"Я не боюсь, и вы не бойтесь", – постоянно перед глазами фотография, на которой Алексей Навальный держит перед стеклом лист бумаги с этими словами. Его призыв звучит будто завещание всем россиянам в годы страшнейшего преступления, которое совершается и от нашего имени. Война, начатая Путиным при поддержке или молчаливом согласии народа, делает каждого соучастником деяний преступного президента.
Однако где найти в себе силы перестать бояться? Ведь разум услужливо предлагает тысячи поводов успокоить совесть. "Мы не можем ничего делать, потому что мы – винтики системы, нам надо кормить детей, нам нужно зарабатывать деньги, нужно думать о будущем". Но о каком будущем может идти речь, если мы не изменимся?
Убийство Навального – даже если оно произошло "по нечаянности", даже если Путин не целился ему в затылок – на совести каждого. На совести Путина и каждого из нас, равно как и преступная война. Те, кто считает себя частью общества, должен брать на себя ответственность. Иначе, как говорила Ханна Арендт, надо перестать считать себя его частью и отказаться от этого общества.
Живущие в России тоже могут перестать быть частью общества. Как это осуществить? Очень просто. Не участвовать в функционировании его механизмов, не помогать ему повседневным трудом. Это слишком большое требование, но только такое неучастие в преступлении – единственно верная линия поведения. Однако и это не должно автоматически освобождать всех граждан от ответственности.
Эмигранты изо всей силы запугивают оставшихся
Что имел в виду Навальный под "не бойтесь"? Страшно не только выходить на улицу с плакатом. Страшно не только что-то писать в соцсетях. Страшно и перестать работать на привычном месте, где все вроде бы как всегда: те же коллеги, та же зарплата, то же молчание. Страшно заговорить о главном, о единственно главном сейчас, в кругу своих друзей, коллег и знакомых.
Как ни странно, этот страх поддерживается россиянами, критично настроенными к Путину, из-за границы. Эмигранты сделали своей обязанностью скрупулезный учет преступлений режима. В сотнях оппозиционных ему СМИ, которые распространяются через интернет (такого расцвета диссидентской мысли в России давно не было), ежедневно публикуют информацию о штрафах и арестах, и эта статистика обрушивается на россиян из тысяч телеграм-каналов и постов в социальных сетях.
Недавно моя старая учительница журналистики на вопрос, почему она все время прерывает разговор, когда я начинаю рассказывать о войне, хотя она одна в квартире, сказала мне, что телефоны прослушиваются. Об этом она читала в соцсетях. На вопрос, чего она лично боится, опытная журналистка сказала, что того, о чем пишут в оппозиционных телеграм-каналах: штрафов, задержаний.
На регулярно проходящих в Берлине конгрессах российских активистов тоже говорят о страшных репрессиях, о невозможности бороться в России, о том, что нельзя выходить на улицы, писать посты в соцсетях, разговаривать с людьми. Иначе – что? Штрафы, тюрьма. Представляя эмигрантов, немецкие СМИ пишут: "Им пришлось уехать из России в изгнание". При этом многие из "изгнанных" продолжают ездить на родину.
Эмигранты изо всей силы запугивают оставшихся. Вместо того чтобы призывать к сопротивлению, они пишут о том, как это опасно, подчеркивают ужас возможного наказания, а не потребность бороться.
Не могу понять, почему многие соотечественники не в состоянии услышать призыв бесстрашного Навального. Вольно или невольно оправдывая свою эмиграцию, они становятся орудием в руках Путина. "На его месте я бы за это платил", – сказал мне знакомый немец.
На одной из демонстраций за освобождение Владимира Кара-Мурзы и других политзаключенных, организованной минувшей осенью "Русью сидящей", был плакат с цифрой 585. Столько политических заключенных было в России тогда. Сейчас их уже около 800, по данным "ОВД-Инфо". Есть среди них и несколько журналистов.
После этой демонстрации я убеждала эмигрантов в фейсбуке, что пока в России не так опасно, как они воображают. Российский режим далеко не такой репрессивный, как гитлеровский, с которым его постоянно сравнивают, не такой кровавый, как сталинский, с которым его нам, россиянам, пристало сравнивать, не такой, как иранский, и даже не такой, как турецкий. Насмешка и возмущение были мне ответом.
Думаю, это следствие эгоцентричности российских критиков путинского режима и войны. В Иране около 20 тысяч политзаключенных. Лишь только в 2023 году иранский режим казнил 834 человека. Во время лишь одной из демонстраций было убито более ста ее участников. В Иране проживает около 88 млн человек, в России – около 140 млн. В Турции после неудавшегося путча 2013 года были схвачены 54 тысячи человек. За прошедшие годы режим Эрдогана построил 269 новых тюрем. Десятки журналистов сидят за решеткой. "Я знаю тюрьму, я не боюсь туда попасть", – говорит один из них берлинской газете taz. Различные сроки в Турции получили почти пять тысяч юристов. Для сравнения: иранцам МИД ФРГ выдал немногим более ста гуманитарных виз, лишь семь – гражданам Турции, и 2000 – гражданам России.
В интересах Путина расколоть тех, кто его критикует, заставить людей оцепенеть от ужаса
В немецкой прессе я не видела потока интервью с иранскими и турецкими оппозиционерами, в которых они говорили бы о кровавых репрессиях. Не знаю, связано ли это с другой культурой. Быть может, россияне склонны больше себя жалеть и выпячивать свои страдания? Или это связано с подспудным желанием оправдать свою эмиграцию после 22 февраля? Неприятный осадок остался от конгресса, на котором соотечественники назвали себя "хорошими русскими" и требовали от Евросоюза принять "изгнанников". Требование было услышано в Германии. Здесь всегда помогают угнетенным и подвергающимся опасности критикам всевозможных режимов. Наверное, иранцы и турки недостаточно кричали, не так громко требовали. Видимо, недостаточно они рассказывают об опасности в своих странах. Потому что, несмотря на массовость репрессий, в Турции и Иране до сих пор выходят на демонстрации. В Турции существуют многочисленные оппозиционные СМИ, журналисты которых постоянно рискуют оказаться в тюрьме. Иранские режиссеры до сих пор снимают на родине критические фильмы, рискуя потерять не только свободу, но и жизнь.
Видимо, это имел в виду Навальный, когда призывал не бояться. Однако страх иррационален и нелогичен. До того момента, когда россияне перестанут бояться писать посты в соцсетях и высказывать свое мнение в вузе и на работе, пройдет много времени. Сперва критикам путинского режима надо перестать запугивать своих сограждан.
Однако повторять призыв Навального тоже бывает страшно, потому что в ответ непременно прозвучит презрительное и наглое предложение поехать в Россию и там выйти на улицу. Это свидетельство аморальности, которая царит со сталинских времен, и невозможности консолидации в обществе. Ведь, по сути, те, кто заинтересован в изменении режима, борются друг против друга. Причем те, кто затыкает рот призывающим не бояться (мне их мотивы не понятны), тоже защищают страх.
В интересах Путина расколоть тех, кто его критикует, заставить людей оцепенеть от ужаса. И Путину это удается гораздо проще, чем его коллегам в Иране и Турции. И уехавшие, и оставшиеся российские критики режима в большинстве своем выполняют работу, которую другим автократам и диктаторам приходилось делать с большими усилиями и применяя более жесткие меры. Призыв жертвы путинского режима – Алексея Навального остается не услышанным и не понятым большинством.
Я не удивляюсь реакции украинцев, которые отказываются сотрудничать с российскими эмигрантами или не подают им руки, высмеивая фразу "хорошие русские". Кому, как не им, знать о том, что такое мужество. Тем, кто защищает россиян, боящихся потерять работу, видимо, не хватает воображения для того, чтобы понять, как это – идти на войну, чтобы прогнать агрессора со своей земли. Идти на войну – это примириться с возможностью умереть или получить увечье. Отказаться от прежней работы – это лишь потерять комфорт и социальную безопасность. Украинцы понимают, почему они имеют право презирать россиян. А я понимаю украинцев.
Анна Розэ – берлинский журналист, корреспондент Радио Свобода в Германии
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
