Пару месяцев назад ко мне в руки в очередной раз попала семейная реликвия – письмо моего прадеда, ветерана Великой Отечественной войны Сергея Мезенцева, которое он написал домой сразу после освобождения из немецкого плена где-то на территории Германии в апреле 1945 года. Так гласила семейная легенда.
Это письмо в далеком детстве я видел неоднократно. Каллиграфический почерк, индекс на конверте, обычные бытовые вопросы – как семья, как дети, скоро вернемся домой. Прадеда я видел только на желтых фотографиях в фотоальбомах и на памятнике на его могиле на сельском кладбище под Новосибирском – он умер еще в начале 1980-х. Моему отцу тогда не было и восемнадцати. Собственно, все, что я знаю о прадеде-ветеране, я знаю от отца. Он же вдолбил мне с самого детства, что настоящие ветераны, прошедшие войну, никак не могли дожить до нынешних шумных парадов. Как не дожил его дед, настоящий ветеран.
Какую именно память мы должны сохранить, о чем конкретно?
И вот на очередном семейном торжестве я вертел в руках это письмо ("ты же историк, посмотри") и как-то неожиданно даже для самого себя спросил у отца: "Слушай, а вот этот каллиграфический почерк – вы же рассказывали, что он был малограмотным крестьянином?" Вопрос этот оказался совершенно обезоруживающим своей простотой вкупе с тем, что объяснения этому очевидному противоречию ни у кого не оказалось. Ни у отца, ни у его родной тетки – моей двоюродной бабушки, дочери моего прадеда. Которую срочный телефонный звонок с этим вопросом застал врасплох. Как-то они никогда не спрашивали у своего ветерана, рассказывающего им, что до войны он был неграмотным крестьянином, откуда у него взялся каллиграфический почерк.
Дальше – больше. Интернет и полуоткрытые архивы Минобороны РФ творят чудеса: оказалось, что индекс места отправления этого письма – вовсе никакая не Германия, откуда оно якобы было написано, а самая что ни на есть Польша. Открытым остался и еще один вопрос: а как вышло, что после немецкого плена прадед отправился не в советский холодильник или новый концлагерь, а быстренько вернулся в действующую армию и дошел до Берлина. Где, по еще одной семейной легенде, оставил на стене Рейхстага надпись: "Мы из Сибири!"
На ближайших выходных к бабушке отправилась делегация с поисками ответов на эти зудящие вопросы, ведь по беглому анализу выходило, что стройная легенда о письме из плена совершенно разваливается. Она и сама переживала, потому что за прошедшие с телефонного звонка дни поняла, что ответов на эти вопросы у нее нет. Прадед никогда особенно не распространялся о войне – как не распространяются люди о пережитых драмах. И теперь мы уже никогда не узнаем, что он там нам всем насочинял, а что было на самом деле.
По всем соцопросам, подавляющее большинство россиян считают, что в наши дни крайне важно сохранять память о Великой Отечественной войне. Кто спорит – надо сохранять. Сложнее на следующем шаге: какую именно память мы должны сохранить, о чем конкретно?
В мире нет никаких механизмов для того, чтобы остановить очередного безумного диктатора
В годы, когда еще никто не клеил на багажник сокровенное "На Берлин!", а георгиевская лента была орденской, а не сувенирной, к нам в школу приходили ветераны той войны. Уж не знаю, настоящие или нет, но точно в орденах и с рассказами о боях. Сколько я ни пытаю собственную память, я совершенно не могу вспомнить педагогической цели этих встреч – кроме универсального "уважайте старших", которое в России почему-то всегда дополняется "а особенно ветеранов". Проще говоря, я не могу вспомнить, а что именно, кроме рассказов о двух-трех боях, они хотели до нас донести?
Какой именно урок мы, дети, должны были вынести из встречи с пожилым человеком с медалями? Что делать обязательно, а чего не делать ни в коем случае?
Не помню, говорили ли они нам "никогда больше" – единственный, казалось бы, очевидный вывод из той войны, который в нынешней России уже, однако, считается почти дискредитацией армии и реабилитацией нацизма. А соответствующим нынешней идеологии с некоторых пор стал лозунг "можем повторить".
Правда, что конкретно мы "можем повторить", до сих пор не вполне ясно. Отступление до Москвы, депортацию народов-предателей, заградотряды, миллион трупов для взятия Берлина раньше союзников, а потом сталинские лагеря для освободившихся из нацистских лагерей пленных и позорное отношение к ветеранам, которых, как реквизит, с некоторых пор стали доставать раз в год, чтобы забыть уже 10 мая?
Но и урок "никогда больше", как нынче выяснилось, никем в мире не усвоен. Потому что, как оказалось, в мире нет никаких механизмов для того, чтобы остановить очередного безумного диктатора и обеспечить это самое "никогда больше". И вот весь так называемый цивилизованный мир беспомощно наблюдает кровавую мясорубку и разрушенные до основания города европейской страны. Самое время достать с антресолей запылившиеся было инструкции на тему "что делать с обезумевшим диктатором и безропотно подчинившимся ему обществом". Но таких инструкций никто, как выяснилось, не сочинил. Или они просто сводятся к незамысловатой идее: нужно немного подождать, и все само собой рассосется.
При этом в России, даже по данным официозного ВЦИОМа, только половина тех, кому меньше 35 лет, смогла правильно назвать дату начала Великой Отечественной. На 10 процентов больше, чем в 2007 году, уточняют авторы исследования. Видимо, этим нужно гордиться. И это ведь те самые люди, которые точно уверены, что ежегодный Парад Победы, георгиевская ленточка на одежде – все это было всегда. И это их детей с детского сада одевают в пилотки и приучают маршировать на плацу, а они в родительских чатах обсуждают в лучшем случае, где взять детскую военную форму подешевле.
Вопросы о цене победы приравниваются к измене Родине
Не так даже страшно, что День Победы окончательно превратился в символ отечественного милитаризма. Куда страшнее, что он превратился в символ какого-то нарушения и даже извращения исторической памяти, полного невежества, причем нарочитого, с гордостью, на показ и агрессивного. Когда можно настучать на соседа, который отказался брать в супермаркете георгиевскую ленту или предложил подумать о будущем вместо вечного возвращения в прошлое. Когда вопросы о цене победы приравниваются к измене Родине.
Я точно помню тот момент, когда сам испугался собственных мыслей о той войне, ибо, как каждый российский ребенок, был воспитан в священном трепете перед ней. Это было почти случайностью – во время чтения дневников Ольги Берггольц из блокадного Ленинграда. Где она невзначай рассказывает, с какими сложностями добиралась из блокадного Ленинграда в Москву в начале 1942 года. То есть той самой зимой, про которую в школе нам объясняли: никто не мог привезти продукты в Ленинград, поэтому там был голод и сотни тысяч трупов. А тут – писатель и журналист спокойно едет по своим творческим делам в столицу. Значит, блокада была неполной? Значит, привезти продукты было можно?...
За такие вопросы сегодня уже можно схлопотать статью о фейках или еще нельзя?
Конечно, потом я обо всем этом прочитал в книжках. И о блокаде, и про потери, и про Жукова, и про раздел Европы между диктаторами, и про депортации, и про забившегося на даче Сталина, и про Локотскую республику. И вообще, про то, что в оккупации люди не уходили массово в леса, а просто старались наладить жизнь и одинаково боялись как немцев, так и партизан.
Но все началось с обычной логической занозы из дневников Берггольц, которая несколько пошатнула весь хрестоматийный взгляд на блокаду. И только потом были книжки. Вначале нужно было засомневаться, а потом задавать вопросы. И не бояться искать на них ответы.
Свидетельствую, что это было неприятно, но не больно. Даже моя 75-летняя бабушка, погоревав о том, что не расспросила отца о важном, успокоилась на том, что, если у прадеда и была какая-то удивительная легенда, значит, он точно был хитрым и умным. То есть живым и настоящим. Человеком, а не мертвецки нависающим над жизнью памятником из прошлого.
Сергей Чернышов – кандидат исторических наук
Этот текст был впервые опубликован на странице проекта "Сибирь.Реалии"
Высказанные в рубрике "Блоги" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
