Новая эра (Из истории византийской культуры)

[ Радио Свобода: Программы: Россия ]
[21-03-05]

Новая эра (Из истории византийской культуры)

Автор и ведущаяЕлена Ольшанская
РедакторАлексей Цветков Благодарность Михаилу Субботину, США

11 мая 330 г. император Константин Великий праздновал освящение новой столицы Римской империи. Он сам выбрал для нее место на холмистом полуострове между проливом Босфор и бухтой Золотой Рог, где удачно пересекались торговые пути из Черного моря в Средиземное. За тысячу лет до этого греческие мореходы основали здесь небольшую колонию Византий. Город был выстроен заново: крепостные стены, широкие улицы, множество общественных зданий - сенат, императорский дворец, храмы, ипподром, форум, акведуки, портики. Вместе с императорским двором из старого Рима в Новый Рим переехала высшая аристократия, та ее часть, что приняла новую государственную веру - христианство.

Елена Ольшанская: В Ш веке новой эры Римское государство невероятно расширилось. На Западе его границы проходили по северу Англии, по реке Рейн в Германии, захватывали нынешнюю Францию, Испанию, Италию, весь обитаемый север Африки, вплоть до пустыни. На Востоке граница шла по Дунаю, включая Балканский полуостров, далее - юг Крыма, ряд прибрежных территорий Кавказа, часть Армении, Малую Азию, Сирию, Палестину и Египет. Завоеванные народы часто бунтовали. Бюрократическое управление огромной страной из единого центра - Рима - становилось все более затруднительным. Под бременем собственного величия и размеров империя начала разрушаться.

Виктор Маркович ЖИВОВ - заместитель директора московского Института русского языка имени академика В.В. Виноградова и профессор Университета Беркли (США). Вашему вниманию предлагается третья его лекция из цикла "Новая эра" (История византийской культуры).

Виктор Живов: Как христианство начинает существовать в империи, как оно становится религией Римской империи? Это случается при императоре Константине Великом, который решил принять христианство и сделать его, по крайней мере, главной религией своей империи. Как это случилось, из-за чего? Это вопрос, на который невозможно ответить однозначно. Во всяком случае, решение Константина принять христианство не было политическим. Потому что христианство в Римской империи начала 4 века, когда правил Константин, отнюдь не было религией большинства, оно не пользовалось особым признанием ни в армии, которая делала императорами своих успешных военачальников, ни в римской элите. И трудно предположить, что Константин предвидел, что христианство, лишенное этнической и локальной ограниченности, окажется организующей империю силой. Как это часто бывает, события шли впереди концепции. В 312 году Константин, пребывавший со своим войском в Галлии и сражавшийся с германцами, выступил против Максенция, своего главного соперника и соправителя. Он разбил войска противника при Турине, после этого занял Милан и Верону и двинулся на юг. Решающее сражение состоялось у Мульвийского моста через Тибр, на подступах к Риму. Накануне этого сражения Константин имел видение. На небе он увидел крест с надписью "Сим победише"(Hoc vince) и, украсив этим символом христианства свои знамена, разбил Максенция. Максенций утонул в Тибре, а Константин вошел в Рим. Через год, в 313 году, Константин вместе со своим соправителем Лицинием издает в Милане эдикт, который провозгласил веротерпимость и легализовал христианство. Я напомню, что при предшественнике Константина, императоре Диоклетиане христианство подвергалось особенно жестким гонениям как религия по самому своему существу нелояльная империи. Христиане отказывались поклоняться императору, а такое поклонение было основным выражением лояльности.

Елена Ольшанская: С именем императора Диоклетиана (284-305) связана идея так называемой тетрархии, или четверовластия. Она состояла в том, что римский император должен был иметь равного себе соправителя в восточной части империи. И каждому из двух императоров также полагался напарник, готовый придти ему на смену. Сам Диоклетиан добровольно передал власть соправителю и остаток жизни провел в тишине собственного поместья, сажая капусту. Дворцовые перевороты, интриги, политические убийства сотрясали в это время страну. Константин Великий построил вторую столицу, но разделение Римской империи на Восточную и Западную произошло при следующем императоре, Феодосии I, в январе 395 г.

Виктор Живов: К концу 4 века при императоре Феодосии Великом, который правил с 379 по 395 год, христианство становится официальной религией. Вот что нужно сказать: изучая восточное христианство, мы изучаем христианство Римской империи. Эту часть Римской империи с определенного исторического момента называют Византией. Сами византийцы так себя не называли, они называли себя римлянами (ромеями). И вплоть, по крайней мере, до начала 13 века, когда Константинополь был захвачен крестоносцами в 1204 году, они рассматривали свое государство как ту самую империю, которой правили Цезарь, Август и Константин Великий. В определенном смысле это так и было. Византия, вообще говоря, это выдумка историков, которым государственная генеалогия византийцев показалась неубедительной. И, конечно же, она неубедительна. Она неубедительна в том смысле, что Византия, скажем, 12 века - это государство с не очень большой территорией, в основном, вокруг столичного Константинополя, с населением, которое говорит не на латыни, а на греческом, с христианством в качестве государственной религии. Это мало напоминает империю Августа. Но ведь и ранний республиканский Рим совсем не похож на империю Константина Великого, так что, как осуществляется преемственность и какие в ней бывают разрывы - это неясный вопрос, связанный со множеством параметров: культурных, религиозных, социальных, политических, экономических... И население меняется, и культура меняется, и так далее. Константинополь был необычной столицей для позднеантичного мира, для Римской империи, потому что это был город без языческих храмов. Само пространство в нем было устроено несколько иначе, чем пространство старых больших городов, таких, как Рим, Александрия или Антиохия. Нельзя все же сказать, что Константинополь был христианской столицей, вовсе очищенной от язычества. Константин велел привезти туда статуи, собранные со всей Греции, так что изображения языческих идолов продолжали украшать город. И это вполне символично. Разрыв с прошлым отнюдь не был полным и окончательным. Можно, конечно, сказать, что статуи в Константинополе выполняли не религиозную, а эстетическую функцию и не отличались в этом смысле, скажем, от колонн, которые тоже свозили в новый Рим. Но речь шла не столько об эстетике, сколько об атрибутах власти. Языческие статуи ставились в новом христианском городе с той же целью, с какой сохранялось, например, празднование календ. Это языческий по своей фактуре праздник, но важный, потому что он символизировал благополучие империи.

Елена Ольшанская: В романе английского писателя Ивлина Во "Елена", посвященном матери императора Константина Великого, рассказывается о том, как ею были обретены великие христианские святыни - крест, на котором был распят Христос, и гвозди, орудия этой казни. Все это Елена привезла "...Константину, которого нашла в его новом городе. Вокруг дворца с необыкновенной быстротой разрастались наспех создаваемые министерства. А сам Константин был занят ... сооружением памятника себе - порфировой колонны невиданной высоты на гигантском белом пьедестале. На вершине колонны он собирался водрузить колоссальную бронзовую статую Аполлона работы Фидия, которую недавно привез из Афин. Священные гвозди пришлись очень кстати: Константин только что велел отпилить Аполлону голову и приделать к его шее собственный скульптурный портрет в бронзе. Император как раз присматривал за изготовлением нимба, который должен был увенчать это сооружение. Один гвоздь и приделали к голове в виде луча, исходящего от императорской макушки. В последнее время Константин вообще стал проявлять большой интерес к реликвиям. Он привез даже статую Афины Паллады, когда-то стоявшую в Трое, и вмуровал ее в фундамент своего монумента... - У меня еще много таких же ценностей, - похвастался Константин. - Мне здорово повезло: когда я закладывал фундамент, ко мне явился один торговец из Палестины с первоклассным товаром. Я, конечно, все купил. В том числе топорик Ноя - тот самый, которым он строил ковчег, - алебастровый кувшинчик Марии Магдалины и много чего еще.

- И что же ты со всем этим сделал, сын мой? (...)

- Все это там, в основании колонны. Теперь она будет стоять нерушимо.

Гвоздям он просто не мог нарадоваться. Второй гвоздь он воткнул в свою корону, а третий... отослал кузнецу и велел перековать на удила для своего коня...".

Виктор Живов: Сохранялась имперская элита со своими навыками социального поведения, со своими представлениями о чести и достоинстве и со своей специфической образованностью, которая и служила главным признаком принадлежности к высшему обществу, тем знаком, по которому его представители узнавали друг друга. Принимая христианство, члены этой элиты не собирались расставаться с привычным для них интеллектуальным миром. И они сохраняли чувство культурной общности со своими коллегами даже в том случае, когда те оставались язычниками. Конечно, они соблюдали новые христианские праздники, вероятно, довольно часто ходили в церковь, но у них не было никакого желания, скажем, страдать или расставаться со своими любимыми книжками, со своими гражданскими законами, со своими юридическими процедурами. С принятием христианства не произошло никакого разрыва в администрации империи, она оставались более или менее той же самой. Прежде всего, эта преемственность реализовалась в сфере образования, в сфере того, что в греческом мире называлось пайдея. Вот, например, в середине 3 века (еще до официального принятия христианства) грамматик Лолиан, это был учитель средней школы в Оксиринхе (египетской провинции Римской империи), просит императоров тогдашних Валериана и Галлиена заплатить ему причитающееся ему жалование. Он пишет: "Ваше Небесное Всемогущество и Ваша дружба с музами", и в скобках вставляет - "потому что пайдея (образованность) сидит рядом с Вами на Вашем престоле" - дает мне уверенность в том, что вы не пренебрегнете моей просьбой. Этот самый Лолиан, мы знаем кое-что про него, который два раза через своего друга обращался к имперской бюрократии в надежде получить свою зарплату, не получал ее, и вот теперь прибег к этому письму. Чем все кончилось, мы не знаем. Но на что он ссылается - на то, что он объединен с властью этой самой пайдеей. Объединение власти и образования продолжается и после принятия христианства, мы видим, как ставятся, скажем, памятники благодетелям различных городов ( то есть, их правителям, губернаторам) и что на них пишут - "друг муз и любитель образования". Теперь это, конечно, христианин, но сам способ говорить о власти сохраняется.

Елена Ольшанская: Один из отцов христианской церкви, св. Григорий Богослов, получивший блестящее светское образование, писал: "Полагаю, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, - и не только сию благороднейшую ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, берется за одно спасение и красоту умосозерцаемую, - но и ученость внешнюю, которую многие из христиан по худому разумению гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога. Но ... нужно признать глупыми и невеждами тех, кто, держась такого мнения, желал бы видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть собственные свои недостатки и избежать обличения в невежестве".

Виктор Живов: Что это было за образование, которое сложилось еще в эллинистический период и было унаследовано христианской империей? Оно, как и сейчас, разделялось на начальное, среднее и высшее. Образование начиналось у мальчиков в семь лет, иногда и девочки получали образование. У них был учитель начальной школы, он назывался грамматист (grammatistes), который учил алфавиту, чтению вслух, письму и счету. После него начиналось среднее образование, которое осуществлял grammatikos - грамматик. Они читали тексты и их разбирали. Общение с текстами занимало основное время, но туда входило еще четыре предмета, то что потом в средние века обозначалось словом "квадривиум" - арифметика, геометрия, астрономия и музыка. И это давало то, что по-гречески называлось "энкиклиос пайдея" - закругленное, полное образование. Что такое высшее образование? Высшее образование существовало только в больших городах, осуществлялось ритором, или софистом. Он назначался городским советом. Конечно, это образование не было общераспространенным. Те, кто его получали, происходили из состоятельных семей, из семей администраторов, чиновников, юристов и так далее. Обучались они риторике. Риторика - это, прежде всего, умение произносить публичную речь. И кое-что туда могло добавляться, в разных местах по-разному. Скажем, философия процветала в Афинах и в Александрии, медицина - в Александрии и в Пергаме, юриспруденция - в Бейруте, и так далее. Это, в частности, значило, что человек, который хочет набраться разного знания, должен был путешествовать из одного места в другое. Сколько было таких студентов, мы не знаем. Нам известно, скажем, про Либания. Во второй половине 4 века это был самый выдающийся ритор в Антиохии. У него бывало на курсе приблизительно 50 студентов, он давал образование с помощью четырех ассистентов и занимался этим в течение сорока лет. Мы можем подсчитать, сколько человек получили у него образование, это что-то около семиста студентов. Конечно, он был не единственным софистом в столице Сирии.

Елена Ольшанская: В одном из сочинений Либания ("Речь к антиохийцам, за риторов") говорится о бедственном положении учителей: "Теперь у них [профессоров] даже избушки своей нет; как сапожники, живут в чужих домах; а если удастся кому-нибудь приобрести себе домишко, то он никак не может выплатить за него всех денег...Один имеет лишь трёх рабов, другой - двух, а у третьего и того нет; рабы эти держатся со своими господами дерзко и высокомерно... Бывало, риторы ходили к серебряным дел мастерам...Теперь же им приходится иметь дело с булочниками, которым они остались должны за хлеб, причём они вечно твердят, что заплатят, и вечно просят в долг снова...Потом, когда долг сильно возрастёт, а средств отдать ниоткуда не предвидится, сняв у жены, какие на ней есть серьги или браслеты, они вручают их булочникам и, проклиная своё ремесло ритора, удаляются, - не о том думая, чем восполнить жёнам потерю, но за что из домашней утвари взяться потом. Поэтому после занятий они не торопятся...на отдых, но медлят и тянут время, потому что в доме, они знают, их охватит чувство безвыходного положения".

Виктор Живов: Зачем это образование было нужно? Ведь сложилось оно в традициях античного ораторства, оно шло, если угодно, от Демосфена. А какая нужда в публичном ораторстве в бюрократической империи? В общем, никакой. Потому что городской совет - это не то, что городской совет в античных Афинах, который решает вопросы афинской политики. Нет, теперь вопросы политики решают при императорском дворе, а на уровне городского совета решают, как благоустроить канализацию в городе. Конечно, и на эту тему можно произносить речи, и мы даже знаем, что они произносились. Но, скажем, в 4 веке уже можно было быть членом городского совета и при этом быть неграмотным. Так что не все были грамотны. Тем не менее, цепочка образования соединяла империю. И путешествующий из места в место администратор знал, что он прибудет в далекий город на границах империи, и там он найдет местного знатного человека, с которым будет беседовать о Платоне, об Аристотеле или о Гомере. Они выучивались рассуждать и они выучивались языку. Потому что публичное ораторство, или публичное писание, или что угодно осуществлялось на аттическом греческом - это тот язык, на котором больше уже не говорили, он существенно отличался от разговорного языка. Владение этим языком было своего рода образовательным цензом.

Елена Ольшанская: Отношения между классическим, античным образованием и христианской верой были напряженными. Либаний, из школы которого вышли будущие христианские святые Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, сам не был христианином и гневно выступал в защиту античных памятников, которым часто грозило разрушение.

Виктор Живов: Традиционное образование в Византии оставалось языческим, там читали тексты античных авторов, полные язычества. Конечно, это язычество было в некотором износившемся от школьной зубрежки состоянии. Но, тем не менее, Либаний полагал, что только юноше, который с младых лет, как он писал, поселил Демосфена в своей душе, только ему может быть доверено управление провинцией в расчете на то, что он будет правильно исполнять эту должность. Цитирую: "...он будет думать, что его долг состоит в том, чтобы сделать города счастливыми, он будет радоваться, когда меч палача будет оставаться без дела, он украсит крепости прекрасными строениями и все время он будет оставаться слугой муз". Конечно, образованность вступала в конфликт с новым христианским этосом. Обладающий пайдеей гражданин, что он должен был чувствовать? Он должен был чувствовать, прежде всего, свое достоинство, он должен был гордиться своей позицией в жизни, владеть собой и уметь внушить окружающим представление о своей власти и о своей независимости. Вот для чего все эти навыки были нужны. А христианство ставило достоинство человека в зависимость от Божьей благодати, проповедовало смирение, оно утверждало, что Бог гордым противится. Одно из самых ярких высказываний такого рода содержится в акафисте Божией Матери. Я сейчас прочту одну из песней этого акафиста...

" Ветия многовещанныя, яко рыбы безгласныя видим о Тебе, Богородице
(многоговорящие витии (риторы) мы их видим в виду тебя, Богородица, как безгласных рыб),
недоумевают бо глаголати, еже како и Дева пребываеши, и родити возмогла еси
(не могут они рассудить и сказать, как ты, оставаясь девой, смогла родить).
Мы же, таинству дивящеся, верно вопием...
Радуйся, премудрости Божия приятелище,
радуйся, промышления Его сокровище.
Радуйся, любомудрыя немудрыя являющая
(любомудрецы - это философы, она показывает их немудрыми);
радуйся, хитрословесныя безсловесныя обличающая
(радуйся, обличившая софистов как бессловных).
Радуйся, яко обуяша лютии взыскателе;
радуйся, яко увядоша баснотворцы
(баснотворцы, поэты, они перед тобою увяли).
Радуйся, афинейская плетения растерзающая
(радуйся, растерзав хитросплетения афинской мудрости);
радуйся, рыбарския мрежи исполняющая.
Радуйся, из глубины неведения извлачающая;
радуйся, многи в разуме просвещающая.
Радуйся, кораблю хотящих спастися;
радуйся, пристанище житейских плаваний.
Радуйся, Невесто Неневестная."

Конечно, акафист, написанный Романом Сладкопевцем в новой, но требующей исключительно большого искусства стихотворной форме, не означает полного отвержения светского знания, но, сравнительно с Божественной мудростью, это знание занимает скромное место. Занимает скромное место, но это не значит, что отвергается. Потому что отвержение этого образования не было, на самом деле, возможным путем. Тогда нужно было бы его заменить на специфически христианское образование, подставить христианские тексты на место языческих текстов и точно так же разбираться с ними, как разбирались с языческими текстами. Какие христианские тексты? Библию, прежде всего. Но Библия была написана, как всем известно, на плохом греческом языке. Так что, с точки зрения человека, получившего знание аттического греческого, учиться языку на основании Библии было невозможно. Добродетели - конечно, а языку нужно учиться на чем-то другом. На чем другом? На Гомере, Гесиоде, выдержках из Платона и так далее. И тем не менее, тем не менее, несмотря на эту фундаментальную разность идеалов, христианство и традиционная образованность сосуществовали в Византии в течение многих веков. Это сосуществование не всегда было мирным, образованность лишилась, вероятно, того нравственного престижа, которым она обладала в античности, но социальный престиж она сохраняла. И это отличало Византию от латинского Запада (в значительной степени), и уж совсем отличало ее, скажем, от Киевской Руси и от других славянских стран.