В скором времени состоится европейская премьера нового фильма Резо Гигинеишвили "Пациент № 1". Лента, главную роль в которой исполнил Александр Филиппенко, рассказывает о последних месяцах правления генсека ЦК КПСС Константина Черненко, его болезни и смерти. Художественные достоинства фильма уже отмечены премией имени Вернера Херцога "за особые достижения в области инноваций, смелости и дальновидности". Это очень зрелая работа Гигинеишвили, даже по сравнению с его пронзительными "Заложниками" (2017). С этой картины (и еще, пожалуй, "Капитан Волконогов бежал" Натальи Меркуловой и Алексея Чупова, 2021), возможно, начнется новая эпоха российского независимого кино.
Кинематограф при Путине научился варить монументальные, величественные и при этом стерильные, лишенные жизни полотна о советском режиме, даже если речь о самых зверских или застойных его периодах. В "Пациенте" речь тоже, конечно, о советском времени – но как разительно отличается это кино от всего, что мы видели раньше! Просто этот фильм – свободное высказывание художника, без оглядки, без цензуры (внешней и внутренней), без осточертевшего соблюдения неписаных "правил" нового соцреализма, сложившихся за последние 20 лет.
В эпоху постмодерна сознательное сужение истории до фрагмента оборачивается, как правило, лучшим результатом, чем попытка показать полную картину. Фрагмент из жизни советского руководителя выбран режиссером, однако, удивительно точно: последние месяцы жизни К. У. Черненко. В постсоветском кино принято было считать, что правда жизни скучна, неинтересна, и ее нужно разбавлять отсебятиной и лакировкой. Однако драматургически вся эта "рутина" на самом деле завораживает, ибо она символична в каждом своем жесте. С конца 1984 года Черненко вынужден пребывать в кремлёвской ЦКБ, его заболевание прогрессирует. В тот же период генсек восстанавливает в партии 94-летнего Вячеслава Молотова, о чем сообщает ему лично. В телефонном разговоре Черненко выспрашивает у Молотова, "какие у Сталина были глаза". Конечно, это авторский домысел – но художественно оправданный. Этот навязчивый, болезненный интерес объясним с помощью политического психоанализа: советская власть в основе своей именно сталинская власть, и все, что с ней случилось после 1953 года, нужно рассматривать лишь как временное отклонение от "нормы". А потому даже у последней черты Черненко бессознательно продолжает видеть себя как объект в глазах "творца" (Сталина).
Смерть тоталитарного лидера является, в сущности, единственной возможностью для него вернуться в человеческое измерение
В новом учебнике Мединского для К. У. Черненко нашлись такие слова: "хотя был у власти и недолго, но проявил себя твердым руководителем". За два дня до смерти Черненко вдруг появился на телеэкранах во время выборов в Верховный Совет РСФСР и с трудом произнес несколько приветственных фраз. В кино он должен сделать 17 самостоятельных шагов к трибуне, что требует максимального напряжения сил; ведет его тут одна голая "воля к власти", властный инстинкт; но это усилие бессмысленно, поскольку приводит в итоге в никуда, в небытие.
Смерть тоталитарного лидера является, в сущности, единственной возможностью для него вернуться в человеческое измерение. Поскольку это встреча с самим собой и с реальностью – на короткий миг. Физиология (в картине есть некоторые подробности медицинских манипуляций) также парадоксально напоминает вождю о человеческом происхождении. "Мне все врут" – эту фразу Черненко могли бы повторить все вожди Кремля. Врут даже про его собственное состояние здоровья. Всесильный властелин 1/6 части суши одновременно оказывается бессилен. Поскольку большую часть времени его тело обвито проводами и привязано к аппарату искусственного дыхания, и даже правду о собственном здоровье ему приходится узнавать обходными путями.
В минуты просветления Черненко вдруг восклицает: "в Кремль, в Кремль!" – почти как чеховские героини "в Москву, в Москву!"; кортеж послушно подъезжает к подъезду больницы, генсек падает на заднее сиденье лимузина и вскоре забывается медикаментозным сном. Кортеж описывает круг вокруг больницы – и возвращается обратно, по зимней дороге (в постсоветских фильмах о вождях почти никогда не бывает зимы, всегда сияющее лето; так и хочется написать "зияющее" – по аналогии с известным произведением Александра Зиновьева). В этом зимнем круге есть что-то кафкианское; реальность ускользает здесь, правда, от самого владельца Замка. Жизнь Господина не принадлежит ему самому; он не может никуда уйти и при этом не может ничего сделать (на случайную просьбу уборщицы из ЦКБ вернуть сына с афганской войны и заодно ее прекратить, Черненко отвечает: "Американцы не дают").
Смерть недаром обставляется в любой культуре таким количеством ритуалов. Живым важно "отпустить" прошлое, поставить некую точку. В отношении целого тоталитарного проекта это правило тоже работает. Но, собственно, "отпускания" умершего СССР так и не произошло; в массовом сознании смерть советского проекта до сих пор не запечатлена, поскольку не имела мощного художественного воплощения. Мало того, путинская пропаганда попыталась сам факт этой смерти скрыть, изъять из массовой памяти. Предложив гражданам взамен историческое забытье, "ни да, ни нет", полусон, растянувшийся на 20 лет. Пока советская травма не будет изжита, Россия не сможет двигаться дальше, но работу с этой травмой нужно с чего-то начинать. Смерть генсека Черненко, самого незнаменитого из советских руководителей, показанная в фильме, является исторически точной точкой такого отсчета. Потому что его уход символизирует как нельзя лучше и смерть главной утопии ХХ века.
Всякий зритель этого фильма, естественно, помнит или знает, что было потом. 1985 год, Горбачёв на трибуне Мавзолея (он появляется в конце фильма на телеэкране). В истории всегда бывает "потом", хотя сегодня кажется, что ничего иного уже не будет. Фильм неосознанно напоминает нам также и об этом, поэтому и финал его можно счесть оптимистическим.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
