Бессчётное число копий сломано в спорах о дихотомии "Восток – Запад", на эту тему сказаны потоки слов, а они – Восток и Запад – наперекор всем противопоставлениям продолжают нераздельно существовать. Природе естественно стремление к разнообразию, без которого немыслима основанная на конкуренции эволюция. В этом контексте моё внимание привлекла недавняя публикация на сайте Радио Свобода текста Евгения Фирсова "Им никогда не встретиться", автор которого настаивает на принципиальных цивилизационных различиях между странами Запада и странами Востока (к которым он относит и Россию), отказывая последним в способности к свободной конкуренции идей и, как следствие, в возможностях демократического развития. Современные восточные демократии, Японию или Южную Корею, Фирсов считает "по-своему интересными", но, "к сожалению, совершенно несистемными явлениями".
Довольно часто случается так, что размышляющим на тему "Восток – Запад" требуется объяснять некоторые вещи абсолютно естественного свойства. Например, про то, что Ex Orient Lux – "свет светит с Востока". Замечено давно и обоснованно – первые в мире университеты были основаны как раз "на Востоке": в Константинополе (425 год), в Наланде (Индия, V–VI века), в Фесе (Марокко, 859-й), в арабской в ту пору Кордове (IX–X века), в Каире (970-й). Первые "европейские", "западные" университеты появились в Парме и Болонье только к концу XI столетия.
Папа римский Сильвестр II, живший на рубеже Х и ХI веков, учился, например, в Аль-Карауине: не смог подыскать себе вуз в Европе, поторопился родиться. Этот университет в Фесе, кстати, действует до сих пор, в Книге рекордов Гиннесса и решением ЮНЕСКО он признаётся "старейшим в мире постоянно действующим высшим учебным заведением". Современная ситуация в образовании также показательна. Порядка 30 университетов из первой сотни лучших в мире – в Азии (в основном в Китае, Южной Корее, Японии, Сингапуре). Национальный Тайваньский университет, например, занимает в мировом рейтинге 68-е место, опережая МГУ (78-е место).
Про достижения образования в Китае и напоминать как-то неудобно. Однако есть веские основания полагать, что именно на родине одной из самых древних на планете письменностей изобрели бумагу и книгопечатание, причём очень задолго до их появления в Европе. Авторы составленных и напечатанных там книг получали образование, не выезжая из Китая; кроме того, премудростям математики, например, правильнее было учиться не в Европе, а где-нибудь поближе, у тех же арабов, чьими цифрами по сей день пользуется весь мир. Есть вещи, которые составляют предмет особого почитания каждого верующего христианина, правоверного мусульманина и последователя Будды, адептов трёх конкурирующих между собой мировых религий. Их конкуренция не только из разряда соревнования идей, но, более того, из разряда конкуренции мировоззрений. Так вот, все эти три религии родом с Востока. Иисус Христос, напомню, вовсе не был европейцем.
Нельзя также обойти вниманием сделанное Евгением Фирсовым упоминание о материковом Китае и Тайване. Можно и нужно критиковать КНР по поводу ограничения прав и свобод граждан, практикуемых в стране недемократичных способов управления государством, нередких проявлений жесточайшего авторитаризма. Однако, опираясь на свой личный опыт исследователя, могу всё же констатировать: за 40 прошедших лет страна в целом несколько реформировалась в сторону демократии, и Китай продолжает осторожно двигаться в этом направлении. Население Китая теперь сыто, обладает средствами связи, имеет доступ (хоть и ограниченный) к социальным сетям, всё больше китайцев имеют возможность путешествовать по миру и учиться за границей, местная пресса критикует отдельных чиновников. Оценивая успехи и неудачи на этом пути, нельзя игнорировать одно существенно важное обстоятельство: ещё никто и никогда в мире не занимался демократизацией страны с таким, как в Китае, демографическим "обременением" – полтора миллиарда человек. Мир нигде и никогда не сталкивался с задачей такой масштабной сложности, опыта её решения нет, как и каких-то сформулированных или тем более апробированных подходов. Эта задача – очень серьёзный вызов и Китаю, и концепции демократии.
Нет в мире наций и народов, "генетический код" которых необходимо якобы ломать в интересах движения в сторону демократии
В условиях реального большого Китая, а не вымышленного кем-то из "экспертов", популизм в политике буквально смерти подобен. Китайская осторожность по части демократизации не из разряда "не нужно раскачивать лодку", но скорее из разряда "шаг за шагом". И сдерживание, замедление, притормаживание демократизации можно рассматривать не как признаки наступающей диктатуры, но и как проявление инстинкта самосохранения. Именно в таком контексте, по моему мнению, следует рассматривать роль КПК в процессе демократизации страны: по такой методике осуществлялись китайские реформы под руководством Дэн Сяопина, автора известного указания о необходимости осторожно нащупывать камни под ногами, переходя реку вброд. Осуществлялись не без проблем, не без серьёзных рецидивов репрессий, связанных, например, с силовым подавлением студенческих протестов на площади Тяньаньмэнь в 1989 году.
Я глубоко убеждён, что нет в мире наций и народов, "генетический код" которых необходимо якобы ломать в интересах движения в сторону демократии. Этот самый никем не определённый код скорее ломают в процессе установления диктатуры и реализации репрессивных практик, по аналогии с компрессионным сжатием и ударным воздействием. Загадочный код сломан у северных корейцев, его ломают у туркменов, у таджиков, и в России его сейчас, уже в который раз, берут на излом. Более того, пример Тайваня только подтверждает обозначенную констатацию относительно материковых китайцев. На Тайване нет демографического "обременения", население острова составляет чуть более 23,5 миллионов человек. В том числе по этой причине островные собратья материковых китайцев очень оперативно, практически за одно десятилетие, демократизировали Тайвань. В только что обнародованном Всемирном индексе демократических свобод за 2021 год Тайвань стоит чрезвычайно высоко, на 8-м месте (между Ирландией и Австралией); Южная Корея в этом списке – 16-я, Япония идёт следом. Китай и Казахстан находятся почти "на дне" рейтинга: 148-я и 128-я позиции соответственно (Россия на 124-м месте).
Учитывая случившуюся в начале этого года актуализацию темы Казахстана, есть смысл указать на некоторые "казахские" ассоциации с Китаем. Постепенное, но последовательно неумолимое удаление из органов власти представителей назарбаевской элиты, переформатирование правящей партии, предпринятые президентом Касым-Жомартом Токаевым, – это ровно то, что делал Дэн Сяопин после смерти Мао Цзэдуна в 1976–1979 годах. Именно с этого периода начинается история успеха китайских реформ, именно тогда был проведен "нулевой", но крайне важный для успешного реформирования страны организационно-кадровый цикл подготовки "больших перемен". Ровно на этом этапе сейчас находится Казахстан; направление перемен, по моему мнению, в сторону демократизации. Учитывая отсутствие в Казахстане свойственного Китаю "демографического обременения", имеются основания предполагать возможность повторения тайваньского феномена в его казахской версии.
Автор публикации, вызвавшей мой интерес, чрезвычайно вольно трактует понятия антилегализма и коммунитаризма, указывая на антилегализм как на свойство восточного уклада в части отрицания формального закона. В этой связи и в смысле вполне свойственной Востоку конкуренции идей уместно указать на жаркую дискуссию, например, китайских легистов (в каком-то смысле "законопоклонников") с представителями конфуцианского направления китайской философской мысли. Эта интересная и обширная дискуссия в рамках споров о соотношении юридического права и человеческой морали имела место задолго до появления в Европе Римского права, хотя и протекала в весьма своеобразных исторических обстоятельствах жёсткой борьбы за влияние и власть. Антилегализм Фирсов понимает как имманентное свойство Востока (вероятно, в ориентирах понимания антилегализма в терминах отрицания закона как необходимой формы права за его формальность). Но как можно обвинять Восток в отрицании формального закона, учитывая, что первые образцы кодифицированного права были выработаны именно там?
Если же, по мысли автора, Востоку присущ антилегализм, то что именно он под этим термином понимает? Если превалирование общинных ценностей над личными, то как это противоречит концепции гражданского общества, отдельные сообщества которого могут формироваться для решения какой-то задачи, соответствующей общим ценностям? Почему нельзя антилегализм трактовать как специфическую при определённых условиях форму протеста формальному закону, нарушающему, например, права граждан? Автор, руководствуясь не совсем понятной логикой, противопоставляет антилегализм и коммунитаризм либеральной идее и делает вывод об их принадлежности "восточному укладу" и тому же загадочному генетическому коду. Успешное оппозиционное сочетание антилегализма и коммунитаризма можно было наблюдать по случившемуся недавно в России казусу фактической отмены скандального законопроекта о QR-кодах. Именно активировавшаяся в обществе угроза антилегализма, приведшая к самоорганизации по модели коммунитаризма, вынудила власть отказаться от своей инициативы.
Упоминание о РПЦ и месте церкви в структуре общества в привязке к официозному православию в принципе не выдерживает никакой критики – это не имеет отношения к вере. Увязывать в одно светское и духовное подобно анекдотической попытке создания клерикального секуляризма или, проще, попытке малевать белую картину чёрными красками.
И в завершение, несколько слов о российской статистике. Посоветовал бы автору обсуждаемой публикации не особо бравировать пресловутыми 14% оппозиционно настроенных российских граждан. По моему глубокому убеждению, реальными, объективными данными статистики в части общественных настроений на сегодня в России никто не обладает: ни либеральная оппозиция, ни действующая власть. Первая – ввиду физической невозможности сбора необходимых данных, вторая – по причине властью же санкционированного искусственного конструирования статистических показателей. Данные современной официальной российской статистики – это совсем не те данные, на которые возможно опираться при вынесении оценок и составлении прогнозов. К загадочному российскому "генетическому коду" текущая российская статистика не имеет никакого отношения. Этот код ровно такой же, как у всех тех наций и народов, которым удалось демократизировать свои страны: у жителей Сингапура, Южной Кореи, Тайваня, Чехии, Словакии, Польши… Далее по списку, начиная хоть с Востока, хоть с Запада.
Константин Хахалин – кандидат исторических наук, специалист по Китаю и Центральной Азии
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
