арестовали ее мать, как они голодали во время эвакуации, как сначала она была обычной советской школьницей-патриоткой и как постепенно «замечала странные вещи» и превращалась в антисоветчицу, как потом дружила с Юлием Даниэлем, Андреем Синявским, Аликом Вольпиным.
В 1974 году Наталья Николаевна уехала в Америку, где успешно переквалифицировалась из советского этнографа-испаниста в американского антрополога. Хотя она не стала всемирно знаменитым ученым, для советского гуманитария, который не специализируется по славистике, это все же неординарный случай. Она научилась использовать свой советский жизненный и социальный опыт как один из инструментов антрополога.
Через 20 лет, после смерти Бориса Шрагина, Наталья Садомская вернулась в Россию и стала вести курс социальной антропологии в РГГУ. Я оказалась в числе ее первых российских студентов. Все, что сегодня входит в простейший набор знаний студента-гуманитария, для нас было откровением. Я не уверена, что у Натальи Садомской были припасены для нас какие-то специальные, эксклюзивные знания. Она была хорошим преподавателем, но гораздо интереснее формальных наук были те ее знания и опыт, которые не входили в обязательный курс социальной антропологии.
На некоторое время мы стали воинствующими феминистами и все как один бросились изучать гендерные роли в постсоветской России. Потом мы подружились с Натальей Николаевной и стали часто приходить к ней в гости – уже безо всякой академической необходимости. У нее оказалась удивительная квартира, ничем не напоминающая ни наше среднестатистическое унылое жилье, ни советские профессорские квартиры. Разумеется, в ней было очень много книг – американскую литературу постепенно вытесняла русская: после 20 лет отсутствия в России Наталья Николаевна скупала все, что издавалось в 1990-е годы. Но кроме того, вся она была наполнена диковинными предметами из разных стран, по поводу которых хозяйка рассказывала бесконечные истории. Я помню какую-то мексиканскую примитивную деревянную скульптуру «Тайная вечеря», состоящую всего из двенадцати фигур – «потому что им так красиво, а композиция для них важнее факта».
В 1974 году Наталья Николаевна уехала в Америку, где успешно переквалифицировалась из советского этнографа-испаниста в американского антрополога. Хотя она не стала всемирно знаменитым ученым, для советского гуманитария, который не специализируется по славистике, это все же неординарный случай. Она научилась использовать свой советский жизненный и социальный опыт как один из инструментов антрополога.
Через 20 лет, после смерти Бориса Шрагина, Наталья Садомская вернулась в Россию и стала вести курс социальной антропологии в РГГУ. Я оказалась в числе ее первых российских студентов. Все, что сегодня входит в простейший набор знаний студента-гуманитария, для нас было откровением. Я не уверена, что у Натальи Садомской были припасены для нас какие-то специальные, эксклюзивные знания. Она была хорошим преподавателем, но гораздо интереснее формальных наук были те ее знания и опыт, которые не входили в обязательный курс социальной антропологии.
На некоторое время мы стали воинствующими феминистами и все как один бросились изучать гендерные роли в постсоветской России. Потом мы подружились с Натальей Николаевной и стали часто приходить к ней в гости – уже безо всякой академической необходимости. У нее оказалась удивительная квартира, ничем не напоминающая ни наше среднестатистическое унылое жилье, ни советские профессорские квартиры. Разумеется, в ней было очень много книг – американскую литературу постепенно вытесняла русская: после 20 лет отсутствия в России Наталья Николаевна скупала все, что издавалось в 1990-е годы. Но кроме того, вся она была наполнена диковинными предметами из разных стран, по поводу которых хозяйка рассказывала бесконечные истории. Я помню какую-то мексиканскую примитивную деревянную скульптуру «Тайная вечеря», состоящую всего из двенадцати фигур – «потому что им так красиво, а композиция для них важнее факта».
