Программу ведет Евгения Назарец. В программе принимают участие - психологи Лариса и Валерий Докучаевы, учредители Свердловского регионального общественного Фонда «Семья – XXI век», и журналист Ольга Юрьева, автор расследования о судьбе российских детей в Америке. Евгения Назарец: По официальным данным, в России более 700 тысяч безнадзорных детей. Независимые эксперты считают, что эта цифра давно перевалила за миллион. В Екатеринбурге с безнадзорностью официально борются дважды в году – во время операции с «говорящими» названиями «Беглец» и «Безнадзорные дети». Итоги последней такой операции подводит екатеринбургский корреспондент Радио Свобода Ирина Мурашова. Ирина Мурашова: Екатеринбургская милиция подчеркивает, что проблемами детской безнадзорности она вынуждена заниматься каждый день, но специальные операции не случайно проводят весной – с наступлением тепла дети из неблагополучных семей и детских домов массово сбегают на волю. Весной беспризорников ловят вместе и чиновники, медики, педагоги, психологи, те же милиционеры, общественники и простые горожане. Павел Ерматов: Где-то года два назад в первый раз у мамы отпросился в компьютерный клуб на ночь, и сходил с друзьями. После этого начала ходить, ходить, ходить. Ну, потом стали мне говорить: «Учись, не ходи в эти клубы». Ну, я их не слушался. И после этого они не стали мне деньги давать. И я начал воровать потихоньку. Сначала с мелочи начал, а потом тысячами, потом начал продавать что-то. Не стал в школу ходить. Начал прогуливать. Два-три месяца держишься, а потом опять начинаешь. Сейчас вот еду в спецПТУ на два года. А уже когда я выйду, у меня уже специальность будет. Ирина Мурашова: 14-летний Павел Ерматов бродяжничает уже два года. По словам старшего воспитателя Центра временной изоляции Дмитрия Сарафанова, эта история типична. Практически каждый раз в Центр попадают одни и те же ребята. Дмитрий Сарафанов: Много таких ребят, которым здесь лучше, чем дома. К Новому году, когда у нас масса подарков, особенно в Рождественские праздники, различные благотворительные фонды к нам едут, везут подарки для детей, некоторые даже с удовольствием как бы стараются попасть на глаза милиционеру, чтобы сюда доставили. Ирина Мурашова: Большинство подростков, находившихся в розыске к моменту начала операции, ушли из семьи. На втором месте учреждения государственного воспитания. Далее идут учреждения соцобслуживания и спецшколы. По опыту старшего инспектора подразделения по делам несовершеннолетних Олеси Ивановой, 90 процентов бродяжек считают, что жизнь на улице - это лучшее, что может быть. Голод и неустроенность их не пугают. Олеся Иванова: В основном они немытые, грязные, голодные, с дикими глазами. Из 100 процентов 90 процентам это нравится: это что-то новое, много друзей, он много всего познал, это ему интересно. Ирина Мурашова: На момент начала операции «Беглец» в розыске по Екатеринбургу числились 64 подростка. После рейдов по вокзалам, теплотрассам, подвалам, чердакам и компьютерным клубам оперативники разыскали 26 детей. Но за время операции в милицию продолжали поступать заявления о пропавших ребятах. По странному стечению обстоятельств, обращений оказалось тоже 26. Евгения Назарец: Итак, сегодня в эфире речь пойдет о безнадзорности, сиротстве и усыновлении. Мы приглашаем к разговору всех наших слушателей. Как вы считаете, почему усыновление сирот не очень популярно в России? В Екатеринбургской студии, между тем, сейчас уже наши гости – это психологи Лариса и Валерий Докучаевы. Они авторы науки родономика. Вкратце: жизнь прямых, даже весьма дальних предков человека определяет его настоящее и будущее, а зов предков - не просто красивый образ. Об этом свидетельствуют исследования Докучаевых. Мой первый вопрос будет так же и объяснением, почему именно вы принимаете участие в разговоре о сиротстве и усыновлении. Второй Международный конгресс «Семья и образование», который состоялся в Москве этой весной, заинтересовался вашим опытом работы с молодыми семьями и возрождением родовой культуры семьи на Урале. Национальный комитет «Российская семья» учредил награду – медаль «За гуманизм и милосердие». И первая медаль вручена Ларисе Докучаевой, президенту Свердловского регионального общественного Фонда «Семья – XXI век». Вот такое длинное предисловие. А вопрос, в общем, достаточно короткий, хотя и объемный. Какое место в ваших исследованиях занимают проблемы сиротства, в том числе и социального? Лариса Докучаева: Они занимают то место, которое и в жизни. Потому что когда обращаются с той или иной проблемой, то мы сталкиваемся с проблемами сиротства не только сегодня, но и с отдаленными последствиями. Когда приходят с проблемами семьи взрослые уже люди, которые являются сами прямыми потомками тех, кто были сиротами, то мы сталкиваемся с тем, что комплекс сиротства до сих пор в них живет, то есть несколько поколений. А сегодняшняя проблема сиротства, безусловно, мы с ней также работаем. И вот Валерий Васильевич, у него есть очень интересный проект работы с детьми-сиротами и социальными сиротами в школе, где он как раз пытается помочь этим ребятам выйти из этого комплекса сиротства и найти свое место. Евгения Назарец: Валерий Васильевич, в чем проблема таких детей, вы же этим занимаетесь? Валерий Докучаев: Дело в том, что мы ведь детей, с точки зрения официальных органов, ловим, а на самом-то деле им как раз нужно учесть вот эту модель ухода, которая у них присутствует, как одно из проявлений сиротства, и помочь им эту модель реализовать, только реализовать цивилизованным способом. И в результате можно спасти детей, общество и так далее. Евгения Назарец: Научить ребенка уходить куда-то, а не улицу, да? Валерий Докучаев: Да. И использовать эту модель для возрождения культурной нормы. Лариса Докучаева: То есть уходить во что-то, проявить свою активность, и уметь и уходить, и возвращаться, и оставаться. Вот научить их уметь возвращаться и оставаться в той или иной ситуации, и уметь решать в ней какие-то свои задачки – вот это важно. Евгения Назарец: Когда говорят о проблеме сиротства, в том числе и социального, подчеркивают, что влияет очень сильно социальный фактор. Начинают эти речи со слов «сегодня такая жизнь...». Что, сегодня действительно жизнь принципиально отличается от той, которая была 20-25 лет назад, в этом смысле? Сироты, по-моему, и сбегающие дети были и тогда. Лариса Докучаева: Да, они были, но это не носило массового характера, во-первых. Во-вторых, была очень четкая система выстроена помощи и поддержки государства. Я имею в виду, что не только сиротам, но и семьям. Поэтому это было реже. Это во-первых. А во-вторых, вы знаете, я думаю, что многие факты все-таки умалчивались, мы не знали многого. И в-третьих, я думаю, что вот то, чем мы занимаемся, так же, как и в демографии, надо уметь учитывать волны возможного сиротства, связанные с определенными социальными катаклизмами. Евгения Назарец: В Томске патронатное воспитание становится модным. Местные СМИ проводят акции «В семью на выходные», рассказывают томичам о ребенке из детдома, и, как правило, находится семья, желающая пригласить этого ребенка к себе на уик-энд. Случается, что после этого детей усыновляют, но редко. В органах опеки и соцзащиты Томска говорят, что российские семьи реже усыновляют детей, чем иностранцы. Почему российские семьи практически не берут детей на усыновление, и почему иностранцев не пугает наследственность российских сирот, разбиралась Мелани Бачина. Мелани Бачина: Томский областной дом ребенка. Главный врач Нина Сиянова говорит: иностранных родителей не пугает наследственность их детей. Нина Сиянова с сожалением констатирует: все дети в доме ребенка больны. Нина Сиянова: Вот те дети, которые попадают в это учреждение, они не могут быть здоровыми. Потому что это дети, не желанные для своих родителей. Они в утробе матери уже были не желанными. Мелани Бачина: Из Томского областного дома ребенка усыновить можно не всех, хотя именно отсюда забрать детей в семью проще, чем из детского дома. Бывают случаи, когда уже все документы на усыновление будущими родителями оформлены, и вдруг приходит отказ. Так случалось. Недавно это произошло и с 2-летним Сережей. Его хотели усыновить. Испанцы уже оформили документы, как в дом ребенка привезли Сережиного брата. И возможность обрести родителей у мальчика пропала. По закону его нельзя разлучать с родственниками. Оба брата остались в доме ребенка. Все дети, которым не нашлось родителей, живут в доме ребенка до 4 лет. Потом их переводят в детский дом, откуда шансов на усыновление почти нет. С более взрослыми детьми – больше проблем: многие болезни запущены, вероятность выздоровления уменьшается. Говорит Людмила Глушкова, директор детского дома номер 1. Людмила Глушкова: Каждый из будущих родителей думают о будущем своего ребенка. А если за ним тянется огромный шлейф всевозможных заболеваний, естественно, они опасаются этого. Мелани Бачина: То, что российские пары почти не усыновляют детей, сами сотрудники опеки в Томске объясняют экономической нестабильностью в стране и низкими зарплатами. У иностранцев, говорят, все проще – у них уверенность в завтрашнем дне, есть финансовые возможности вылечить и воспитать таких детей. Хотя не все рады тому, что русских ребятишек забирают за границу. Некоторые юристы считают, что эта схема несовершенна. Говорит Сергей Чугунов, адвокат Октябрьской юридической консультации Томской области. Сергей Чугунов: Не существует контроля со стороны государства, позволяющего достоверно сказать, что происходит с этими детьми там, за рубежом. Сложность какая: информация односторонняя. Не в состоянии, допустим, выехать наш представитель туда и проследить, что там действительно происходит с детьми. Мелани Бачина: Проследить судьбу усыновленных детей через 5 лет сложно как за границей, так и в России, но главный врач Томского областного дома ребенка Нина Сиянова, спустя несколько лет, получает каждый месяц отчеты из-за рубежа. Хотя родители и не должны были их слать. Они пишут о жизни усыновленных ими детей, шлют фотографии. И их никто об этом не просит. Нина Сиянова говорит, что у нее, как у человека, 17 лет проработавшего с брошенными детьми, отношение к любому усыновлению однозначное – каждому ребенку нужны мама и папа, не важно, иностранцы они или русские. Евгения Назарец: Лариса и Валерий, к вам следующий вопрос. Говорила Мелани Бачина в своем репортаже о том, что в детском доме в основном проблемы возникают с теми, кто болен и у кого сложный диагноз. Но на самом деле, мне кажется, это не единственная проблема детей, которые воспитываются в социальных учреждениях. Даже ребенок физически здоровый, наверное, проблематичен для усыновления в обычной семье в силу своих черт характера, сформировавшегося в этой среде? Валерий Докучаев: Дело в том, что я как раз услышал в этом сообщении, что дело не в соматике, а дело именно в психическом состоянии ребенка. И вот в этой сфере как раз детям можно помочь. Потому что если рассматривать ребенка во времени больше, чем 4 года, допустим, если ему 4 года, немножко знать, откуда он и что с ним происходило за это время, тогда уже можно помочь ребенку специальной психологической помощью. Лариса Докучаева: Я думаю, что, действительно, очень интересная затронута проблема, и мы часто дискутируем по этому поводу - как раз по поводу усыновления, почему у нас этот процесс не носит такого массового характера. Хотя все однозначно понимают, что именно в семье ребенок может вырасти полноценным. Я думаю, что это еще связано, вообще-то, с общим состоянием семьи, с пониманием семьи. У нас с вами долгое время все-таки было больше государство занято вопросами воспитания, и вот эта норма немножко сбилась. Такого, что это именно семья воспитывает, что семья выращивает, семья – то есть у нас это ушло. И только сейчас снова начинает возрождаться, и мы вспоминаем те традиции наших семей, и, собственно говоря, даже традиции борьбы с беспризорностью в 20-е годы. Ведь как тогда решали эту проблему? Действительно брали в семьи, особенно крестьянские семьи этих детей брали. И, понимаете, большие семьи, большая норма, то есть любовь к детям – и вот это сейчас мы снова с вами начинаем обретать. Просто потребуется время, в том числе и пропаганда. Евгения Назарец: Рискну предположить, что вот о таком семейном усыновлении, о котором вы говорили, знали гораздо меньше, чем о детских артелях, где работали известные в то время педагоги. Лариса Докучаева: Может быть, это просто больше предъявлялось обществу. Но вот архивные данные... Вот в Красноярске буквально мы разговаривали со специалистом. Она говорит: «Ну зачем изобретать новые технологии? Я подняла архив, как боролись в 20-е годы в Красноярске с этой проблемой. И обнаружила много интересных форм, которые можно просто брать на вооружение и внедрять». Евгения Назарец: У нас есть один телефонный звонок. Послушаем мнение радиослушателя. Здравствуйте. Слушатель: Здравствуйте. Меня зовут Виктор Петрович Вощедин, я из Риги звоню вам. Я сам русский, ну, в общем-то, гражданин той страны, в которой сейчас живу. Я полагаю, что русские люди так недостаточно активно относятся к усыновлению детей по одной простой причине. Дело в том, что большинство детей, которые являются беспризорниками, они дети, скорее всего, из пролетарских семей, я так полагаю. И это является ничем иным, как божьей карой за то, что сделали с нами в социалистические времена, пролетариат сделал. То есть в такой форме выражается божья кара. Не было покаяния за то, что в вашем благословенном городе убили ребенка, цесаревича в 1918 году и всю семью императора. Вот и продолжается божий бич. Только мало кто об этом задумывается. Евгения Назарец: Это было мнение Виктора Петровича. Он очень широко видит проблему. Валерий, что вы думаете по поводу такого толкования общественной ответственности, которая настигла сейчас общество? Валерий Докучаев: Дело в том, что я бы привел вот такой пример. Сегодня беспризорность носит беспрецедентный для мирного времени характер. Это сопоставимо и коррелируют цифры с временами 1941-1945 годов. Действительно, психологические напряжения, возникающие в социуме, они передаются из поколения в поколение. Евгения Назарец: На этот момент к нам может присоединиться уже из студии в Томске Ольга Юрьева, в сфере профессиональных интересов которой так же освещение темы сиротства и усыновления. Ольга, вы уже какое-то время следите за нашей беседой, но хотелось бы вернуться немножко к тому, что было ранее, к репортажу нашей коллеги Мелани Бачиной, которая рассказывала о ситуации с усыновлением в Томске. Насколько эта тема там поднята журналистами, насколько она активно обсуждается в данный момент и вообще? Ольга Юрьева: Эта тема для нас стала чрезвычайно актуальной года, наверное, четыре тому назад, когда у нас произошел, с моей точки зрения, вопиющий случай. Вопиющий именно потому, что я им занималась, поэтому для меня он такой. Это история о международном усыновлении мальчика из закрытого города Северска, которого хотела пригласить к себе испанская семья. Мальчик перед тем жил у них какое-то время. Семя добилась, несмотря на закрытость города, чтобы мальчику продлили время пребывания. Он помнил и любил родителей. Он был в Испании в 6 лет. Когда ему было 8 лет, семья приехала его забирать. Но инспектор по опеке и попечительству выступила резко против. Это был уникальный случай. К тому моменту уже было около 100 детей усыновлено иностранцами из города Томска. И вот такой резкий протест Службы опеки и попечительства был первым и вообще единственным. Мальчика не отдали. С многочисленными нарушениями его отдали в отечественную семью. Нарушений было множество, причем совершенно кардинальных. Например, в этой семье уже был усыновленный ребенок, и у этого усыновленного ребенка в том же самом детском доме было несколько братьев и сестер, и по закону положено было бы именно их отдавать. В этой семье был родитель-инвалид, и это тоже не положено делать, чтобы обеспечить будущее ребенка. Так вот, этого ребенка не отдали. И в итоге он погиб в этой семье отечественной. Евгения Назарец: Ольга, вы опережаете события. У нас есть сюжет на эту тему. Поэтому я хотела бы немножко остановиться на вашей журналистской деятельности. Ольга Юрьева: Так вот, после этой истории тема стала просто чрезвычайно интересной для всех. И мы поняли (и я согласна с вашим гостем), что действительно беспрецедентные масштабы приняло социальное сиротство. И вся проблема в том, что сейчас, мне кажется, несколько смещаются акценты: ее пытаются решать, решая судьбы страны, а не судьбы этих совершенно обездоленных детей. Их детство закончится через пять лет, пока мы напишем программу, как их спасать. Евгения Назарец: Ольга, я знаю, что у вас был шанс собственными глазами увидеть и сравнить системы содержания усыновленных детей, систему усыновления в США и в России. Вы получали гранты и ездили снимать сюжет, программу о жизни усыновленных детей в Америке. Какое впечатление самое главное для вас после этой поездки? Ольга Юрьева: Самое главное впечатление, видимо, состоит в том, что мы, попав в тяжелую ситуацию, наша страна и наши люди в целом, мы ожесточились, несмотря на всю нашу русскую душу, менталитет, как угодно это можно называть. Нас можно считать ожесточившимся народом. Я не хочу поставить в заслугу американцам «ах, какие они добрые». Они просто хорошо живут. И вот они это свое хорошее состояние легко распространяют на других людей. Детей, которых я видела в США, можно про них сказать одно и единственное: все эти дети счастливы. И несмотря на последние скандалы, которые связаны с гибелью детей, мне кажется, что люди, которые так активно их раздувают, они сознательно не говорят о том, сколько за это время детей погибло в родной стране. И если они так жестко желают контролировать: «ах, мы не можем контролировать, что с ними там происходит», - Господи, да контролируйте то, что с ними здесь происходит, и они не попадут туда. Там эти дети счастливы. И эти дети, вы знаете, самое приятное то, что они счастливы, а самое печальное это то, что эти дети через 6 месяцев не говорят по-русски, и не хотят этого делать. Евгения Назарец: На днях Генеральная прокуратура России обратилась к министру образования страны Андрею Фурсенко по поводу нарушений при усыновлении российских детей иностранцами. По данным генеральной прокуратуры, Минобразования проглядело, что у нескольких зарубежных агентств закончился срок лицензий. Это агентства из Испании, Италии, Франции, США, Канады. Два из них работали в Свердловской и Челябинской областях на Урале. С зарубежным усыновлением напрямую связана и одна томская история. Несколько лет подряд весь Томск следил за судьбой мальчика Сережи, воспитанника детского дома закрытого города Северск. Эта история трагическая. 10-летнему Сереже Макееву повезло встретить людей, которые полюбили его и которых полюбил он, но городские чиновники не отдали мальчика в семью. Подробности у Мелани Бачиной. Мелани Бачина: Томск узнал о мальчике Сереже Макееве в 2000 году. Чета Родригес решила усыновить Сережу после того, как мальчик лето гостил у них в Испании. За три месяца Сережа полюбил испанцев и начал называть их мамой и папой. Потом вернулся на родину. А спустя полгода в Томск приехали Эстер и Андрео, чтобы забрать Сережу к себе насовсем. Все документы были оформлены, но на пути этого международного усыновления оказалась вся местная бюрократия. Татьяна Акулова из органов опеки города Северск тогда сказала... Татьяна Акулова: Вообще существует даже, знаете, старая русская поговорка: «Где родился, там и пригодился». Я не вижу никаких других каких-нибудь оснований, что ребенку будет плохо в нашей российской семье. Мелани Бачина: Когда испанцы были уже на пути в Томск, Акулова подыскала Сереже местных усыновителей, и под различными предлогами долго не позволяла испанцам даже встретиться с Сережей. Когда встреча все же состоялась, казалось, никто не решится испанцев с мальчиком разлучить. Местная телекомпания «ТВ-2» показывала кадры этой встречи, и на этих кадрах было видно все: Сережа с распростертыми объятиями бежит к испанцам, Андрео падает перед ним на колени, и все они долго обнимаются и целуются. Телекомпания «ТВ-2» была тогда готова предоставить эти кадры в суд, где решалась судьба Сережи. Но северским органам опеки такое видеосвидетельство любви Сережи и испанцев не понадобилось. Они продолжали настаивать на том, что Сережу надо отдать северским претендентам на усыновление Селиверстовым, хотя эта семья не способна была материально обеспечить мальчика не то что по испанским, даже по томским меркам. Впрочем, Селиверстовым в Северске пообещали 4-комнатную квартиру за усыновление Сережи – такая вот сделка. Вся госмашина Северска тогда работала только с одной целью – не отдать Сережу испанцам. Мэр Северска Кузьменко распорядился передать мальчика Селиверстовым еще до решения суда. И суд, в конце концов, решил в пользу северских усыновителей. Испанцы уезжали из Томска с болью и со слезами. Эстер Родригес: Как так может быть, чтобы здесь один чиновник, который в нашей стране служит народу, как она может управлять русскими законами?! Мелани Бачина: Уехав из Томска, Эстер и Андрео продолжали бороться за Сережу, обращались в столичные и международные судебные инстанции. Но никто и ничто не могло пробить северские барьеры. Между тем, мальчик начал сбегать из дома своих усыновителей. А спустя год после усыновления Селиверстовы сдали Сережу в психиатрическую больницу. В заключении, которое выдали врачи, говорилось: «Расстройство поведения, ограниченное рамками семьи». В апреле 2002 года Сережа пропал. Спустя месяц тело 10-летнего Сережи Макеева обнаружили в канале. Работники дома ребенка, с которыми испанцы переписывались, не знали, как сообщить им правду. Работница дома ребенка: Мать, вот эта Эстер, она постоянно говорила, что «ну ничего, вот пройдет немножко времени, все равно Сережа будет нас помнить, и все равно я его заберу, все равно я что-нибудь сделаю». Мелани Бачина: Сережа погиб. Ему было всего 10 лет. За его гибель никто так и не ответил. Евгения Назарец: Прежде чем начать обсуждать эту тему с гостями в Екатеринбургской студии, хотелось бы обратиться к автору этого сюжета. Насколько я знаю, Ольга Юрьева, журналист из Томска, сама об этом сказала ранее в нашей беседе. Итак, Ольга, вы там были, вы при этом присутствовали, вы смотрели в глаза не только усыновителям, но и ребенку, и чиновникам самим, вам стало понятно, почему нашла коса на камень в этом случае? Ольга Юрьева: Вы знаете, с моей точки зрения, единственное, что двигало в этот момент органами опеки закрытого города Северск, я подчеркиваю, закрытого города, и это накладывает определенный отпечаток на менталитет, - это представление о том, что «кто-то там, какой-то там поедет на счастливую жизнь, а я останусь здесь» - это раз. А во-вторых, мне кажется, что все-таки у человека были сомнения, что какие-то деньги проплачены, и эти деньги проплачены не ему. Вот мне казалось, что именно это. Потому что представление о том, что «это наши дети, и пусть они живут у нас, и если погибнут в канаве, то пусть в нашей канаве» - это не может быть признано никаким доводом ни в одном суде. Конечно, у нас есть приоритет отечественного усыновления, и это, несомненно, справедливо. Но в той ситуации, когда было видно, как ребенок называет одних людей мамой и папой, а к другим не хочет идти даже в гости на какое-то время, это все было совершенно очевидно. Но самое главное, вы знаете, усыновление должно осуществляться в интересах ребенка – именно это преследует закон. И закон необходимо соблюдать в точности. И все будет гораздо проще, если мы это будем делать. Если мы не будем отдавать детей в силу собственных прихотей, направленностей, ущербности, зависти, если мы их не будем отдавать в семью, где просто нарушаются положения закона, то все было бы нормально. Понимаете, эта ситуация нормально развивалась. Да, у иностранцев были... быть может, я не могу судить, я не юрист, я видела документы, но я не могу судить, может быть, они были как-то не по форме заполнены. Но для этого тогда надо было просто дать им возможность перезаполнить документы. Это была ситуация, после которой директор детского дома, будучи у меня в эфире, она сказала мне совершенно с болью в сердце, она сказала... И это человек, который в советское время был начальником областного управления образования, и который, выйдя на пенсию, вдруг занялся вот этими самыми детьми. Она сказала: «Мне горько, мне тяжело. Я всю жизнь проработала в этой сфере, но я должна признать: сейчас у этих детей, которых я люблю нежно и воспитываю, как могу, у них нет в этой стране будущего». Это было пять лет назад. Ситуация немного изменилась. Но она говорит: «Мы должны это признать. Их детство продолжается 5-7 лет. За 5-7 лет мы проблему не решим. Давайте решать проблему так, чтобы у тех детей, которые через 5 лет, не дай Бог, к нам попадут, было будущее. Но этим детям надо дать что-то сейчас». Евгения Назарец: Мне бы хотелось привлечь к разговору гостей в Екатеринбургской студии. Первый вопрос. Кто вообще должен выбирать ребенку семью? И как вы относитесь к тезису, который прозвучал из уст томских чиновников: «где родился, там и пригодился»? Лариса Докучаева: Трудно, конечно, говорить после столь эмоционального выступления о трагической судьбе мальчика. Но все-таки давайте вернемся к некоторым законам и закономерностям. Тезис о том, что «где родился, там и пригодился», если не в этом контексте, а вот как гласит народная мудрость, он верен. Это совсем не значит, что надо привязывать ребенка к той местности на века вечные. Поэтому разговор идет немного о другом. Безусловно, при подборе семьи необходимо руководствоваться не только определенными, так скажем, собственными мнениями, хотя специалист имеет на это право, но то, что сказала испанка о том, что, к сожалению, у нас то, что мы сейчас все с вами решаем, есть закон и есть представитель закона. Вот очень важно, чтобы в этом процессе участвовали еще и специалисты – специалисты, которые действительно смотрят индивидуальные особенности ребенка, смотрят особенности семьи, смотрят совместимость этого ребенка, так скажем, с особенностями той или иной семьи. Это вот желаемое, то, чего пока, к сожалению, нет. Но я думаю, что специалисты могли бы дать свое заключение. А вот экспертное заключение специалистов – это то, что мы сейчас с вами начинаем внедрять во все наши сферы. А в этой сфере, которая касается жизни ребенка, это просто необходимо. Евгения Назарец: Можно ли получить от вас, например, или от людей вашей школы психологии, консультацию, прежде чем взять на усыновление ребенка? Что для этого необходимо? Ведь сложно же разыскать порой родословную, если ребенок сирота, узнать что-то о его родителях. Валерий Докучаев: Дело в том, что мы как раз готовим таких специалистов. И проходят специализацию у нас врачи, психотерапевты, психологи, которые в состоянии учитывать некоторые поведенческие модели, которые унаследованы ребенком, даже если его родители неизвестны. Вот в этом трагическом случае с Сережей очень показательно, когда на предрасположенность мальчика к уходу, его поведенческие модели были сознательно деформированы, и они привели к трагическому результату. Евгения Назарец: Наука родономика, один из ее наиболее известных сейчас уже, по крайней мере в Екатеринбурге, наверное, и в других городах, тезисов – это то, что наследственно передаются так же законы поведенческие, ментальные законы рода. Но мы говорим сегодня об усыновлении. И исходя из этого тезиса, на первый взгляд кажется, что усыновление не имеет смысла и не может иметь положительного результата. Потому что ребенок наследует модели поведения своих биологических родителей, а получает новых. Лариса Докучаева: Дело в том, что для нас действительно присущ переход из одной крайности в другую крайность. Так вот, очень нам хотелось бы, чтобы люди поняли, что это не значит, что теперь мы все будем объяснять только наследственными моделями. Мы говорим о том, что индивидуальность человека формируется под влиянием наследственного фактора, у каждого из нас есть предрасположенность, которая может корректироваться окружающей средой, то есть воспитанием и образованием. Я думаю, что вот эта проблема усыновленных детей, она заставляет нас лучше понять и перейти вообще к состоянию ответственного родителя. То есть родитель, который усыновляет ребенка, у него возникает очень интересная и важная задача по жизни – действительно суметь помочь этому ребенку, несмотря на всю его предрасположенность, вписаться в этот мир и жить по другим законам. И это родители могут. Другое дело, что сейчас необходимо помочь тем, кто усыновляет детей, рассказать об этих законах и закономерностях, научить их обращаться с этими детьми. Это во-первых. То есть даже элементарно, то, о чем Валерий Васильевич говорил, понимать вот эту модель ухода, и понимать, что когда возникает у ребенка этот импульс, то ему нужно позволить на какое-то время уйти... Валерий Докучаев: Уйти, чтобы остаться. Лариса Докучаева: Да, уйти, чтобы остаться. Евгения Назарец: Уйти в другую комнату. Валерий Докучаев: Да-да, как минимум. Лариса Докучаева: Но научить его уметь возвращаться и оставаться, и уметь взаимодействовать. А это значит, работать с его обидами, с его какими-то неадекватными реакциями. Но, вы знаете, это получается, что работать и с самим собой, то есть изменять и самого... изменять свое отношение к ребенку. Евгения Назарец: Правильно я понимаю, что непопулярность усыновления в России может быть связана и с подсознательным пониманием людьми вот этой самой непосильной ответственности, плюс к которой еще добавляются материальные проблемы, проблемы с чиновниками при усыновлении – это много препон и много документов? Может быть, это просто не душевное нежелание, а какой-то барьер, пока многими причинами обусловленный? Лариса Докучаева: Я думаю, что да. Я думаю, вы правы. И здесь действительно барьеров много. В том числе и барьеры в законе, с которыми мы сталкиваемся. И не зря говорят, что отечественное усыновление сложнее проходит, чем... ну, за исключением того случая, о котором мы говорили, к сожалению, трагического. Это, безусловно, барьеры и внутренние. Я просто хотела бы обратиться к журналистам с просьбой. Уважаемые коллеги, показывайте, освещайте и те случаи, когда... ведь у нас очень много родителей, которые берут детей, усыновляют детей, создают большие семьи. И вы знаете, и там создается удивительная атмосфера вот этой дружной, большой семьи. Есть у нас такое. Давайте не будем пугать людей. Да, проблем много, но и радости оттого, что в твоем доме появился еще один ребенок и твоя семья увеличилась, она перевешивает. Евгения Назарец: И последний вопрос к Ольге Юрьевой. Ольга, вот такая война, или борьба, а может быть, я неправильно выражаюсь, но обостренное отношение с томскими чиновниками и обостренное внимание прессы к проблеме усыновления, оно принесло положительные результаты, как вы считаете? Или какие результаты оно вообще принесло? Ольга Юрьева: Вы знаете, только один момент очень важный: борьба шла не с томскими чиновниками, а с северскими. Томские чиновники полностью были на нашей стороне. Но, к сожалению, закрытое территориальное образование Северск не подчиняется областным органам, в том числе и образования. И потому-то именно наша борьба закончилась ничем. Я хочу сказать, что я в вопросе о том, что нужно очень внимательно следить, и есть некоторые модели поведения наследственные, я полностью согласна с гостями из Екатеринбурга. Вся беда-то только в единственном. Международное усыновление сейчас у нас стало, понимаете, «скорой помощью». Да, конечно, людей надо лечить, да, их надо воспитывать, да, они должны прожить свою жизнь полноценно, надо помочь им раскрыться, и, без сомнения, усыновитель должен измениться сам, если он берет ребенка. Но пока мы к этому готовимся, этих детей ждет – 9 из 10 – улица, самоубийства, наркомания. И если хоть что-то, пусть не полностью, пусть не в совершенстве, может их спасти, то этим шансом надо воспользоваться. И еще одна проблема, мне кажется, которая тоже имеет отношение к разговору. Вы знаете, очень трудно... я вот внимаю призыву коллег из Екатеринбурга, как журналист, я готова говорить об отечественном усыновлении, но не забывайте, что Россия одна, по-моему, из двух цивилизованных стран мира, где существует тайна усыновления. Попробуйте об этом поговорить. Суд нельзя снимать, потому что это запрещено законом. Иностранцев – пожалуйста, рассказывать о них – пожалуйста, у их нет тайны усыновления. Мы учимся на их ошибках, получается так. Да, конечно, они знают меньше нас о том, что стоит за этими детьми. Но, может быть, тогда уход в абсолютно другую среду, во всех смыслах - в материальном, в психологическом, в ментальном – во всех смыслах, может быть, уход в другую среду как раз и способен переломить вот этот, где-то там записанный, наследственный ход поведения. Может быть так?! Евгения Назарец: Может быть. Спасибо. Очень жаль, но продолжить тему сегодня, по крайней мере, мы уже больше не можем.
