В Праге открылась выставка "Клетка Путина. Истории несвободы в России". Художница Лиля Матвеева визуализировала обстоятельства сопротивления и заключения нескольких российских политзаключенных. Выставочные панели установлены в одном из пражских парков, в Вальдштейнском саду неподалеку от здания чешского Сената, поддержавшего выставку организационно.
Среди героев этих историй – правозащитник, сооснователь "Мемориала" Олег Орлов. Рассказ о суде над ним и приговоре было решено включить в экспозицию еще до того, как стало известно об освобождении Орлова по обмену в августе этого года. Правозащитник открывал пражскую экспозицию, отметив, что за решеткой в России остаются сотни политзаключенных.
Помимо Олега Орлова среди рассказанных историй российского протеста и репрессивной реакции на него упоминается еще один сотрудник "Мемориала", историк Юрий Дмитриев, который продолжает находиться в заключении. Рядом с ними имена не такие известные – Алексея Нуриева и Романа Насрыева – молодых людей из Челябинской области, которые попытались поджечь военкомат. Один из выставочным стендов рассказывает об Алексее Москалеве и его дочери, нарисовавшей антивоенный рисунок. "Когда мы готовили выставку, то поняли, что хотим рассказать эту историю, потому что она ярко демонстрирует жестокость современной России – это преследование не только против отца, что само по себе ужасно, но и против его 13-летней дочери, что абсолютно чудовищно. Также мы включили истории журналистов, пострадавших за то, что они продолжают работать в России", – говорит Александра Скорвид, сотрудница чешского отделения правозащитного центра "Мемориал". По ее словам, идея выставки родилась из желания привлечь внимание к проблеме политических заключенных в России и при этом рассказать как о сопротивлении тех, кого многие знают, так истории совсем неизвестные, а также показать, что география протеста – это вся Россия.
Посетители выставки узнают о Дарье Козыревой из Петербурга, которой сейчас всего 18 лет и которая находится в заключении: ей грозит до пяти лет лишения свободы за то, что она активно протестует против политики Путина, даже находясь в тюрьме. Также рассказана история Арсения Турбина, которому было 15 лет, когда его задержали: он был уверен, что не совершает никакого преступления, ведь его "преступление" состоит в том, что он разносил листовки, критиковавшие Путина.
Репрессии нынешнему режиму снова служат как инструмент умолчания
"Преследования политических оппонентов в России имеет глубокие исторические корни. Репрессии нынешнему режиму снова служат как инструмент умолчания, а в тюрьмах и колониях находятся сотни политзаключенных. Среди них можно найти мужчин и женщин разного возраста, пенсионеров и несовершеннолетних, жителей больших городов и деревень, представителей самых разных профессий, активистов, журналистов, предпринимателей, священников или домохозяек. Их ненасильственное сопротивление против войны в Украине и одновременно против современной российской власти часто искупается суровыми приговорами", – пишут авторы выставки.
По случаю открытия экспозиции, рассказывающей о судьбах несогласных, Олег Орлов говорил о том, что в России намного больше политзаключенных, чем те 769 имен, которые зарегистрировал "Мемориал":
– Я освобожден, я на свободе, а мои друзья, мои коллеги, можно сказать, по несчастью остаются там. С кем-то из них я сидел в одной камере, с кем-то в одной тюрьме. Кто-то сидит совсем в других местах, но их очень много. И вот теперь все мои мысли, в общем-то, о них. Я все время думаю о них. Ну, вот смотрите, в списке, который ведет общество "Мемориал", на данный момент 769 фамилий. Но когда говорят, что, по данным "Мемориала", в России 769 политзаключенных, это неверно. Мы всегда говорим: это та минимальная оценка, нижняя граница, которую мы даем, а на самом деле политзаключенных намного больше. "Мемориал" очень скрупулезно подходит к справке о том, кто политзаключенный: когда мы пишем о конкретном человеке, то всегда исследуем материалы уголовных дел. Но на самом деле мы такие уголовные дела часто не можем получить, о многих политзаключенных и не знаем. Во время нахождения в разных тюрьмах я все время оценивал, когда мне становилось известно о нахождении там тех людей, которых можно назвать политическими заключенными. Я прошел через пять тюрем. В каждой из них мне становилось известно, так или иначе, о том, что там сидят политзаключенные, которые есть в наших списках, я знал эти фамилии. Но одновременно я, пересекаясь с людьми, узнавал и о новых людях, которых можно назвать преследуемыми по политическим мотивам и о которых мы раньше ничего не знали. И примерно их было в каждой тюрьме столько же, сколько людей, о которых мы знали. Я по мере возможности передавал эту информацию на волю. Но вы сами понимаете, о скольких людях мы вообще не знаем ничего. Кроме того, в России сидит много – опять же – неизвестное количество гражданских, вывезенных по политическим обвинениям с оккупированных территорий Украины. В наших списках есть и такие люди, но их минимальное количество. Потому что это, на самом деле, секрет за многими замками. То есть если говорить о политзаключенных в России, то таких людей, наверное, тысячи, и нашу цифру можно увеличить примерно вдвое.
– Расскажите, пожалуйста, кого вы встретили в заключении из тех людей, которые находились в списке политзаключенных "Мемориала"?
– Сидел я в одной камере с Алексеем Маляревским. Молодой человек, 29 лет, 7 лет лишения свободы. За что? За слова. Он писал листовки, осуждая несправедливые, жестокие приговоры Навальному и его соратникам. Он участвовал в нескольких пикетах на эту же тему. Все! И за это – 7 лет по обвинению "за участие в экстремистском сообществе". В следственном изоляторе в Сызрани, в Поволжье, я сидел вместе с ним. В Москве, в СИЗО "Водники", пожалуйста – Григорий Мельконьянц сидел в камере напротив меня. Григорий Мельконьянц возглавляет движение "Голос", которое наблюдает за выборами. Его обвиняют во взаимодействии с организацией, признанной в России нежелательной, и ему тоже грозит длительный срок лишения свободы. Кстати, там же, в СИЗО "Водники", я находился на шконке на месте Дмитрия Иванова, его только передо мной увезли в лагерь. В лагере его сразу же поместили несколько раз в штрафной изолятор. А, собственно говоря, за что у него длительный срок – 7 лет лишения свободы? За протесты против войны в Украине, за его посты и сообщения в интернете о реальных событиях в Украине. Все! В следственном изоляторе в Сызрани была большая компания людей, обвиняемых в том, что они Свидетели Иеговы. Да, они исповедуют свою веру, другого ничего они не совершили, и их за это сажают на долгие сроки…
– В одном из интервью вы сказали, что надеялись после освобождения из заключения оставаться в России и продолжить там правозащитную деятельность. Вы уже находитесь на свободе почти два месяца, удалось ли вам узнать обстоятельства вашего обмена? Почему ваше имя попало в списки?
– Понятия не имею. Нам всем было ясно, что в списках на обмен должен был оказаться Алексей Горинов. Это как раз политзаключенный, в отношении которого включен механизм незаконного жестокого давления. Это больной человек практически без одного легкого. Его жизнь находится в опасности. А его не было в списках на обмен. Но, как доходят слухи и сведения, его по каким-то причинам не захотела освобождать российская сторона. Возможно, он живым на свободу не выйдет. Мы все время говорили еще об одном политзаключенном – Игоре Барышникове. Этот человек болен онкологической болезнью, недавно ему делали операцию. Он вообще ходит с выведенной трубкой из живота. Он осужден за протесты против войны в Украине. Или Зарема Мусаева – фактически заложница в руках у Кадырова. Она мать молодых людей, которые в Европе публично выступают против Кадырова. Только за это ее ложно обвинили. Она очень больная женщина: сахарный диабет, давление, еще большой букет. Ее надо было менять. Поменяли меня. Это не совсем справедливо. При этом никого из нас не спрашивали, хотим ли мы, чтобы нас обменяли. Я тем не менее благодарен тем, кто с европейской, с американской стороны этот обмен осуществили. Ни Кара-Мурза, ни Скочиленко, ни Останин могли не выйти на свободу живыми. Слава богу, что их поменяли.
Я, конечно, могу сейчас вернуться в Россию, но это будет означать, что я тут же окажусь в тюрьме. И этим я бы помешал возможным будущим обменам, на которые я надеюсь. Поэтому я буду работать отсюда, из Европы в контакте с моими друзьями и коллегами и в России, и вне России для того, чтобы изменять к лучшему ситуацию с правами человека или хотя бы помогать тем, кто сидит в российских тюрьмах. Два года до моей посадки мои друзья и коллеги, выехавшие в Европу, работали в полном контакте с нами как единое целое, с теми, кто был в России. Теперь считайте, что меня изгнали из России, но я в эту работу включаюсь.
– Верите ли вы в перемены в России и видите ли вы возможности какой-то работы в этом направлении в эмиграции?
"Дорожные карты" – это то, что, на мой взгляд, может и должно объединить оппозицию за пределами и внутри России
– Я согласен, что оппозиция и внутри России, и здесь, за пределами России, разбита на фрагменты, которые никак не могут и не хотят объединить свои усилия и, более того, между собой еще и в конфликты вступают. Понимаете, если наступит время перемен в России, а оно, конечно, наступит, то к этому надо быть готовыми и оппозиции, и Западу. Честно сказать, нет надежды на то, что вся оппозиция возьмет и объединится и будет действовать единым фронтом. Значит, на что, на мой взгляд, можно надеяться и что нужно готовить? Должны быть готовы "дорожные карты". Это должен быть очень конкретный набор действий. Первое действие, которое будет требовать вся, любая оппозиция на любых переговорах, – это освобождение политзаключенных. А как их освобождать, каков механизм, как это сделать конкретно? Легко сказать: освободить политзаключенных. А если любой из нас подумает, как это делать, учитывая, что все сидят по разным статьям, то это не такая простая задача. Это надо продумывать.
14 октября в Берлине мои друзья по российскому гражданскому обществу представят конкретный разработанный план, как это может работать. Вот эти слова: надо изменить избирательную систему России, надо менять судебную систему России – конкретно что мы делаем? Первое, что можно сделать быстро, что потом, что через месяц, что через год – это все должно быть четко прописано. "Дорожные карты" – это то, что, на мой взгляд, может и должно объединить представителей оппозиции за пределами и внутри России: не только политической оппозиции, но и гражданское общество, то, где можно оставить личные амбиции и конкретно согласиться. Мне кажется, это самое важное, что сейчас можно делать. При наличии таких общих, согласованных планов будет одинаково важна роль и гражданского общества внутри России, и за ее пределами.
– Какова, с вашей точки зрения, должна быть роль западных стран в этом процессе?
– О роли Запада я скажу отдельные слова. Если Запад при первой же возможности каких-то косметических ремонтов в России с облегчением вздохнет и скажет: о, санкции можно снять, слава Богу, снова будем получать дешевый газ из России, ура, заключаем полный мир и согласие с послепутинской Россией, – значит, Запад не выполнит свою роль и не защитит себя от, может быть, оставшегося агрессивного режима. Одна из страшных перспектив – это заключить мир тогда, когда Путин уйдет, а путинизм останется.
– Санкции были введены в связи с войной в Украине, если вы говорите о "дорожных картах", то рассматриваете ли вы со своими соратниками какие-то меры или обсуждаете идеи, которые были бы связаны в том числе с войной и ее окончанием?
– В целом, на мой взгляд, учитывать войну в Украине и ее последствия, возможность возобновления – это должно быть в "дорожных картах". Но не время и не дело мне сейчас что-то об этом говорить. Я могу только обозначить темы. Одна из "дорожных карт" – изменение пенитенциарной системы, ее реформа. Я вот пока сидел, все время думал, и было внутреннее наблюдение: ага, можно поменять это, можно поменять это, можно поменять это, но это так, тоже косметический ремонт, а надо кардинально и в целом менять эту систему, делая так, чтобы она была действительно исправительной.
Как нам следует быстро и в достаточно короткие сроки подготовить изменения избирательной системы и провести реально свободные выборы, для того чтобы в России возникли легитимные органы власти? Это один из важнейших вопросов, и вот это все должно быть в "дорожных картах". Об этом будут, кстати, очень серьезные споры и противоречия: надо ли нам Конституционное собрание собирать, надо ли нам переучреждать Конституцию или мы, тем не менее, на основании этой Конституции создадим вначале новые органы власти и дальше начнем делать более глубокие изменения. Это все серьезно, требует обсуждения, и предрешать это сейчас невозможно. Это надо пытаться выработать совместно.
– То есть вы видите свою нынешнюю задачу в том числе в том, чтобы каким-то образом объединить российскую оппозицию, оказавшуюся на Западе?
– Объединить, создать какую-то одну структуру, где бы все сидели и друг с другом хорошо беседовали, обсуждали, – думаю, нет. Назрело столько противоречий, и эти противоречия коренятся в истории, еще в России. Но мне кажется, что оппозиция на какой-то основе просто обязана объединиться. Не в том смысле, что сидеть вместе и что-то решать, но находить какие-то общие принципы, общие подходы. Вот, например, "дорожные карты" – мне кажется, могли бы такой основой стать. Для этого не надо сидеть вместе, для этого можно по отдельности это обсуждать, но признавать какие-то общие принципы. Это, на мой взгляд, вполне возможно.
