Мюзикл Ефима Фиштейна на пражской сцене. Кто населял город Биянкурск? Русский европеец Александр Первый. Бумаги Льва Толстого-младшего в шведском университете. Франсуа Жибо о французских нравах

[ Радио Свобода: Программы: Культура ]

Мюзикл Ефима Фиштейна на пражской сцене. Кто населял город Биянкурск? Русский европеец Александр Первый. Бумаги Льва Толстого-младшего в шведском университете. Франсуа Жибо о французских нравах

Редактор Иван Толстой

Иван Толстой: Пражский театр "Та фантастика" поставил на своей сцене мюзикл "Эликсир жизни" режиссера Йозефа Беднарика на музыку композитора Онджея Соукупа. Автор либретто - мой коллега журналист Ефим Фиштейн. Мы беседуем с ним накануне премьеры. Ефим, мюзикл это ведь целая наука. Где вы учились ее законам?

Ефим Фиштейн: Признаться, до этого вашего высказывания я не думал, что это целая наука. Я исходил из простого убеждения, что сценарий, наполненный интересными персонажами, интересными сценами, интересной цепочкой событий, сам по себе, должен захватить авторов музыки и текста. Разумеется, это было наивное представление, и первый мой сценарий, с которым я пришел к автору музыки и текста (а это одна семейная пара, работающая в этом жанре исключительно успешно) первый мой сценарий, разумеется, им не понравился, и мне было сказано, что это, скорее, сценарий голливудского фильма, чем сценарий мюзикла, поскольку на одной, сравнительно небольшой пражской сцене, не могут дефилировать тысячи и тысячи персонажей, меняться сцены с событий в Москве на события в Вене или Нью-Йорке. Короче, в конечном результате, на сцене было поставлен 14-й или, даже, 14-й с половиной сценарий.

Иван Толстой: Из ваших слов уже следует, что это большое драматургическое действие. О чем "Эликсир жизни"?

Ефим Фиштейн: На самом деле, это большое драматургическое действо разыгрывается вокруг достаточно скромной жизни одного врача, который сам себя не считал достаточно крупной знаменитостью. Хотя, по-своему, был одной из последних в прошлом веке фигур ренессансного типа. Человек, умеющий все, за что бы он ни брался. Отпечаток гениальности он накладывал на все. Он был замечательный конструктор, создатель успешной венской инженерной фирмы. Он был, в то же время, замечательный художник-портретист, ставший в Вене портретистом двора его императорского величества. И, тем не менее, оказавшись во время первой мировой войны в Америке, он стал заниматься медициной, закончил медицинский факультет и стал основателем двух крупных медицинских отраслей или дисциплин - эндокринологии и энзимотерапии. Названия эти известны каждому, даже вполне непосвященному человеку. Но, тем не менее, имя этого врача, профессора Макса Вольфа практически никому не известно. Неизвестно оно было и мне. Прочитав тоненькую брошюрку о его жизни, где совершенно пунктиром эта жизнь была обозначена, я скорее поразился тому, что его, человека, вроде бы невзрачного и ничем не примечательного, считал чуть ли не сверхъестественным, чудодейственным доктором целый ряд исключительно замечательных личностей. Среди них все актеры и актрисы Голливуда 20-х - 30-х годов. Начав перечислять, нельзя найти имени, которое бы не было в этом списке. В этом списке замечательные исполнители своего времени, включая Федора Шаляпина. С 16-ти лет этот человек, доктор Макс Вольф, был, если можно так сказать, заводским врачом знаменитого оперного дома Метрополитен опера в Нью-Йорке. Этот человек лечил не только актеров или актрис, писателей, таких, как Соммерсет Моэм, или художников, таких, как Пабло Пикассо, но и политиков. Среди его пациентов были семейство Рузвельтов и Кеннеди. В то время, как сенатор Джозеф Кеннеди, отец президента, водил туда своих молоденьких любовниц в 30-е годы, его сын занимался этим в 50-е - 60-е годы.

Иван Толстой: А в чем завязка сюжета?

Ефим Фиштейн: Это, фактически, некое жизнеописание. Но оно, естественно, не может быть представлено зрителю в таком уплощенном агиографическом виде, как жизнеописание святого. Разумеется, здесь поставлена некая экзистенциальная проблема. После смерти, 92-летний старик стоит перед существенной проблемой - где пребывать его душе? В раю или в аду? Рай оказывается, в нашем исполнении, местом, по-своему, для избранных. Рай первой категории для VIP, для особо избранных людей, как и на земле, собственно говоря, он принадлежит тем, кто чем-то прославился в этом мире. В мире подлунном. В то время как Макс Вольф человек достаточно скромный. Но, разумеется, и в аду ему не быть. Он оказывается среди своих самых обычных пациентов, среди которых были, скажем, негры из Гарлема точно так же, как самые знаменитые актеры, актрисы, писатели или политики. Таким образом, это позволяет провести операцию отчуждения. То есть, жизнь его рассматривается уже с позиций всевышнего - ангела, дьявола, который, разумеется, всячески вторгается в эту жизнь. В его жизни оказываются две женщины. Это его неизменная ассистентка и лаборантка, с которой они вместе создали свой препарат, который должен был помочь продлению жизни, и его жена Эдита. Таким образом, эти две женщины оказываются его спутницами жизни и, в то же время, они представляют собой две сущности любой женской натуры. И именно потому, что они две сущности женской натуры (одна из них тяготеет к светской славе, другая готова вечно ждать знаков внимания со стороны доктора, его верящая и непритязательная спутница жизни), было решено, что петь и играть их будет одна и та же женщина, поскольку, как Всевышний приходит к заключению, в любой женщине есть зачатки того и другого. Поэтому поет и играет одна и та же певица и актриса. К слову сказать, лучшая певица Чехии - Люция Била. Кстати, певицу эту российский слушатель должен, в общем-то, достаточно хорошо знать. Она иногда ездит в Москву, как правило, вместе с Карелом Готом, которого также знает российский слушатель. Автор музыки Онджей Соукуп исключительно талантливый композитор, на счету которого блестяще принятые публикой мюзиклы "Жанна Д'Арк" и целый ряд других. Точно также знаменита и автор текстов Габриэла Освалдова.

Иван Толстой: На тщательно отреставрированных старых фотографиях - русские лица, по большей части неизвестные. Жители парижских пригородов - Булони и Биянкура (или Биянкурска, как шутили из поколения в поколение). В мэрии Булони, давно уже вошедшей в состав Парижа, выставка фотографий из необъятной коллекции парижского историка и собирателя Андрея Корлякова. Рассказывает Дмитрий Савицкий.

Дмитрий Савицкий: Домик этот купил до войны ее отец, Собко, белый офицер, работавший в первые годы иммиграции на заводе Ситроена, а затем для кинофирмы Патэ. Домик был невысок, в два этажа, снаружи увит жимолостью и плющом, внутри же - был чисто русским, с большим сундуком, покрытым шалью, потертыми диванами, зеленой лампой, офицерской шашкой на стене, пианино (ноты раскрыты на том самом полонезе), рыжим абажуром на кухне, с котами, полным собранием сочинений Пушкина, которого хозяйка, Катрин, не читала, было уже трудновато.

Отец с матерью разошлись, и мать, княжна Кочубей вышла замуж сначала за более чем знаменитого и более чем скандального писателя Жоржа Батая, а затем за французского Фрейда - Жака Лакана. В доме этом я нашел альбом фотографий - дореволюционных и, сделанных уже в иммиграции: бывшие офицеры у заводских ворот Ситроена и вечером, во фраках, напомаженные, гладкобритые в каком-то задымленном ресторане. Были и фотографии, сделанные в православной церкви, породистые лица, которых почти и не осталось, русская колония на юге, в Лафовейре, задумчивые девушки прямо со страниц Бунина на школьном вечере в каком-то лицее...

Я вспомнил про Катрин Собко-Кочубей и этот альбом фотографий, разглядывая отреставрированные историком русской иммиграции Андреем Корляковым снимки той эпохи, снимки, которые выставлены в мэрии Булони до 16 октября. Булонь и Биянкур были тем самым парижским пригородом, в котором и селились русские иммигранты...

Сколько работ вы выставили?

Андрей Корляков: Я выставил 54 работы. Тематически, они идут от работы на заводах "Рено". Показываются рабочие около проходных, на конвейере. В 30-е годы, для улучшения конвейера завода "Рено", специалисты, в том числе, и несколько русских, поехали в Америку к Форду, для того, чтобы перенять опыт строительства конвейера. Фотографии показывают весь процесс штамповки и сбора. Например, один из последних дроздовцев, офицер Алексей Капустянский, описывает, как происходила эта работа. Надо было работать не останавливаясь. Это напоминало гайки, которые закручивал Чарли Чаплин в своем фильме. Фотографии русских, таких, как Андрей Браун, изобретатель. Его дочь работала в Париже певицей в кабаре "Шехерезада". Несколько фотографий русских артелей. Кроме этого, шоферы такси, естественно, потому что, все-таки, завод производил автомобили. В те времена, все гаражи, по закону парижских властей, находились в пригородах Парижа. Поэтому из пригородов, в частности, Булони и Бианкура, шоферы по улице Буа де Булонь приезжали в Париж и потом работали в самом городе. Потом из города уже возвращались к себе в пригороды.

Дмитрий Савицкий: Какие-то компании назывались русскими именами?

Андрей Корляков: Компании русскими именами не назывались. Но известная компания, и все ее знают в Париже под названием "G 7", была создана русскими. Русские создали этот синдикат, который находился в доме номер 65 по улице Лителье. Я живу как раз на углу этой улицы. Это гаражи, в частности, был гараж Петухова. Надо отметить, что когда парижские таксисты бастовали, то русские в забастовках не принимали участия. Для них это было немного отталкивающе - это напоминало революцию. Ни рабочие завода "Рено", ни шоферы такси в этих забастовках не участвовали, но были солидарны. Они, в основном, скрывались по домам.

Интересны фотографии генерала, который объезжает спортивных лошадей. Донские казаки создали в Булони свою станицу. Естественно, приход Святого Николая Угодника. В частности, фотография свадьбы, которая прошла в этой церкви. Несколько фотографий, показывающих, как русские живут. В домах была, естественно, иконка, портреты или фотографии вождей белого движения, фотографии, репродукции или гравюры императорской семьи. Выезжали на пикник в Булонский лес, и проводили там много времени. Кто-то выращивал кроликов прямо в своих огородиках. В воскресное время катались на лодках прямо около острова Сеген, где находились корпуса завода "Рено". Кроме этого, фотография, о которой невозможно не сказать. Знаменитая киностудия "Пате" решила снять фильм о русских эмигрантах в самом начале 30-х годов. Они пригласили русских писателей, поэтов, музыкантов, художников (я среди них распознал Константина Алексеевича Коровина) в булонскую студию. Они должны были изображать самих же себя. Но кульминацией этого фильма был шахматный матч между двумя соперниками - "Возрождением", консервативной газетой, и газетой либерального толка "Последние новости". Матч играли Петр Бернгардович Струве (газета "Возрождение") и Павел Милюков (газета "Последние новости"). А арбитром был знаменитый, непобедимый до самой своей смерти чемпион мира по шахматам великий Алехин. Это было невероятно. Все те, кто там участвовал (я распознал Ходасевича, Михаила Цетлина, Бориса Константиновича Зайцева, Марка Алданова, Бунина, Коровина, Одоевцеву), даже они были потрясены тем, что происходило. В Булони можно было пройтись по улицам и видеть все русские надписи на домах. Мне посчастливилось видеть немало русских фотографий повсюду, но в Булони, как ни странно, фотографий меньше всего. В последнее время я был просто потрясен и рассказывал всему приходу церкви Святого Николая Угодника о том, что мне удалось видеть фотографию их церкви, которая существовала до первой мировой войны, потому что во время войны немцы бомбили заводы "Рено", и в церковь попали бомбы. Рядом с русскими буквами церкви висели надписи "Русская поликлиника", "Русский сапожник", "Русская парикмахерская", "Говорим по-русски в нашем магазинчике".

Дмитрий Савицкий: То есть все вывески были по-русски?

Андрей Корляков: Действительно, это был Биянкурск. Здесь селилась эта колония, снимали комнатки по два, по три человека. Большинство - мужчины. Для того чтобы можно было не тратиться на метро или на трамвай и чтобы добираться до проходных завода "Рено". И, естественно, в округе собирались и русские парикмахеры, и маленькие лавочки, где можно было купить соленые и малосольные огурчики, пирожки, блины или съесть борщ, приготовленный руками русской домохозяйки. Тут же, так как мужчины работали на заводе, то, естественно, были прачки. Они ходили по домам. Стучали к русским бывшим военным, собирали белье и, выходя прямо к Сене, ходили на большую баржу, в которой были отверстия, где можно было подогреть воду и постирать.

Дмитрий Савицкий: У вас есть такие фотографии?

Андрей Корляков: Фотографии у меня, к сожалению, только самой этой баржи. Но чтобы в тот момент, когда прачки стирают, такой, к сожалению, нет. Но, между прочим, преемственность идет. Например, Алексей Михайлович Ремизов описывает, как он, выходя из своего дома, а он жил на улице Буало, прямо напротив Ивана Шмелева (недалеко, в 38-м году, там же поселился Владимир Набоков), он выходил из своей квартиры на улицу, внизу сидели прачки и держали на солнце распаренные свои руки, их сушили. Самое интересное, что сегодня, в том месте, где была русская прачечная, стоят автоматические стиральные машины. Ничего не меняется в Париже в течение веков.

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня - Александр Первый. Его портрет представит Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Послепетровская Россия - это, безусловно, европейски ориентированная страна. Этот период росийской истории называется Петербургским. А что в России более европейское, чем Петербург? Деятельность любого из послепетровских российских монархов можно спроецировать на ту или иную европейскую модель - вне зависимости от успеха или неуспеха соответствующей государственной работы. Расписание, повестка дня, вектор развития - были европейскими. Не будем забывать Пушкина: правительство в России - единственный европеец. Насколько укладываются в европейскую парадигму послереволюционные советские годы - вопрос особый и пока нами не обсуждается.

В этой европейской проекции едва ли не более всех - после Петра - интересен государь император Александр Первый. Ключевский писал о нем:

"Наблюдая Александра Первого, мы наблюдаем целую эпоху не русской только, но и европейской истории, потому что трудно найти другое историческое лицо, на котором бы встретилось столько разнообразных культурных влияний тогдашней Европы".

Можно говорить даже не о культурных влияниях, а о разнонаправленных исторических вихрях, знаменовавших конец 18 века. Это была эпоха Великой французской революции и последовавших наполеоновских войн, затянувших и Россию, причем в новой для нее роли спасительницы Европы и влиятельнейшей из европейских держав. Известно, что после разгрома Наполеона Александр Первый потерял интерес к внутренним российским делам. А ведь начинал он именно с этого - с реформационных попыток, когда в 1801 году в возрасте 24 лет вступил на престол после деспотического своего отца Павла; напоминать о том, что Павел был убит в результате дворцового заговора, излишне - все это знают и знали уже тогда, так сказать, из первых рук.

Реформаторские опыты александровского царствования связаны более всего с именем Сперанского. Главное их задание было: ликвидировать традицию произвола власти и построить государственно-общественную жизнь на строгих началах законности. Нечего говорить, что эти реформы не удались в то время, как они не удаются и сейчас. Краткое, но исчерпывающее резюме этой ситуации находим опять же у Ключевского:

"Император и его сотрудники решились вводить новые государственные учреждения раньше, чем будут согласованные с ними гражданские отношения, хотели построить либеральную конституцию в обществе, половина которого находилась в рабстве, то есть они надеялись добиться последствий раньше причин, которые их производили. Мы знаем источник этого заблуждения; он заключается в преувеличенном значении, какое тогда придавали формам правления".

Это называется впрягать телегу впереди лошади: частенько именно сейчас вспоминаемая пословица. Опыт александровского царствования, как и многих других эпох русской истории, доказывает одно: вне развитого гражданского общества невозможны политические и государственные реформы.

Это аксиома, лишний раз подтверждаемая российской историей. Тут в Александре Первом не было ничего специфического. Но о нем можно говорить в другом контексте - связанном не с практикой и прагматикой, а с метафизикой и мистикой власти. В этом контексте он предстает едва ли не интереснейшей фигурой русской истории.

Ключевский в одном месте говорит, что Александр был слабым и злым человеком. Психологическая разработка этого тезиса ведется им очень тонко. Но сам Ключевский, при всей его индивидуальной значительности, был человеком позитивистской эпохи, склонной упрощать явления. Психологический анализ этого русского императора следует углубить; и здесь никак не пройти мимо основного конфликта, основной травмы его жизни - участия, хотя бы пассивного, в отцеубийстве: он знал о заговоре против Павла Первого и не препятствовал ему.

Ключевский один раз и сам прибегнул к напрашивающейся ассоциации: назвал Александра "романтически-мечтательным и байронически-разочарованным Гамлетом". Вот момент истины! Первоначальныый Эдипов конфликт приобрел у Александра, как и у его шеспировского прообраза, сверчеловеческий размах, вышел за рамки интимной персональной трагедии. И наоборот, в сознании - или подсознании - Александра личная трагедия стала общезначимой - необычайно обострила вопрос о власти. Власть как грех, как проклятие - вот тема Александровой жизни: чрезвычайно русская, можно сказать, славянофильская тема.

Общеизвестно, что молодой и либеральный Александр Первый искренне хотел поправить дела в России, но войны с Наполеоном отвлекли его от этой благородной задачи и дали неожиданный результат, сделав его если не правителем Европы, то гарантом ее политического порядка (так называемый Священный Союз). Общая политическая реакция в посленаполеоновской Европе способствовала, мол, его персональной реакции: отсюда мистические настроения, Аркчеев, архимандрит Фотий и прочее. Но можно по-другому всё это увидеть: покончив с необходимыми и громадными делами, Александр очутился наедине с собой, и никакой Наполеон уже не мог его отвлечь от тяжелых дум и кошмарных воспоминаний. Так назывемая реакция второй половины Александрова царствования - это уход человека в себя, и соответственно - от политики, от постылых внешних обязанностей. Аракчеева привлек потому, что тот был верным слугой убитого отца. По этой же причине не трогал декабристов, хотя знал о заговоре всё: он видел в них себя, как Гамлет в короле Клавдии. Строго говоря, Александр не ту или иную политику вел - а номинально оставаясь на троне, ушел с него.

Отсюда же - великолепнейшая из русских легенд: о старце Федоре Кузмиче, который якобы - беглый царь Александр Благословенный. И недаром величайший из русских, Лев Толстой, взялся за разработку этого сюжета, к великой нашей печали не закончив этот труд. Мы бы имели тогда не только национальную эпопею - какова "Война и мир", - но и величайшую из книг русского духовного углубления, русской мистики. Легенда о старце Федоре Кузмиче не может быть доказанной, на то она и легенда, каковые не требуют доказательств. Это плод русского коллективного бессознательного и в этом качестве - ценнейший памятник русской духовной истории.

Иван Толстой: Коллекция рукописей, личных документов и писем из домашнего архива среднего сына Льва Толстого - Льва Львовича Толстого, переданная в дар библиотеке Carolina Redidiva Упсальского Университета в Швеции, систематизирована и введена в научный оборот. Рассказывает Анна Александрова.

Анна Александрова: Рукописное собрание Льва Львовича Толстого - писателя, философа, эмигрировавшего в Швецию в 1918 году вместе с женой - шведкой - урожденной графиней Дорой Вестерлунд, хранил его внук, господин Юхан Павлович Толстой. Видя с начала 1990-х годов интерес петербургских библиографов к этому собранию, по решению общества "Семьи Льва Толстого" в Швеции, в 2004 году оно было передано в дар одной из старейших библиотек Европы.

Вот как вспоминает о своем первом знакомстве с архивом, известный петербургский библиограф Евгений Белодубровский.

Евгений Белодубровский: Было это довольно давно. Меня познакомили с правнуком большого Льва. С внуком Льва Львовича Толстого Юваном Толстым. Абсолютный швед, сухопарый. Но яснополянский дом очень похож - колонны, большие, широкие русские окна, что не похоже на домики в шведской деревне Гюнгста. Действительно, этот самый Юван Толстой, проникшись каким-то, может, ко мне любопытством, хотя я не говорю по-шведски, он не знает ни слова по-русски, но, при помощи моего друга Свена Густавсона, профессора шведского института и профессора Упсала, нам удалось его убедить. Мы поднялись на второй этаж, и там, в углу, стоит дорожный сундук, какой теперь можно купить в антикварных магазинах. Портреты какой-то старушки, какого-то старичка. А под ними стоят севастопольские ружья со штыками, которые мы видели в кино. Он сказал: "Это мой прапра доктор Вестерлунд, это моя бабушка Дора, которая была женой Льва Львовича Толстого". Как они попали, это длинная история. Как он стал настоящим шведом. Он писал романы по-шведски, которые я видел в этом архиве. Он открыл сундук, и на меня пахнул затхлый запах старых бумаг. Но перовое, что я достал - письмо Давида Бурлюка.

Анна Александрова: При первом же обращении к фонду стало ясно, что сам Лев Львович Толстой неоднократно пытался систематизировать свои рукописи и архивы - на них бесконечные правки и пометки разных лет. В одной из записных книжек 1934 года - примечательная запись: сколько мыслей, сколько переживаний, противоречий - хочу собрать мои рукописи и детские. И оставить их после себя, бессмертие: необходимо осуществить..."

Евгений Белодубровский: Все это оказалось теперь доступно. Я приехал в Упсалу, провел там 25 дней. И вот вся его жизнь, это жизнь, которая может быть определена двумя словами, которые мы знаем, когда говорят о Толстом, - энергия заблуждения. Потому что Лев Львович Толстой ездил по всему миру, читал лекции, посвященные творчеству и биографии своего отца. Но получалось обратное. Везде, где он развенчивал Толстого, все возвращаясь из аудитории после него, обращались к творчеству Толстого и были еще больше его поклонниками. Это для него было самым большим разочарованием. В одном из писем он прямо пишет: "Что же я делаю?". Он писал роман, стихи, он был очень хороший скульптор. Природа дала ему очень много. Но всю свою жизнь после 90-х годов, после того, как они с отцом ездили в голодные степи, он стал сомневаться в искренности учения своего отца. Причем настолько, что это поражало всех его остальных братьев и сестер. Хотя дети Толстого - Илья, Михаил, все дочери - они переписывались с ним в эмиграции. И в эмиграции он представлял из себя очень острого антибольшевика. Настолько, что он принял религию Муссолини, сделал его бюст, считал его гением, был против Сталина и, вообще, всеми фибрами души желал, даже не так, как вся эмиграция, желал победы Гитлера. То есть, одно это могло бы нас заставить не заниматься этим человеком. Он слишком недостоин имени своего отца.

Но все не так. Как для врача нет плохих болезней, в этом смысле, для меня это тип очень интересный. Потому что, на самом деле, его заблуждения были искренние. Он даже писал в ООН, претендовал на нобелевскую премию по организации мирового порядка. То есть, при всем своем разброде эта энергия заблуждения высочайшего напряжения. Хотя я с горечью говорю о том, что он был, конечно, слишком злобный, страшный противник инородцев. Считал Россию монархической и был за царя. Была у него особая позиция в деле Бейлиса. Все это так. Но, на самом деле, если бы он не был сыном Толстого, это был бы просто тип политического деятеля. Вот были такие странные люди, которые во всем пытались разобраться сами. А здесь, именно, как сын Толстого, который жил в этой среде, который видел Тургенева, видел Фета, видел очень многих. То есть бесконечно можно читать всю эту странную, умную, талантливую и дурацкую жизнь.

Александрова: Лев Львович Толстой умер в 1945 году. В отличие от отца всю жизнь мечтал разбогатеть, был страстным игроком в карты. В его разбросанной жизни в разных городах и странах его материально поддерживали дети, к которым он вернулся в Швецию в конце своей жизни. Семейная переписка, переписка с издательствами, даже в Советском Союзе в театрах шли его пьесы, русскими посланниками, владельцами пансионатов, у которых он просил материальной поддержки.

Несколько сотен визитных карточек с адресами и фамилиями самых разных домов Европы и Америки, где Лев Львович Толстой был желанен и принят. Принят, прежде всего, как сын своего отца.

Первая часть архива подготовлена библиографом Евгением Белодубровским для публикации в журнале "Толстой Stady", издающемся в Америке.

Российское издательство "Колонна" выпустило книгу Франсуа Жибо "Не все так безоблачно" в переводе Татьяны Кондратович, которая и беседует с автором.

Татьяна Кондратович: Франсуа Жибо - писатель, адвокат, автор фундаментальной трехтомной биографии Луи-Фердинанда Селина, член парижского Кассационного суда, кавалер Ордена Почетного Легиона, коллекционер, меценат и, наконец, просто характерный представитель парижского света. В Павловске, на мраморной доске, где золотыми буквами высечены имена людей, дававших деньги на восстановление дворца, есть и его имя... Как обычно, Франсуа Жибо встречает меня в своей квартире на втором этаже частного особняка, который примыкает к известному парижскому кинотеатру "Пагода", и мы вместе проходим в его кабинет. Бюро Людовика XVI украшает бюст Ленина работы Штауба. На круглом столике среди безделушек я замечаю огромный нож мясника. "Им убили одного пьяницу, а я помог оправдать убившую его жену", - поясняет мне хозяин кабинета.

"Китайцам и собакам вход запрещен" (1998) - первый роман Франсуа Жибо - представлял собой нечто среднее между автобиографией и фантастическим произведением. Его выходу в свет сопутствовал не столь уж частый для современной французской литературы скандал...

Франсуа Жибо: О, это был совсем небольшой скандал, причем он разразился не после выхода романа, а после того, как по нему была поставлена театральная пьеса. Тут же появились многочисленные статьи в прессе, после этого в китайском посольстве и узнали о существовании этого романа, хотя сам роман был опубликован уже пару лет назад. И вот тогда там решили подать на меня в суд, чтобы я изменил название пьесы. Естественно, этот факт только способствовал увеличению количества зрителей, которые жаждали увидеть пьесу, все газеты тоже сразу же стали об этом писать, так как это их чрезвычайно забавляло. В суд подали представители Ассоциации парижских китайцев, и процесс все же состоялся. Меня защищал адвокат Жорж Кешман - один из самых известных в Париже - и мы выиграли процесс. Таким образом, мы оставили за собой право использовать именно это название: "Китайцам и собакам вход воспрещен". Само собой, ни в моем романе, ни в поставленной по нему пьесе не содержится ровно ничего против китайцев - наоборот, скорее, я хотел этим показать, насколько нелепо было видеть это объявление в Шанхае в те далекие времена (кажется, в 60-е годы). Так что все закончилось мирно, и никаких личных неприятностей с китайцами у меня сейчас нет. Более того, я не только сохранил с ними дружеские отношения, но и приобрел новых преданных сторонников и поклонников из их числа. К тому же, роман был вскоре после этого издан в Китае, хотя при переводе название, кажется, все-таки изменили. Но я даже не знаю, как мой роман называется на китайском...

Татьяна Кондратович: Значит, с китайцами вы разобрались, однако мне показалось, что в вашем последнем романе "Не все так безоблачно", который вскоре должен выйти по-русски,, содержатся намеки на российские реалии. Так, например, война между племенами трабузуков и сакаленов начинается в ночь с 21 на 22 июня. Кроме того, вы упоминаете имя Путина...

Франсуа Жибо: Нет, конечно же, нет. В романе нет ничего общего с российской историей, и я вовсе не имел в виду Россию. А если русские вдруг найдут в моей книге что-то им чрезвычайно знакомое - это будет чисто случайным совпадением, ну и, конечно же, комплиментом мне как писателю. Кстати, помимо имени Путина, я упоминаю также и Саддама, и Папу, и еще многих личностей, которых можно охарактеризовать как одержимых какой-либо навязчивой идеей, своего рода безумцев, но безумцев возвышенных. Я точно могу вам сказать, что в моем романе не содержится никаких намеков на русских, я не имею никаких предубеждений ни против русских, ни против самого Путина. Просто один мой герой, сумасшедший, обвиняет психиатра в том, что тот хочет нанести вред его ребенку, объявив его также сумасшедшим. Таким образом, у него становятся виновными все: папа римский, Путин, Носферату, - потому что он не знает, кого выбрать и кто на самом деле виновен в его проблемах... Короче говоря, я пишу в таком типично французском стиле, как бы выворачивая мир наизнанку. В общем, я просто продолжаю французскую традицию...

Мне кажется, что писатели всегда были настроены против окружающей их реальности и критиковали современные им нравы и политику. Естественно, я говорю в первую очередь о великих писателях. Вспомните хотя бы Мольера, Вольтера, Монтескье, классиков 18 века - они все критиковали окружающий мир. То же самое можно сказать и про писателей 19 века - творчество Бальзака или же Золя, например, является ужасным шаржем на общество. О Селине и говорить нечего! Практически вся французская литература стоит на критике, на высмеивании. Таким образом, выявляя скрытые пороки, можно дать людям шанс избавиться от них, измениться в лучшую сторону. Хотя, положа руку на сердце, должен сказать, что к настоящему моменту, общество не так уж сильно изменилось, как, впрочем, и люди...

Татьяна Кондратович: В оригинале название вашего нового романа звучит как "Un nuage apres l'autre" ("За облаком облако"), что невольно навевает ассоциации с романом Селина "D'un chateau l'autre" ("Из замка в замок"). Вы сознательно стремились к такому созвучию?

Франсуа Жибо: Нет, ничего общего с романом Селина этот роман не имеет. Я назвал свой роман так, потому что в нем описывается череда катастроф, которые следуют одна за другой, без малейшего просвета. Герои моего романа хотят сделать как лучше, они стремятся к идеалу, но у них все получается плохо, так что в полном соответствии с заголовком: одно облако сменяет другое, и никакого просвета не видно. Ничего не поделаешь, но жизнь - ни что иное, как череда катастроф, худшая из которых, конечно же, смерть. Создавая своих героев, я как бы расчленил на части свое собственное сознание, свое "я", которое, как и у всех людей, раздирают противоречивые чувства и желания, поэтому если собрать изо всех этих персонажей одного, попытаться сделать этакого "франкенштейна", то перед читателями предстанет моя личность...

Татьяна Кондратович: Тем не менее, ассоциации с Селином в вашем случае неизбежны. Все-таки вы являетесь президентом Всемирного Общества Селининских Исследований, автором трехтомной биографии Селина и, наконец, душеприказчиком его вдовы Селина. Кстати, я слышала, что "Безделицы для погрома" и другие скадально-знаменитые памфлеты Селина собираются сейчас опубликовать в серии "Плеяда" у Галлимара?

Франсуа Жибо: Нет, нет, такого не будет. Я знаю, что очень многие хотели бы увидеть все памфлеты Селина опубликованными, и, возможно, предпринимаются какие-то попытки это сделать, однако мадам Детуш категорически против этого возражает, поэтому такого проекта на данный момент не существует. В свое время мне уже приходилось участвовать в процессе, который я затеял против тех, кто опубликовал памфлеты Селина вопреки воле его вдовы. Тогда меня буквально засыпали письмами с угрозами. А кто посылал эти письма - мы так никогда и не узнали.

Татьяна Кондратович: Я знаю, что вам приходилось участвовать во многих крупных судебных процессах своего времени, наиболее громким из которых, наверное, был суд над африканским императором Бокасой - поскольку последнему, среди прочих, вменялось в вину людоедство... Сейчас, после унификации законодательства Европейского Союза, по многим европейским государствам прокатилась волна своеобразной либерализации в сфере прав и свобод, которая - по крайней мере, если судить по телевизионным репортажам - в первую очередь затронула права сексменьшинств. Однако изменение законов далеко не всегда ведет к изменению реальной ситуации. Случалось ли вам сталкиваться с нарушениями прав сексуальных меньшинств во Франции?

Франсуа Жибо: В целом, гомосексуальность во Франции всегда принималась нормально - во всяком случае, если сравнивать с другими странами, где за это были даже предусмотрены уголовные наказания. Например, брат Людовика XIY был гомосексуалистом, и всем об этом было известно, однако никаких особых проблем это обстоятельство за собой не повлекло. Так что даже исторически так сложилось, что во Франции гомосексуальные отношения как между мужчинами, так и между женщинами, никогда особенно не подвергались запретам...

Но, конечно же, в моей практике мне случалось сталкиваться с преследованиями гомосексуалистов. Другое дело, что эти преследования, как правило, совершались не открыто, а тайно, поэтому их достаточно сложно было выявить. Помню, я рассматривал дело, когда хозяин автомастерской уволил работника после того, как увидел его выходившим из гей-клуба. При этом у сотрудника были прекрасные характеристики, он даже ни разу в течение пяти лет не опоздал на работу. Было довольно сложно доказать мотивацию поступка хозяина, но все же мне удалось выиграть дело, сопоставив все факты.

Или вот еще. Совсем недавно я выступал адвокатом на процессе. Двое юношей шли поздно ночью по Парижу, и на них напали какие-то наглые юнцы, причем причина нападения была только одна: юноши были гомосексуалистами, шли в обнимку, и их поведение вызвало раздражение хулиганов. Нападавшие очень сильно избили моих подзащитных, так что те даже оказались в больнице, но, к счастью, остались живы. Так что в определенной среде у нас до сих пор сохранилось нечто вроде анти-гомосексуального расизма...

Но французские законы защищают гомосексуалистов, как и прочие меньшинства. Никто не имеет права нападать на них, подвергать преследованиям и ущемлять в правах. Парижское общество гомосексуалистов сейчас прекрасно знает свои права. Недавно они добились того, что получили право заключать пакс - это не брак, но гражданский договор, который дает права гомосексуалистам вполне официально жить вместе, то есть они защищены законом, имеют общую собственность, которую даже могут наследовать в случае смерти одного из них. Этот закон был недавно принят во Франции. Кроме того, в налоговое законодательство тоже были внесены существенные поправки: теперь гомосексуальная пара, заключившая гражданский союз, получает точно такие же льготы в уплате налогов, как и обычная гетеросексуальная семья. Однако гомосексуалисты продолжают сражаться за право регистрировать настоящие браки и усыновлять детей. Кстати, новая Европейская Конституция, которую, как вы знаете, французы не приняли, но за которую лично я голосовал, действительно, запрещала любые ограничения и дискриминацию по вопросам секса, религии, расы и сексуальных предпочтений. Правда, дискриминация у нас и так запрещена: нельзя, например, указывать в качестве причины отказа приема на работу национальность, вероисповедание или гомосексуальность человека. И теперь во всей Европе люди все более открыто заявляют о том, что они гомосексуалисты - во всяком случае, в крупных городах. Разве что где-нибудь в провинции положение по-прежнему остается сложным, ибо там еще многие считают гомосексуалистов ненормальными существами. Поэтому люди, придерживающиеся нетрадиционной ориентации, предпочитают переезжать в большие города, где есть специальные газеты, журналы, где их не просто терпят, а, можно сказать, принимают как равных. В Париже уже существует целый квартал, где есть специальные рестораны, кафе - квартал Марэ, улица дез Аршив - там по ночам кипит особая жизнь, и даже магазины ориентируются в первую очередь на гомосексуалистов. Мэр Парижа недавно открыто заявил, что он гомосексуалист. И это огромный прогресс! Это означает, что в психологии людей за последнее время произошли определенные сдвиги, если уж они проголосовали за человека нетрадиционной сексуальной ориентации.