В Советском Союзе русский природный национализм чувствовал себя почти так же неуютно, как и украинский, и любой другой в тех границах. Его прижимали не так жестоко, как украинский, но воли ему тоже не давали. Это и сделало его в конце концов сознательным антисоветчиком.
Природным национализмом я называю тот, что не был перевоспитан "марксистско-ленинским" учением. Он считал себя обделённым, униженным. "Нас, русских, затирают, обирают, чтобы не обижать нацменов" – так говорили эти люди, хотя понимали, что в действительности всем и всеми командует русскость в лице Кремля.
Они не видели здесь противоречия, потому что его не было. Правящая Советским Союзом русскость была не национальной, а наднациональной. Это "над" подавляло природную русскость в чём-то сильнее, чем остальных природных, и она очень хорошо знала, в чём именно. "Мы понимаем, что лицемерим, когда стараемся не выпячивать своё превосходство и свою власть над всеми нашими нациями, но так надо. Это политика, вы должны понимать".
Это адресованное природным русским кремлёвское объяснение не произносилось вслух, но тем более ясно его слышали все без исключения, и не только русские.
Ставить точку здесь, однако, нельзя.
На сцену вернулась досоветская Россия – и как таковая она не может избежать поражения
Вплоть до последних минут советского социализма и Советского Союза среди русских были убеждённые коммунисты. Они отвергали все национализмы, и родной русский – в первую очередь. На свой язык они смотрели всего-навсего как на простое средство межнационального общения, за неимением другого. "Новая историческая общность – советский народ" была для них не кремлёвским трёпом, а заветной мечтой, во многом уже воплощенной. Оставалось сделать последнее усилие – и великое дело можно было бы считать завершённым. Природный русский национализм они считали такой же замшелостью, такой же обречённой, жалкой, хотя и опасной попыткой уйти от современности, повернуть историю вспять, как и украинский, и все остальные.
Примерно так на все природные национализмы смотрит тот современный европеец, который не голосует за своих горячих патриотов. Языком межнационального общения всё увереннее становится английский, повергая в уныние и/или гнев природного немца, такого же француза и прочих, включая, между прочим, украинца.
Война вытесняет из Украины русский и вводит английский не по дням, а по часам. Когда верхушка украинской истово/неистово национальной общественности города Н. проводит, по её словам, "интенсив" по вопросу о "релокации" чего-то или кого-то там, невольно задаёшь ей ехидный (и потому не вслух) вопрос: "Так вы в пользу какого языка забраковали русский? Говорите, что в пользу родного украинского? Риали?!"
Рассуждать, хорошо это или плохо, можно от нечего делать сколько угодно, но так есть и по-другому не будет, потому что не будет никогда.
Вот она, разница между двумя интернационализмами: бывшим русско-коммунистическим и спокойно здравствующим англо-капиталистическим. Коварство второго в том, что его никто никому не навязывает, не делает государственной политикой, он не является частью какого-либо вероучения. "Коварство" – это здесь слово природного националиста, который всеми силами своей старосветской души противится ему, но сам первый бессознательно и потому бесповоротно делается его жертвой.
Один известный украинский публицист-политолог с уклоном в историю понимает это всё так, что в ходе войны Украина и Россия "истощаются и постепенно теряют свою субъектность, все больше попадая в очевидную зависимость: Украина – от США и Великобритании, Россия – от Китая. Если война продлится еще год, то ни о каком будущем ни Россия, ни Украина говорить не смогут, а любая победа станет пирровой".
Трудно поверить, что он в самом деле не видит, что есть принципиальная, судьбоносная разница между зависимостью Украины от США и Великобритании и зависимостью России от Китая. Правда, задолго до войны я встречал горячих украинских националистов, которые тоже не признавали принципиальности этой разницы и воинственно мечтали о независимости Украины не только от России, но и от США. Причём не от Запада, а именно от "этих янки".
Но перед нами если и националист, то не украинский, а скорее послесоветский русский, живущий в Украине и… болеющий за неё. И даже что-то для неё делающий! И таких в Украине намного больше, чем представляет себе обычный думающий россиянин и чем хотелось бы природному украинскому националисту.
Ему, этому послесоветскому русскому, живущему в Украине, важно, чтобы его сограждане-украинцы уяснили, что "в СССР Украина воспринималась не как колония, а как равноправный партнёр" и что её, стало быть, "вряд ли можно считать колонией России в классическом смысле этого слова". Почему? Да потому, оказывается, что "украинские элиты были не просто допущены к управлению государством, но и формировали мощные элитарные группы на уровне Петербурга".
Вопрос, что такое классическая колония, лучше, наверное, оставить. Не помешает забыть сами слова "колония" и даже "империя", во всяком случае, досоветская. Полезнее говорить о сути. А суть всё та же: советская Москва по определению не могла смотреть на Украину, а также на любую другую "союзную республику", да, впрочем, и на любую страну "соцлагеря", как на партнёра – всё равно какого, равноправного или неравноправного.
Подчеркну снова и снова: не просто Москва, а именно советская.
Это, наверное, уже никогда не удастся объяснить человеку обыденного послесоветского сознания: да, советизм видел будущий национальный состав страны в виде сплошного советского народа с одним языком – русским, который, конечно, постепенно вытеснит все нерусские, но не потому вытеснит, что он самый-самый из славянских, а просто потому, что так вышло по историческим обстоятельствам. Надо же людям разных кровей как-то общаться!
В польском восстании 1830 года и его подавлении Россией Пушкин увидел не что иное, как "спор славян между собою, домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою". Так многие русские и даже украинцы из начитанных смотрят и на нынешнюю войну России и Украины. Некоторые даже решаются высказываться в этом духе. Но спора за главенство в славянском мире ни между Россией и Польшей, ни между Россией и любым другим славянством не было и при Пушкине. И в помине!
Ни один славянин вообще никогда всерьёз не мечтал о владычестве своего племени над русским. Ни один. Никогда. Россия да, веками мечтала и не раз пыталась подчинить себе и славян, и чуть ли не всяк сущий язык в Европе. Она встречала более или менее дружное сопротивление, но какой же это спор, Александр Сергеевич? Этот вопрос он успел услышать при жизни – и ничего не ответил.
Спора нет и сейчас. Есть попытка Москвы вернуть себе власть над Украиной. Это попытка страны, избавившейся, вылечившейся от советизма с его для многих отнюдь не наигранным интернационализмом. Да, русским, но – интернационализмом! На сцену вернулась досоветская Россия – и как таковая она не может избежать поражения.
Ибо так взвешено судьбою.
Анатолий Стреляный – украинский писатель и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
