28 июня в Иране после гибели в авиакатастрофе Ибрахима Раиси проходят досрочные президентские выборы. Современный Иран после Исламской революции 1979 года устроен по принципу "велает-е факих", то есть "Государства верховного правоведа-богослова" (что на иностранные языки переводят как "Исламская республика"). Президент Ирана лишь высший избираемый чиновник, фактически нечто вроде премьер-министра, следящего за экономикой и подписывающего международные договоры в стране, в которой уже 35 лет вся настоящая власть полностью принадлежит Высшему руководителю, Великому аятолле Али Хаменеи. И все же нынешние президентские выборы в Иране по целому ряду причин вызывают огромный интерес в мире.
Подконтрольный Али Хаменеи религиозный Совет стражей конституции утвердил 9 июня 6 кандидатов, 5 "консерваторов" и только одного очень условного "реформиста", которым было позволено участвовать в этих выборах. Почти 80 заявок были отклонены, причем в их числе оказались и очень известные люди, например, Махмуд Ахмадинежад или Али Лариджани.
В окончательный список вошли:
- Мохаммад-Багер Галибаф – спикер Меджлиса (парламента), бывший мэр Тегерана и бывший командующий ВВС Корпуса стражей Исламской революции. Его считают человеком, имеющим наибольшие шансы на победу – и при этом кандидатом, больше всего нравящимся России и Владимиру Путину.
- Саид Джалили – его главный конкурент. Он член так называемого Совета по целесообразности и бывший главный иранский переговорщик по ядерной сделке, имеющий репутацию радикального консерватора.
- Алиреза Закани – нынешний мэр Тегерана.
- Масуд Пезешкиан – депутат парламента, единственный кандидат, которого очень условно можно назвать сторонником реформ.
- Мостафа Пурмохаммади – бывший министр внутренних дел и юстиции, из так называемой, что о многом говорит, "Ассоциации воинствующего духовенства".
- Амир-Хоссейн Газизаде Хашеми – глава иранского Фонда по делам мучеников и ветеранов.
Всех мало-мальски известных условно умеренных кандидатов религиозные власти Ирана права участвовать в выборах лишили. При этом два кандидата, Алиреза Закани и Амир-Хоссейн Газизаде Хашеми, в среду, 26 июня, отказались от борьбы за президентское кресло под разными благовидными предлогами, но в основном, как они заявили, "из-за явной апатии избирателей". В результате за пост президента борются только 4 человека.
О чем говорит список оставшихся кандидатов, кто стоит за каждым из них и по каким критериям проходил их отбор? У кого наибольшие шансы на победу? Насколько вообще в Иране можно, особенно в этот раз, говорить о прозрачности и честности выборов? Теряют ли простые иранцы вообще интерес к избирательному процессу, какой может оказаться явка? Что станет главной проблемой для будущего президента во внутренних и международных делах?
На все эти и многие другие вопросы в беседе с Радио Свобода отвечает Николай Мешхедов, знаток Ирана, политолог-востоковед из Катарского университета:
– Список утвержденных кандидатов говорит о том, что руководящая верхушка Ирана во главе с Али Хаменеи хочет добиться сразу двух целей. С одной стороны, они, конечно, хотят сделать эти выборы максимально управляемыми. Им нужно получить человека, который бы обеспечил мягкий переход власти от нынешнего Верховного лидера к Верховному лидеру будущему, уже третьему по счету. По тем или иным причинам этот переход, либо ввиду смерти, либо ввиду уже неспособности управлять страной, как многие прогнозируют, состоится в течение ближайших 10 лет. То есть будущий президент явно будет ответственным, в том числе, и за создание благоприятного для этого фона.
С другой стороны, в Тегеране есть опасения повторить ошибку предыдущих президентских выборов, когда для того, чтобы обеспечить победу ныне покойному Ибрахиму Раиси, были отсечены практически все наиболее яркие фигуры, которые могли создать ему определенную конкуренцию. Даже и не только яркие, в прошлый раз зачастую и посредственности выкидывались за борт. В итоге была очень низкая явка, и впервые за многие десятилетия создался кризис легитимности президента. То есть ему доверие высказало очень ограниченное количество человек.
В этот раз все-таки власти хотят повысить явку. Теперь, с одной стороны, убраны яркие альтернативные фигуры – не допущен Али Лариджани, не допущен Махмуд Ахмадинежад, то есть те люди, которые могли бы привнести определенную нестабильность, непредсказуемость. А с другой стороны, все-таки спектр взглядов и политических мнений, которые представляет вот эта четверка кандидатов, – он значительно шире, чем на предыдущих выборах.
Кстати, стоит обратить внимание на то, что условно близкие, скажем так, к умеренным кругам точки зрения излагает не только Масуд Пезешкиан, якобы "реформатор". Так или иначе, но к либеральным, условно опять-таки, но очень популярным в народе идеям о поиске путей снятия международных санкций, о возможности налаживания отношений с внешним миром апеллируют почти все кандидаты. Отличается радикальными и яркими взглядами только Саид Джалили. Но и он тоже говорит, что санкции нужно снимать – однако снять их он хочет так, чтобы наложившие их страны "покаялись". Явно есть в обществе запрос на умеренную политику, как внешнюю, так и внутреннюю. И с этим запросом нынешние консерваторы, контролирующие политическую жизнь в Иране, уже не могут не считаться.
Эти выборы будут достаточно интересными хотя бы потому, что скоро мы узнаем, какое из спектра консервативных мнений – более радикальные идеи Саида Джалили или более умеренные бывшего мэра Тегерана Мохаммада-Багера Галибафа – будет выбрано в итоге. И какое влияние на будущую внутриполитическую жизнь Ирана и его внешнюю политику окажет развернувшаяся ныне дискурсия. Которая, кстати, затронула очень много животрепещущих вопросов, в том числе и необходимость трансформации, например, отношений Тегерана с Москвой и Пекином.
– У кого самые большие шансы на победу? Называют, как я видел, пока двоих фаворитов, хотя, возможно, это все ошибка. Это Саид Джалили и Мохаммад-Багер Галибаф. Что они за люди?
– Предсказывать что-либо на иранских президентских выборах невозможно. Надо быть готовым к любой случайности. Кстати, интересно будет посмотреть на реакцию Высшего руководителя Хаменеи, если ситуация будет развиваться по некоему непредсказуемому сценарию. Допустим, мы увидим вдруг неожиданно Масуда Пезешкиана, получающего большинство голосов? Что маловероятно, исходя из нынешней ситуации, но все-таки...
Наиболее яркой фигурой, конечно, является Мохаммад-Багер Галибаф. Он, конечно, запятнал свою репутацию в прошлом коррупционными скандалами и обвинениями, когда был мэром Тегерана. Но иранцы, с которыми я разговаривал, характеризуют его достаточно забавно. Они говорят, что "этот человек был вором, но эффективным управленцем", что, с их точки зрения, оправдывает очень многое. Действительно, нынешнему Ирану, с его очень тяжелой экономической ситуацией, как раз требуется подобный управленец. Во-вторых, что тоже интересно, Галибаф, несмотря на то что позиционирует он себя как сторонник консервативных и даже радикальных сил, за последние десятилетия продемонстрировал способность очень мимикрировать и быть достаточно гибким, чтобы обеспечивать свою политическую выживаемость.
Я думаю, что он в случае победы будет относительно умеренным по своим политическим взглядам президентом. Это уже видно, собственно говоря, из тех дебатов, которые прошли. Причем умеренным и осторожным в своих действиях как во внутренней жизни страны, так и на внешнеполитической арене. Что позволит ему, может быть, пойти на некую разрядку в отношениях с Западом, но при этом сохранить отношения с Россией и Китаем. Кстати, что характерно, некоторые российские аналитики, да и дипломаты российского МИДа в последнее время называют Мохаммада-Багера Галибафа "товарищем Глебовым". Это такая мода у них, намек на взаимные симпатии и общность многих взглядов. Наверное, это самый предпочитаемый российской стороной кандидат.
– Да, Галибафа называют кандидатом, наиболее, скажем так, приятным для Москвы. Хочется подробнее разобраться почему.
– Потому что сейчас в Тегеране идет дискуссия о том, как и куда двигаться Ирану на внешнеполитической арене. Например, Масуд Пезешкиан откровенно говорит, что "поворот на Восток" и опора на Китай и Россию были ошибкой. Он настаивает на том, что иранская внешняя политика должна быть многовекторной, что должны быть сняты санкции, и выражает уверенность в том, что судьба Ирана и его экономики, вообще иранского будущего связана с налаживанием отношений с Западом и с, по крайней мере, минимизацией конфронтации с США. На другом фланге находится Саид Джалили. У него прагматичный подход, Джалили заявляет, что Россия на данный момент испытывает большие проблемы – так "давайте-ка этим воспользуемся и попробуем получить наибольшие экономические и политические выгоды, которые можем". Он очень жесткий, да, выступает за продолжение конфронтации с Западом. Но подчеркивает одновременно, что и Россия для Ирана – не очень большой друг.
России хотелось бы сохранить предсказуемый курс Ирана, который именно при Галибафе и возможен. Особенно с учетом того, что Галибаф обладает тесными связями с КСИР, внутри которого есть сильное пророссийское лобби
А Галибаф – человек осторожный. И если он будет действовать, исходя из нынешних реалий – а нынешние реалии таковы, что Иран пребывает в токсичной среде для налаживания каких-либо отношений с Западом, – то от него резких изменений в политическом курсе ждать не приходится. И для Кремля на данный момент, для российского руководства, насколько это можно понять из высказываний и действий Москвы, он самый предпочтительный кандидат. России хотелось бы сохранить предсказуемый внешнеполитический курс Ирана, который именно при Галибафе и возможен. Особенно с учетом того, что Галибаф обладает тесными связями с Корпусом стражей исламской революции (КСИР), внутри которого есть сильное пророссийское лобби. А также он близок, по некоторой информации, к Моджтабе Хаменеи, сыну Али Хаменеи и одному из его потенциальных преемников на высшем руководящем посту страны. Избрание вот такого человека на вторую по важности должность в Иране, с которым у Кремля налажены хорошие контакты, – это, как считают в Москве, в ее интересах.
– Хорошо, мы допускаем, что в Иране сейчас можно говорить о некой минимальной прозрачности и честности этих выборов, что они по-настоящему конкурентные – хотя бы среди и для тех, кого престарелые аятоллы и клирики допустили к ним. Но среди простых избирателей к нынешним выборам большой интерес? Потому что кажется, что большинство иранцев прекрасно понимают, что ничего они, по сути, не изменят, что президент – фигура не первая, вообще декоративная. И поэтому реальная явка опять может быть очень низкой?
– Проблема явки действительно остается. И одна из причин, почему вроде бы сейчас нет явного фаворита правящей верхушки, как в прошлый раз, когда все силы были брошены на победу Ибрахима Раиси, заключается в том, что власти хотят все-таки явку повысить, создать видимость интриги. Конечно, им нужен очень консервативный победитель, с хорошими связями с КСИР и с Верховным лидером. И поэтому лидерами президентской гонки и считают этих двух людей – Джалили и Галибафа. Однако между ними существует определенная разница, и народу все-таки предлагается выбирать – либо жесткого Джалили, который считается многими истинным "сыном Исламской революции", либо более гибкого Галибафа. И тот и другой верны правящему режиму. Однако смогут ли они поднять явку? Честно говоря, сомнения большие.
При этом в принципе, кто бы ни пришел к власти (предположим, что все четверо кандидатов, так сказать, равнозначны по своему весу – что не соответствует, конечно, действительности), перед ним будут стоять две очень трудно решаемые задачи. Первая – обеспечить минимизацию внешнеполитических вызовов, чтобы создать удобный фон для передачи власти новому Верховному правителю. А вторая – решить проблему санкций, а также провести реформирование экономики.
– Я как раз хотел спросить, что станет главной проблемой для любого будущего президента, в первую очередь во внутренних делах. Постоянно ухудшающаяся социально-экономическая ситуация, наверное?
– Да, постоянно ухудшающаяся внутриэкономическая ситуация и санкционное давление, а это одна большая проблема из нескольких компонентов. Конечно, далеко не все кандидаты сводят все проблемы Ирана к санкциям. Но для всех них именно эти два пункта являются основополагающими. Я предполагаю, что независимо от того, кто придет к власти, определенная попытка снизить накал конфронтации с Европой и США будет предпринята. То есть это не будет означать разворот Ирана на Запад. Но какая-то попытка пойти не то что на примирение, но на положение "холодного мира", когда нет новых санкций, я думаю, будет предпринята.
– Протестные настроения в иранском обществе, о которых мы годами говорим, похожи на пульсирующую звезду. Они то вспыхивают с огромной силой, то вроде бы затихают, но никогда не гаснут до конца. А каков их потенциал сегодня?
– Сейчас протестный потенциал в Иране загнан на кухни. Это вялотекущий процесс, который проявляется то тут, то здесь в стране, но пока без ярких вспышек, которые мы видели в прошлом и позапрошлом годах. Но он тлеет. И это прекрасно понимается иранскими властями, они откровенно заявляют, что количество их сторонников все больше и больше сокращается. И у них стоит задача на данный момент даже не расширить социальную базу поддержки политического режима, а просто удержать ее. Что ставит власть перед выбором. Есть, да, запрос на либерализацию, но идти по этому пути – значит бросать вызов политическим и идеологическим устоям и подвергать испытанию консервативную часть электората.
Мы помним, как все дальше завинчивались гайки при погибшем Ибрахиме Раиси – и будет интересно посмотреть, сохранится ли эта политика при новом президенте
Мы помним, как все дальше завинчивались гайки при погибшем Ибрахиме Раиси – и будет интересно посмотреть, сохранится ли эта политика при новом президенте. До сих пор все-таки власть ориентировалась на консервативные силы в обществе. В частности, тот же воздушный удар по Израилю в апреле, который был нанесен Ираном, во многом был направлен на внутреннюю публику, чтобы показать тем нескольким миллионам сторонников, которые есть у нынешнего консервативного лагеря, что страна следует принципам, утвержденным после победы Исламской революции. А теперь продолжится ли эта линия на укрепление лояльности существующей части электората? Или же все-таки будет попытка расширить эту базу? Я вижу, что со стороны режима на данный момент предпринимается попытка к расширению. Но все же с опять-таки обращением к консервативной части общества, а не к открытой прореформистской, пролиберальной.
– Я уверен, что очень много молодых иранцев сегодня негодуют из-за того, что какие-то старики, сами себя давным-давно назначившие правителями, диктуют им, как жить, как думать, что говорить, даже во что одеваться. Интересно, есть ли в Иране, особенно среди молодежи, что называется, "западники", те, кто хотят жить в современном, модернизированном государстве? Может быть, даже не в политическом, а в бытовом, социокультурном смысле? Среди официальных иранских политиков явно таких нет, вы сказали, что политическое поле зачищено. Но в народе, может быть, (это очень условное сравнение, конечно) есть какая-то фигура, которую, с допущениями, можно было бы назвать "иранским Алексеем Навальным"?
– Нет, такой фигуры, увы, нет. Режим сделал все возможное, чтобы внутри страны такого "Навального" не появилось. Точнее, они появлялись, но очень быстро заканчивали в политической тюрьме Эвин. Среди иранской молодежи, конечно, существует значительный запрос на модернизацию, на более раскрепощенную жизнь. Более того, власти его все-таки чувствуют, и, если опять-таки обратить внимание на поведение нынешних кандидатов, заметно, что они стараются, так или иначе, апеллировать и к этим людям. Но фактически перед молодежью Ирана, перед продвинутой ее частью поставлен простой и тяжелый выбор: если ты хочешь как-то расти в иранской среде, то тебе придется принять политику двоемыслия, лояльность консервативным взглядам, лояльность существующей системе. Ну, либо вариант второй – если можешь, эмигрируй! И да, отток мозгов из Ирана в последние десятилетия очень интенсивный.
– Насколько будущее Ирана сейчас зависит еще от одних важнейших президентских выборов, а именно в США в ноябре этого года?
– Честно говоря, я, как скептик от природы, не верю в глобальные перемены. Несмотря на все громкие обещания Дональда Трампа в случае его победы мгновенно договориться со всеми на свете и обо всем – с Россией, Украиной, Китаем и как раз с Ираном, думаю, что значительные подвижки, даже если мы увидим смену политической ориентации в Белом доме, вряд ли произойдут. Разногласия между Тегераном и Вашингтоном безумно глубоки. Максимум того, что возможно, – это определенное снятие информационного накала. Но все очень сильно будет зависеть от внешней среды. Если мы увидим, например, новый виток ирано-израильского противостояния или что-нибудь еще произойдет в регионе, где можно будет проследить иранский след, то я уверен – ситуация останется прежней.
– Высший руководитель Ирана Али Хаменеи уже очень стар, ему 85 лет. По слухам, он умирает от рака простаты. И неизбежно, о чем мы уже сказали, близится тот или иной переход власти к новому Верховному лидеру. Вы, правда, очень оптимистично, хотя говорите, что скептик, отвели ему еще аж 10–15 лет. Так или иначе, по общему мнению, в нынешнем Иране пост президента страны является неким трамплином для прыжка на должность, что называется, "Рахбара", то есть Высшего руководителя. Или нет?
– Мы здесь являемся заложниками некоторых мифологем, параллелей с прошлым. Действительно, нынешний Верховный лидер когда-то занимал в течение долгого времени пост президента, после чего он был избран "Рахбаром". И многие еще недавно верили, что и Раиси может повторить его путь. Я думаю, что решающим фактором для выбора будущего Высшего руководителя будет далеко не пост президента. Во-первых, из нынешних кандидатов только один является духовным лицом – это Мостафа Пурмохаммади, и он пока явно не фаворит. Да и по другим формальным параметрам он не соответствует требованиям, предъявляемым к Высшему лидеру. А все остальные кандидаты – светские политики, не богословы.
Важными будут, наверное, два параметра. Это, во-первых, когда и как произойдет эта передача, то есть при живом лидере или в случае его смерти. И второе – насколько новый Верховный лидер будет удовлетворять костяк элиты. Когда-то же выбор пал на нынешнего Верховного лидера Али Хаменеи вовсе не по причине его каких-то выдающихся качеств, а по той причине, что на момент своего избрания это была достаточно слабая фигура, которая, как считалось, не изменит баланс сил внутри страны. Надо отдать должное Хаменеи: он потом перехитрил всех. Он приобрел огромное, неограниченное влияние, и очень многие из тех людей, которые его ставили на эту должность, думаю, в конце концов пожалели об этом. Но было уже поздно.
Поэтому, рассуждая о будущем, ориентироваться сейчас на то, кто станет президентом Ирана, не имеет смысла. Перед новым президентом будет поставлена одна простая задача – создать наиболее благоприятный фон для передачи власти.
– Если забыть про президентские выборы, то можно вспомнить то, что возможным кандидатом в преемники Али Хаменеи на посту высшего руководителя может стать опять-таки нами уже упомянутый его собственный 54-летний сын – Моджтаба Хаменеи, очень интересная и очень противоречивая фигура в высших сферах власти в Иране. Что о нем вам известно?
– Моджтаба Хаменеи, действительно, человек достаточно влиятельный, близкий к отцу и активно участвующий в процессах, связанных с принятием решений, как во внутренней, так и внешней политике. Изначально многие считали его радикалом, более того, крайним радикалом. Однако в последние годы, когда зашла речь о возможной его подготовке на пост нового Верховного лидера, в его политическом кредо проявились определенные перемены. То есть он стал больше апеллировать к таким технократическим идеям, к молодому поколению. Он явно старается как бы показать, что, как политик, он несколько отличен от нынешних правящих старцев.
Кстати, если говорить о текущих президентских выборах, немаловажно то, что два главных фаворита, Саид Джалили и Мохаммад-Багер Галибаф, оба в той или иной степени считаются людьми Моджтабы. Что еще больше укрепляет версию о возможности передачи власти ему. Другое дело, что не всех внутри иранской политической элиты такой расклад устраивает. Если говорить о покойном Раиси, то его фигура-то как раз, несмотря на все ошибки, которые он допустил на посту президента (даже только с точки зрения верхушки), могла стать определенной альтернативой. Его воспринимали как человека, твердо верного идеям Исламской революции, но не представляющего пример передачи власти по наследству. Ибрахим Раиси очень удачно погиб в этой "авиакатастрофе", в кавычках – но это тема для отдельного разговора...
В случае скоропостижной кончины Али Хаменеи шансы Моджтабы занять пост отца очень резко упадут
А пока по тем раскладам, которые мы видим, явно вырисовывается попытка Верховного лидера все-таки организовать передачу власти сыну. Но это возможно только при одном условии: если будут созданы необходимые условия для передачи прижизненной. В случае скоропостижной кончины Али Хаменеи, я думаю, шансы Моджтабы занять пост отца очень резко упадут, так как он фигура явно не нейтральная.
– Но как в Иране сегодня можно вообще передать власть сыну по наследству? Это же полностью всем напомнит монархию, шахский Иран. Собственно, это будет воспринято частью общества как предательство всех заветов Исламской революции?
– Поэтому как раз и существует эта проблема. Опять же, мы и тут вошли в такую серую зону слухов и измышлений. Но по тому, что приходится слышать иногда из Ирана, от представителей различных иранских политических кругов, попытки эти все-таки предпринимаются. Они встречают сопротивление, и достаточно серьезное, собственно говоря, поэтому пока что мы и не видели Моджтабу предпринимающим что-то серьезное, чтобы занять этот пост. Однако исключать его из числа кандидатов я бы не стал. А наверное, еще лет 10 назад я бы, как и вы, поставил бы факт такой передачи высшей власти под большой вопрос. Естественно, если она произойдет, то это вызовет раскол внутри общества, с которым тоже нужно будет что-то делать.
Здесь единственной силой, которая сможет удержать власть режима над обществом, является тот столп, о котором мы иногда забываем, когда рассуждаем о внутренней иранской политике, но на который Тегеран опирается обеими ногами, – это Корпус стражей исламской революции, и вообще силовой аппарат. А определенное сращивание этого аппарата со сторонниками Моджтабы Хаменеи присутствует. Что, в конечном итоге, если эти люди дадут добро, и сможет гарантировать переход к нему власти.
