Рост средний, волосы темно-русые, глаза серые – это приметы объявленной в розыск 22-летней Натальи Орловой. В 1922 году она сбежала из Рязанского концлагеря принудительных работ, куда попала в качестве заложника. До ареста беглянка успела послужить сестрой милосердия в 4-й Красной армии, что не помешало обвинить ее, как написано в документах, “в контрреволюции”. Вероятно, поводом послужило происхождение. Наталья Орлова была из дворян. Вероятно также, что побег был удачным. Во всяком случае, в начале 1923 года это имя было исключено из списков заключенных концлагеря.
Так называемая “биограмма” Натальи Орловой, то есть сведения о ней размещены в электронном общественном архиве “Рязанский мартиролог”. Этот портал был основан в 2008 году Рязанским историко-просветительском обществе "Мемориал", а с 2015 года ресурс продолжен как независимая инициатива частных лиц – историков, журналистов и общественных активистов. Людей, для кого важным делом представляется сохранение памяти о жертвах государственного террора в Рязани и Рязанской области.
Недавно в “Рязанском мартирологе” возник новый проект – “Заложники”. Сейчас в его базу, наравне с Натальей Орловой, внесены имена 304 человек.
Кого там только нет! Печник из деревни Ялино. Крестьянка-вдова 48 лет. Пожилой отставной полковник и юный ученик реального училища, дававший домашние уроки и признанный “тайным врагом советской власти”. А еще – учительница, поплатившаяся за то, что отказалась стать женой секретаря коммунистической партийной ячейки. Все они содержались в Рязанском концлагере, под который был приспособлен местный женский монастырь. Этот концлагерь был одним из первых в стране. Просуществовал он не очень долго, с 1919 по 1923 годы, но память по себе оставил уж очень недобрую.
База данных “Заложники” начала формироваться всего месяц назад, и список еще будет пополняться. Редактор проекта “Рязанский мартиролог” Андрей Блинушов говорит, что нынешние биограммы 304 человек – это примерно четверть из того, что должно быть:
Основная часть сведений о заложниках содержится в документах Чрезвычайной комиссии, и большая часть этих документов недоступна для исследователей
– Трудность заключается в том, что основная часть сведений о заложниках содержится в документах Чрезвычайной комиссии, и большая часть этих документов до сих пор недоступна для исследователей. Эти материалы не переданы в государственные архивы, находятся на депозитарном хранении в управлениях ФСБ. В их выдаче и раньше отказывали под разными предлогами, а сейчас они еще более недоступны. Но все-таки мы надеемся получить сведения из других источников. В частности, при изучении документов, связанных с публикациями воззваний и разных листовок уездных комитетов партии 1918-го, 1919-го и 1920 годов. Кое-чем мы уже располагаем. Например, знаем, что только в одном уезде Рязанской губернии – Данковском в 1918 году было взято 250 заложников. Фамилий этих людей нет, кроме 11 человек, которых расстреляли. Казненных со временем удалось идентифицировать. Подобные события происходили и в других уездах Рязанской губернии – Раненбургском и Касимовском.
Найденные нами сейчас 304 человека – это те, документы о ком отложились в фондах Рязанского концлагеря. Эти документы есть, они, к счастью, доступны в государственном архиве. Правда, они в тяжелом состоянии из-за времени и из-за технологии составления их в то время. Как бы то ни было, многое можно оттуда понять, и биограммы этих людей можно найти.
– Вы первый человек, который спустя много лет открывает эти папки, или историки и прежде к ним обращались? Иными словами, изучал ли кто-нибудь эти документы до вас?
– Здесь надо назвать историков. В первую очередь, генеалога Александра Игоревича Григорова и его творческую группу, которая работала в начале 2000-х годов над этим архивом. Мы идем по следам работы этой группы. Более того, мы сотрудничаем с ней, и, в общем-то, Григорова можно назвать одним из соавторов массива, касающегося Рязанского концлагеря.
Вообще-то они занимаются Первой мировой войной, участниками Первой мировой войны – офицерами, солдатами и казаками, которые в составе различных белых армий воевали, и потом за это оказались в Рязанском концлагере. Специально эти исследователи не интересовались советским прошлым и советским террором, но при обработке материалов о военнослужащих григоровская группа столкнулась и с другими категориями репрессированных. Благодаря этому стала известна архивная адресация. В этом смысле мы не являемся первооткрывателями.
Советская Россия провела, говоря современным языком, спецоперацию по аннексии независимой республики Армения
Еще упомяну нашего товарища, Гюляба Арамовича Мартиросяна, профессора, который занимался судьбой армянских офицеров. Это история, связанная с 1921 годом, с советизацией Армении, когда советская Россия провела, говоря современным языком, спецоперацию по аннексии независимой республики Армения. При советизации все офицеры, которые находились на ее территории, были интернированы, и большая их часть оказалась в Рязанском концлагере. Мартиросян занимался историей своих земляков и работал с массивом архива Рязанского концлагеря. Тогда ему активно помогали, даже удалось каким-то чудом, это редкий вообще случай, добиться реабилитации части тех офицеров, которых там, в общем, ни за что,ни про что интернировали и держали в концлагере несколько лет.
– Вы сейчас упомянули военнослужащих, бывших белогвардейцев. А вообще, какие социальные слои, какие категории оказывались в заложниках и как это происходило?
Заложников стали брать сразу после Октябрьского переворота
– Чтобы ответить на ваш вопрос, надо сказать, что основная масса этих людей, вот эти несколько сотен человек, которые у нас сейчас описаны в качестве биограмм, относятся к 1919 году. Это напрямую можно спроецировать на приказ ВЧК о массовых арестах и взятии заложников, на прямые указания Ленина и Дзержинского. Однако практика заложничества началась раньше, не в 1919 году и даже не в 1918 году. Заложников стали брать сразу после Октябрьского переворота. Причем теоретическое обоснование этого террора и такого вида терроризирования было описано и не считалось криминальным у лидеров революции еще до Октябрьской революции. Об этом можно найти в целом ряде работ Ленина, причем в довольно жестких формулировках. Есть у Ленина даже один такой период, где он говорит, что мелкобуржуазные партии, прежде всего, те, кто называют себя социалистами, возмущаются, что это, мол, варварская практика. А она, утверждает Ленин, не варварская, она нормальная, и войну вести по-другому нельзя. Дескать, во время обострения ситуации мы должны эту практику развивать и расширять. Известны и его телеграммы, касающиеся Пензенской губернии, северных регионов о том, что нужно схватить сколько-то сотен там попов, кулаков, разных мироедов и часть из них вообще повесить, если будут контрреволюционные выступления.
В 1938 году в разгар Большого террора Троцкий, уже находясь в эмиграции, расстроенный тем, что социалистические газеты на Западе писали о "большом терроре" в СССР Сталина, о том, что он, не называя уже вещи своими именами, как бы стесняясь, но заложничество практикует. Имелись в виду члены семей изменников родины, которых тогда приговаривали с большим срокам, ЧСИР так называемые. Как известно, жен для изменников родины был создан специальный лагерь АЛЖИР. Газеты сравнивали Сталина с Троцким, с его практикой 1919 года. Так вот, Лев Давыдович Троцкий в 1938 году в работе "Их мораль и наша " специальный раздел посвятил заложничеству. Там он, совершенно не стесняясь, говорил о том, что "да, я несу прямую ответственность. Мы заложников брали, и если бы еще советская власть не была так мягка и так не миндальничала в Гражданскую войну, то мы сохранили бы жизни тысяч красноармейцев и пролетариев, потеряв при этом сколько-то сотен жизней буржуазии”. То есть, по мысли Троцкого, это было оправданно, это нормальная практика.
Даже офени, которые торговали с лотков папиросами и нитками, тоже оказывались захваченными большевиками
Так вот, вы спросили, кто эти люди, которых держали в заложниках в Рязанской губернии? Первичный анализ говорит о том, что, прежде всего, это люди, которые проходили по категории “торговцы”. Значит, раньше у человека была лавка или какой-то постоялый двор. Даже мелочные торговцы, что называется, офени, которые торговали с лотков какими-то папиросами и нитками, тоже оказывались захваченными большевиками. Следующая категория – это целые семьи, которых брали “за уход сына к белым”, как это называлось. Был, например, насильно мобилизован в Красную армию, а потом, как стало известно чекистам, перешел в Белую армию. Или попал в плен. Тогда это тоже была очень распространенная практика – попал в плен и был мобилизован белыми, уже, так сказать, вторично. Считалось, что это перебежчик. Если были данные о семье, то в губернский ЧК отправлялись шифранты о том, чтобы членов семьи взять. До конца Гражданской войны или до разъяснения ситуации.
Хватали самых разных людей. Между тем, власти разъясняли, что это должны быть контрреволюционеры или те, которыми противостоящие белогвардейцы дорожат. Это какие-то бывшие сановники, помещики, фабриканты, а также выдающиеся работники, выдающиеся ученые, знатные родственники находившихся у власти при царском режиме. Такие заложники считались ценными, рекомендовалось брать их из этой среды. Но поскольку, видимо, на местах не всегда разбираются и хватают разных людей, то ВЧК, Всероссийская чрезвычайная комиссия в Москве, распорядилась составлять такие списки и прежде, чем людей этих арестовывать, согласовывать с Москвой. И получается, что уже с лета 1919 года арест этих людей был санкционирован Москвой. Туда специальные списки отправлялись, и оттуда получалось согласие. Но вот еще теперь нам предстоит туда добраться, если сохранились эти списки заложников где-то в фондах ВЧК в Москве.
В качестве примера приведу госпожу Екимецкую. Вера Павловна Екимецкая была очень известным педагогом, директором частной женской гимназии. На свои деньги и на деньги местных меценатов она создала первую женскую гимназию в Рязанской губернии. Ее заключают в концлагерь, потому что до революции она была членом Партии конституционных демократов, и вообще, ее происхождение вызывает сомнения. Естественно, она из дворян. Потом Екимецкую удалось освободить. Правда, она сколько-то месяцев отсидела в концлагере в тот тяжелый период. А сейчас именем Екимецкой названа школа в самом центре города. Гимназия имени Екимецкой. О ней есть материалы в музее как об очень видном, известном человеке.
– Смогли ли вы узнать, кто добивался ее освобождения и как это удалось?
О ее освобождении ходатайствовали люди из бывшего образованного сословия
– Да. О ее освобождении ходатайствовали люди из, что называется, бывшего образованного сословия, которые служили уже при советской власти. Например, музейщики, например, очень известный историк Яхонтов и ряд других людей, которые имели по своим личным связям выходы на народного комиссара Луначарского. Хлопотали даже некоторые члены уездных партийных комитетов, чьи дети или родственники учились в той женской гимназии. Они писали поручительства за Екимецкую в ЧК, утверждая, что она не является контрреволюционеркой, ни в каких заговорах не участвовала, находится в тяжелом сейчас состоянии в концлагере.
Там и вправду было тяжело. Концлагерь был переполнен, там был тиф, была огромная проблема с питанием заключенных. Временами вообще их было нечем кормить, и даже выпускали часть из них на подсобные работы, чтобы заключенные сами себе заработали какую-то еду в городе – уборкой, чисткой, колкой дров и так далее. Есть очень пронзительные дневниковые записи, оставленные поручиком Нестеровским, который описывает, как его выпускали из концлагеря, чтобы он добыл себе хоть хлеба на пропитание, и он описывает, как на рынке он увидел хлеб. Тяжелое такое чтение. А брат его просто не выдержал всего этого и сбежал из концлагеря. Сбежал и потом всю жизнь жил под чужой фамилией. К счастью, его не нашли. Кстати, оставшегося в лагере поручика Нестеровского потом, в 1937 году, расстреляли как бывшего белого офицера.
– Кого-то из заложников, как вы уже говорили, расстреливали. Кого-то, как Веру Екимецкую, удалось освободить. Но какой была участь заложников в основной массе? Долго ли они там пребывали?
– Да, вы знаете, по-разному. Не могу сказать, что большую часть из них там расстреляли, все-таки нет. Но пребывание в концлагере длилось от двух-трех месяцев до года и двух, и трех лет. В зависимости от ситуации – было кому за них хлопотать или они сумели доказать свою необходимость на какой-то советской службе, как специалисты. Потому что была в специалистах острая нужда. Например, освобождали инженеров железнодорожного транспорта, инженеров по каким-то сложным машинам, сложной технике. Их освобождали, даже несмотря на то, что, в общем, было понятно, что они не очень-то лояльны к власти, и не очень настроены по отношению к ней.
Он отказался, сказав, что он толстовец и категорически против участия в Гражданской войне
Известен даже случай человека, фамилия которого приводится в сокращении – Е-в. Он даже был приговорен к высшей мере за свое неприкрытое отрицание советской власти и отказ воевать. Его хотели мобилизовать в Красную армию, чтобы там использовать как специалиста. Он отказался, сказав, что он толстовец и категорически против участия в Гражданской войне. Вот рязанский трибунал его и приговорил к расстрелу. На трибунале он держался очень мужественно. Но там случилась интересная история с участием таких осколков старого режима. В деле участвовал адвокат, которого, скинувшись, наняла интеллигенция. Адвокат пытался доказывать, что обвинения необоснованные. Есть запись свидетеля, который был на трибунале, что председатель трибунала сказал: "Этого сумасшедшего старика надо тоже арестовать и немедленно разъяснить". Тут уже прокурор сказал, что "вы, председатель суда, не имеете таких полномочий, что вы такое говорите?" – "А этот еще, дурак, кто такой? – сказал председатель трибунала на прокурора. – Немедленно его арестовать!" Кончилось тем, что наркому юстиции были отправлены телеграммы, что в Рязани творится такой чудовищный произвол. И вот этот Е-в, просидевший несколько месяцев в камере, как он сам вспоминал, в камере смертников, был освобожден. Не только не казнен, но освобожден из тюрьмы и от концлагеря освободился, и уже потом был использован как специалист. В Рязани он служил на предприятии как старший инженер.
– Нормальным современным людям все-таки очень трудно понять практику заложничества. Даже с точки зрения советской власти брали ни в чем не повинных людей. Объясните, какие цели преследовали? Хотели напугать всех остальных несогласных или хотели чего-то добиться от репрессированных?
– Из документов лагеря вытекает несколько мотивов. Первый мотив – людей брали за участие их родных в белом движении. То есть, соответственно, попытка напугать того человека, что с его родственниками расправятся, если он не покинет белое движение. С одной стороны. С другой стороны, брали представителей, как говорилось тогда, эксплуататорских классов, чтобы расстрелять этих людей в случае каких-то терактов против советской власти или контрреволюционных выступлений, каких-то восстаний.
– Про запас?
"Денежный заложник" или "заложник с целью денежного выкупа"
– Да, просто про запас. Это форма психологического воздействия и устрашения такая была. А была еще одна категория. Прямо без обиняков по ряду людей написано – "денежный заложник" или "заложник с целью денежного выкупа". Без всякого стеснения, в документах чекисты и сотрудники лагерной администрации в регистрационных карточках прямо так и указывали. То есть они считали, что люди, имеющие или припрятавшие какие-то денежные средства будут сидеть, пока за них не внесут определенную сумму. Так что это просто была совершенно неприкрытая торговля. Такие нашли документы, и они не единичные.
– Удавалось ли когда-нибудь добиться того, для чего брали этих заложников? То есть белый офицер прекращал быть воюющим офицером? То есть деньги вносили? То есть, если где-то случалось выступление против советской власти, кого-то из взятых в Концлагерь “про запас” расстреливали?
– На все три вопроса я бы ответил – да. Отдельные случаи такие были, а на обобщение я бы пока не осмелился замахиваться, поскольку еще идет исследовательская работа. Все-таки мы говорим про определенный массив данных и про конкретные судьбы. Поэтому я ответил бы, что в отдельных случаях нам известны факты того, что родственники, которые в белом движении были, возвращались сюда. Как правило, они арестовывались, сами попадали на некоторое время в концлагерь. Часть из них потом была комиссией ГубЧК, сводной комиссией ГубЧК, ГубВоенком, ГубРабсила называлось, они определяли, куда же вот этих заключенных концлагеря деть. И часть из них была направлена в Красную армию. Очевидно, считалось, что они достаточно исправились или достаточно прониклись идеей пролетарской революции.
Другие были направлены на, как это называлось, трудовой фронт, или на фронт труда. В общем, это то, что потом активно использовалось в годы Большого террора. Вроде бы формально и не лагерь, а вроде бы как воинские подразделения, то есть люди фактически охраняемые, находящиеся под конвоем, за колючкой, на тяжелых работах, которые просто тяжело работали. Это то, что потом, уже на излете советской власти превратилось в армии в стройбатальоны.
А часть была и отпущена, попала на так называемый особый учет, особый оперативный учет в военных комиссариатах военных округов, куда их отпускали. Далеко не всех отпускали в свои регионы. Мы видели много документов, что "он ходатайствует о том, чтобы его отпустили во Владикавказ" или в Тифлис, на родину. "Нет, – писала комиссия, – не может быть в такой сложной обстановке человек быть отпущен на Кавказ. Оставить в Центральной России и держать на особом учете". Что это означало для людей?
Прививка страха была довольно серьезная. Люди старались не высовываться
День за днем я нахожу данные о том, что часть этих людей потом, кто-то в 1930-м, кто-то в 1933-м, ну, а большая часть, конечно, в 1937-м, 1938-м, 1940 году во время спецопераций по так называемой кулацкой зачистке контрреволюционеров, их доставали, обвиняли и кого-то расстреливали, кто-то получал 10 лет, 8 лет. Было и такое.
Но кто-то счастливо избегнул такой участи и потом жил вот здесь, в Рязани. С некоторыми такими людьми я даже в конце 80-х – начале 90-х годов беседовал. Но прививка страха была довольно серьезная. Люди старались, мягко говоря, не высовываться.
– Но они в 80-х, в 90-х уже не боялись с вами беседовать и рассказывать подробности?
– Это зависело от людей. Но все-таки уже тогда, когда перестройка была в полном разгаре и разоблачение советского террора, сталинизма звучало везде, в том числе и в государственной прессе, многие люди, да, открыто говорили. Про что-то, может быть, умалчивали, но говорили.
Были ведь тогда и совершенно потрясающие вещи. Например, был такой лейтенант НКВД Григорий Романов, который сам принимал участие в захоронении расстрелянных в Рязани. Как он объяснял, в расстрелах он не принимал участие, но вот в захоронениях в этой спецоперации участвовал. И он рассказал и показал, где эти тела захоронены. Будучи глубоким стариком, он пошел в местное управление КГБ и дал эти показания. Там были потрясены, конечно, а он объяснил: "Как же, генеральный секретарь нашей партии Михаил Сергеевич Горбачев сказал, и я очень вдохновлен тем, что он говорит, и вот это меня мучило всю жизнь, и наконец, пришла возможность это сказать”. Случались даже такие случаи. Конечно, они единичные, но, вместе с тем, они были, – говорит Андрей Блинушов.
