Смешанные браки — частное, можно сказать, интимное, и в то же время очень важное для всего мира явлении. Казалось бы, пресловутая глобализация должна была унифицировать культуру и тем самым примирить этнические и этно-конфессиональные разногласия. Получилось же совсем наоборот: соприкосновение разных культур привело к конфликтам, и это при том, что современное общество практически нигде уже не является однородным. По мнению специалистов, в этой ситуации залогом будущего благополучия становятся смешанные браки как основа взаимопроникновения различных цивилизаций.
Мария Котовская, профессор Института этнологии и антропологии Российской Академии наук, изучает проблемы современной интеграции на российском материале: «Сейчас усиливается иммиграция таджиков, узбеков и также населения, приезжающего из наших регионов Северного Кавказа. И здесь, конечно, мы сталкиваемся с веером проблем. Плохо говорят по-русски, а иногда даже вообще не знают русский язык. Вторая сложность: к нам едет устраиваться на работу отнюдь не элита, и приезжают люди, которые стремятся не только заработать деньги, но и осесть, войти, интегрироваться в структуру Москвы. И, видимо, противостояние, отталкивание, непонимание, незнание приводит к тому, что тем же иммигрантам, конечно, легче обосновываться отдельно, отделяться, устраивать так называемые "этнические карманы", стремиться сохранить свою этническую общность в Москве — им так проще выжить. Если мы посмотрим, как происходит с мигрантами в других странах мира, это практически везде так происходит: с одной стороны, конечно, процессы модернизации и глобализации, а с другой стороны, — на их фоне локальные культуры и культуры вообще стремятся к сохранению собственной этнической идентичности, к собственному культурному своеобразию».
Эмиграция — ситуация маргинальная
«Здесь мы можем коснуться вот такого феномена, о котором очень часто говорят, — это заключение браков. В таких смешанных семьях проникновение культур идет на самых глубоких, интимных структурах человеческой личности. Поэтому всегда этнологи, социологи считали, что чем больше смешанных браков, тем более интегрированы культуры, тем меньше возможностей проявления различных этнических фобий. На самом деле события в той же Югославии показывают: огромный был процент смешанных браков, начался конфликт — и семьи стали распадаться. То же самое происходило в Грузии — такие семьи вынуждены были приезжать в Москву, потому что их не принимала ни одна из сторон, то есть они оказывались маргиналами. И, может быть, это резкое снижение заключения смешанных браков связано во многом с тем, что люди просто боятся оказаться в положении изгоев. С другой стороны, определенное количество смешанных браков создаются только для закрепления в Москве. И, как правило, мы можем говорить, что основная масса мигрантов, гастарбайтеров — это все-таки мужское население, мужчины в цветущем возрасте, которые действительно стремятся к браку, стремятся к созданию семьи. И вот, пожив какое-то время с русскими женщинами фиктивным браком, они просто уходят, расстаются и заключают настоящие, как они часто говорят, истинные браки с женщинами, которые являются выходцами из их этнической группы, которые знают их культуру, понимают обычаи. Если внешность москвичек, вообще русских женщин привлекает, то очень многие их качества не принимают. Они считают, что москвички очень корыстны, очень амбициозны, москвички не склонны к ведению хозяйства, не хотят подчиняться мужу. Основная масса людей, приезжающих на заработки в Москву, — это молодые люди, женщины и мужчины, и они общаются с определенными кругами. Очень распространенная история, когда женщина приходит продавцом в какой-то частный магазин или торгует на рынке, и потом у нее складываются отношения, завязывается роман с владельцем, который сам выходец с Кавказа. Естественно, а с кем же она будет еще общаться? И складывается вот такая неполноценная семья. Потому что это не настоящая семья — родственники и родители никогда не примут жену-христианку. Или у многих уже на родине остались семьи, которые они называют "истинная семья", где есть дети, воспитанные в традиции ислама. А здесь женщина занимает очень маргинальное положение, она не имеет никаких прав — ни юридических, ни законодательных, и очень маленькие права чисто человеческие», — заключает Мария Котовская
Вообще, в этой ситуации всего временного — временной работы, временного места жительства — вполне возможно, что временные отношения тоже по-своему естественны. Мария Котовская называет эту ситуацию маргинальной и в социальном, и в этническом, и в культурном отношении: «Человек нигде — и сразу всюду. Люди не чувствуют себя защищенными, не укореняются. Таким людям удается осесть в Москве, дети их часто учатся в общих школах. Естественно, из-за того, что родители плохо говорят по-русски, плохо знают культуру, дети часто отстают в учебе, и многие из них понимают, что им очень сложно будет вырваться наверх. И складываются отношения противостояния, отношения агрессии к москвичам как носителям русской культуры, и к русской культуре. Процесс адаптации не должен идти только с их стороны. Мы должны понять, что мы сами должны быть лояльными и понимать специфику их культуры».
И все-таки Мария Котовская считает, что следующее, уже укорененное поколение приезжих не будет испытывать того культурного дискомфорта, что их родители.
Пример Франции
Однако именно второе поколение молодых эмигрантов вышло с погромами на улицы французских городов. Этот факт комментирует Наталья Крылова, ведущий научный сотрудник Центра социологических и политологических исследований Института Африки: «Я хочу сказать, что есть некоторый иной еще механизм, участвующий в этом процессе. Вот этим детям, которые поступают в школу, им же приходится еще бороться за свои права не только через преодоление другого, чужого, как сейчас принято говорить, в данном случае — французского. Они ведь, на самом деле, культурные мутанты, на них в равной степени давит и груз родной культурной традиции. Они маргиналы еще в том смысле, что они стараются де-юре жить по законам республиканской Франции, а де-факто он живут по законам своей общины, то есть по законам Корана. Это очень крутой замес проблем, которые выдвигает им и принимающее общество, и общество их традиционное. Ведь выступают с беспорядками молодые, и выступают те молодые, которые, как правило, уже представляют второе поколение иммигрантов. Казалось бы, они уже настолько интегрированы в это общество, они уже учились во французских школах, но французская сторона очень болезненно относится именно к ним, именно их, что называется, задирает.
В этом смысле очень показательны франко-магрибинские смешанные браки, которые участвуют в этом процессе. С начала 90-х годов 10 процентов заключенных браков во Франции были браки француженок с арабами, в основном — магрибинцами. Именно француженок с магрибинцами, реже – наоборот. По этому поводу были большие дебаты, обсуждался вопрос, можно ли использовать термин "раса" в официальных документах. Вообще стоял вопрос о том, что, может быть, имеет смысл дать разрешение женщинам-француженкам оставлять за своими детьми от смешанных браков галльские фамилии, иначе они могут просто все превратиться в Мохаммедов через очень короткий исторический промежуток времени. Но вот почти две трети семей распадались именно из-за несоответствия семейных и религиозных традиций.
А что касается африканцев, вывозящих русских женщин во Францию, скорее всего, они уезжают к родителям. И вот там либо эта смешанная семья очень сближается, либо она распадается, потому что женщина приезжает в европейскую культуру, близкую ей по духу, по расе, а он приезжает все-таки в свою африканскую семью, которая там уже осела».
«Удачный смешанный союз — венец интеграции»
Наталья Крылова приводит такой пример: «Похороны африканца — это процедура, которая длится многие дни и которая требует огромных материальных затрат. Потому что, по обычаю, это должно быть очень сложной и долгой церемонией, на которой должны побывать все близкие, а вот поесть приезжают все, даже незнакомые, просто знающие, что в этом доме умер человек. И, естественно, русскую женщину эту безумно возмущает. Дальше, русскую женщину очень раздражает медлительность и совершенно другое восприятие времени и пространства у того же африканца. Ей самой нужно устраиваться, зарабатывать деньги, она рассчитывает на то, что это будет делать и ее избранник, а получается, что он предпочитает, предположим, такой же образ жизни — кочевой от одного умершего родственника и знакомого к другому, особенно не обременяя себя. Очень важно понять, что ислам — это не только религия. Очень трудно себе представить, что в начале XXI века молодую магрибинку на территории, предположим, Парижа могут запереть, заточить в стенах дома ее братья только потому, что она хочет выйти замуж за француза. Существует великое множество литературы, уже магрибинской литературы, издающейся во Франции, на французском языке, и это очень драматические сюжеты, это очень трагические сюжеты. Женщина-магрибинка, которая вынуждена существовать и там и здесь, и она не существует не там и не здесь, она находится под гнетом и семьи, и своего французского бытия. А уж что говорить о множестве француженок, которые вышли замуж за жителей стран Северной Африки, а после развода они просто не имеют возможности воспитывать своих детей, потому что они у них элементарно похищаются и отправляются в Алжир, на родину к родителям мужа. А без смешанных союзов настоящей интеграции не происходит. Я хотела выделить еще драматизм и внутри североафриканского француза, и внутри чистого француза. Может быть, здесь есть даже вот эта вот французская ослабленность, о которой говорят сами французы. Французы уже и не работают. То, что у нас называется немецким словом "гастарбайтер", — это синдром небезопасный. Что касается француженок, которые вступают в браки с североафриканцами, то здесь это диктуется физиологической предрасположенностью и желанием иметь достойное потомство от здоровых людей. Этот процесс неизбежен. Удачный смешанный союз, пусть он даже удачный один из трех случаев, — это все-таки венец интеграции».