К 50-летию речи Хрущева на ХХ съезде партии; Какой бизнес считать в стране "малым" и какой – "средним"? Белоруссия и Россия: сходство и различия политических и общественных процессов; К 300-летию со дня рождения Бенджамина Франклина

Сергей Сенинский: Ровно 50 лет назад, 23 февраля 1956 года, на закрытом заседании ХХ съезда КПСС Никита Хрущев выступил со своей недолго остававшейся секретной речью, разоблачавшей культ Сталина. Спустя полвека сторонники и противники Хрущева, сталинисты и антисталинисты, историки и неисторики продолжают подводить итоги начавшейся тогда борьбы за десталинизацию - и страны, и мира. Об этом - материал моего коллеги Владимира Тольца.



Владимир Тольц: Если для писателей и их читателей правда прячется в деталях описания, то массовый потребитель исторического знания и обслуживающие его историки склонны находить ее в широте и смелости обобщений и выводов, а также в параллелях минувшего и настоящего, порой решительно игнорирующих подробности того, что же на самом деле происходило в прошлом. Многочисленные нынешние публикации, связанные с полувековым юбилеем хрущевского разоблачения на 20-м съезде культа Сталина, в которых часто смелость суждений авторов может соперничать разве лишь со степенью незнания ими деталей происходившего 50 лет назад – яркий тому пример. Поэтому заслуживает особого внимания и уважения предпринятая Международным «Мемориалом» попытка синтеза научного знания полувековой давности события с очевидной потребностью создания в общественном сознании моста между антикультовским докладом Хрущева и сегодняшней повседневностью.


«1956-2006: бывшее и несбывшееся» - так называлась публичная дискуссия, проведенная недавно мемориальцами в Москве. Историк, председатель правления общества «Мемориал» Арсений Рогинский говорит побывавшей на этой дискуссии моей коллеге Кристине Горелик:



Арсений Рогинский: Был 20 съезд. На съезде Никита Сергеевич произнес свой знаменитый, великий, судьбоносный, называйте как хотите, доклад. Что за доклад? Просто про Сталина. Весь доклад был посвящен тому, чтобы Сталина стереть из массового российского сознания, советского. Там было, собственно говоря, несколько сюжетов. Сюжет первый: Сталин утверждал, что он продолжает дело Ленина, а на самом деле, и нам Никита Сергеевич рассказал, что не только не продолжал дело Ленина, а на самом деле извращал дело Ленина и все делал против дела Ленина. Вторая идея: Сталин был террорист, то есть Сталин правил при помощи террора, и он совершил чудовищные преступления против страны, против отдельных людей. Третья идея: вот вы все говорите и Сталин говорил (вы говорите, потому что Сталин этому научил), что войну мы выиграли благодаря Сталину, а на самом деле, и дальше Никита Сергеевич сказал все, что думает по этому поводу, что на самом деле мы выиграли войну не благодаря Сталину, а вопреки Сталину. И дальше, конечно, Сталин думает, что он замечательно возглавлял социалистическое строительство, на самом деле ничего не понимал и руководствовался какими-то глубоко ложными идеями. Мощный антисталинский заряд выпущен в мир, весь мир перевернулся. Французская компартия - одно, итальянская компартия - другое, еще какая-то компартия - третье. Мировой социалистический лагерь, все бушуют, всех штормит – ужас.


Прошло 50 лет, что же мы видим, когда глядим в сознание наших с вами сограждан? Конечно, может Сталин и извратил дело Ленина, но нам до этого Ленина дела нет, по барабану нам этот Ленин, по барабану революция, нет ее в массовом сознании. И что он там делал со своей партией – это тоже безразлично. Это просто стерто, выкинуто и никто об этом кроме Зюганов не думает, а Зюганов думать не хочет, потому как боится. Сталин - террорист. Конечно, да, Сталин был жестокий. Плохо. Жестокость – это вообще плохо. Русские (советские) люди, мы ведь совсем не жестокие. Плохо. И вот эта сталинская жестокость, сталинский террор, они ведь есть, они существуют в массовом сознании. Но в силу миллиона причин, о которых можно сегодня говорить, эти репрессии, этот террор, этот кошмар, этот ад – все это куда-то передвинулось в затылок, на периферию общественного сознания, а может хуже, чем на периферию. Да, было, но самое ли это важное? А что же самое важное? Кто же выиграл войну – Сталин выиграл войну, конечно, Сталин выиграл войну. А что касается соцстроительства и всякого такого, что же говорить - Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой – это ребенок знает сейчас. И вот когда мы смотрим на это все вместе, то один вопрос: кто же тогда победил – Никита Сергеевич Иосифа Виссарионовича или наоборот? Выясняется, что через 50 лет о Никите Сергеевиче мало кто знает, мало кто вспоминает, а рейтинг Иосифа Виссарионовича от 27 до 53% вырастает, и даже по самым скромным подсчетам, по крайней мере, треть населения твердо убеждена, что Сталин хороший.



Владимир Тольц: Почему это происходит? – спрашиваю я у одного из тех, кто на 20-м съезде сам слушал секретную тогда антисталинскую речь Хрущева, у бывшего помощника президента СССР Анатолия Сергеевича Черняева.



Анатолий Черняев: В своем дневнике по поводу какой-то очередной ленинской годовщины 21 января какого-то года, я не помню, я записал: что осталось от Ленина? Связь с Октябрьской революцией, с какой-то революционной романтикой, со свержением старого царского строя. Почти ничего. Мифология, какие-то идеологические остатки. Что осталось от Сталина? Все. Сталин создал систему, причем систему не только экономическую, не только социальную, не только политическую, он создал идеологическую систему, в которой воспитан был народ и выращен был, поколения были выращены в этой системе. И эту систему, психологически утрамбованную Сталиным, можно поломать только реальными преобразованиями. Вот до тех пор, пока мы не создадим реальную базу для демократии, когда люди будут сыты, довольны и когда будут действительно равные шансы у всех жить благополучно, а не только у олигархов, вот тогда будет исчезать это почитание порядка, который создал Сталин, и который люди отождествляют с равенством и с отсутствием этого безобразия, которое творится сейчас в связи с этим феноменальным, уже превзошедшим латиноамериканские критерии разрывом между богатыми и бедными. Вот в чем дело – это психология.


Второе: советская власть очень многое отменила в старой культуре. Но тот же Сталин понимал, что без людей культуры, без интеллекта ему не построить, не реализовать самого того плана, который он задумал. И он стал восстанавливать и создавать свою интеллигенцию. С помощью, между прочим, прежней великой русской культуры. Конечно, она приспосабливалась, она адоптировалась, она трансформировалась в мозгах. Но она же имеет самостоятельную ценность. И через школу, через вузы, через интеллигенцию эта культура продолжала жить. Советская система не отменила великой русской культуры. А вот то, что произошло в наше время – это отменило и уничтожило великую русскую культуру. А вместе с ней и нравственность, понимание своей истории, желание знать свою историю, уважать свою историю, считаться со своей историей. Это на уровне культуры теперь воспринимается. Люди не хотят знать, что было при Сталине и что он наделал, им наплевать, им это неинтересно. Больше того, не потому что они говорят - у меня времени нет заниматься Сталиным, просто потому, что они не подготовлены к тому, чтобы понимать свою историю. Вот в чем дело. То есть материальный базис, который толкает к воспоминанию о прошлом, когда колбаса была за 2.20, и разрушение великой русской культуры, которое создает убожество в мозгах, которое психологически уродует людей. Вот как я объясняю для себя это.



Владимир Тольц: А вот что говорит, сравнивая прошлое и настоящее, моя коллега и соавтор по изучению истории ХХ съезда доктор наук Елена Зубкова.



Елена Зубкова: Это десять лет назад, когда мы отмечали сорокалетие 20 съезда, все кланялись в пояс Никите Сергеевичу за замечательную критику Сталина. Десять лет назад Хрущев был главной фигурой, тогда про Сталина как-то не вспоминали, мы все были безумно благодарны Никите Сергеевичу. Вспомните эти знаменитые посиделки в Горбачев-Фонде, посвященные сорокалетию 20 съезда. Это было понятно. И вот прошло 50 лет после 20 съезда, а 50 лет – это очень лукавый срок, это лукавая цифра, когда многие вещи превращаются в мемориал. И очень обидно, что на постаменте стоит Сталин, хотя тоже вещь понятная.


Мне кажется, что то, что происходило десять лет назад, было более правильным, потому что было более человечно. Тогда еще были живы люди, которых мы называем детьми 20 съезда. И вот та история 20 съезда, которая была 10 лет назад – это была очень личная история, это была история, написанная через воспоминания, это был мой 20 съезд, это было мое время. Люди говорили о том, что они тогда пережили и что это значило потом для них. Это была романтическая история 20 съезда и романтическая история преодоления Сталина. Она была в чем-то очень человечная. Сейчас прошло десять лет, появилась куча публикаций по этому поводу. Но очень интересная вещь: миф о 20 съезде живет сам по себе, как и положено мифу, он по-другому жить не может, а история 20 съезда тоже живет сама по себе и эти вещи совершенно не пересекаются. Поэтому сейчас, когда что-то о съезде говорят люди те, которых мы называем политиками или их интеллектуальная обслуга, что в принципе одно и то же, они повторяют те ходы, которые были десять лет назад.



Владимир Тольц: Так считает доктор исторических наук Елена Зубкова. Другие нынешние мнения о ХХ съезде в ближайшем выпуске программы «Разница во времени».




Какой бизнес считать в стране "малым" и какой – "средним"?



Сергей Сенинский: В России, наряду с малым бизнесом, вскоре может появиться и средний бизнес. Точнее, обнаружиться... Никакой ошибки здесь нет. Дело в том, что в действующих российских законах о предпринимательстве отсутствует само понятие и критерии "предприятия среднего бизнеса". К малому бизнесу – за исключением финансовых или добывающих компаний – относят предприятия, на которых работают до 100 человек, а годовой оборот не превышает 15-ти миллионов рублей (примерно полмиллиона долларов, по нынешнему курсу). Наш первый собеседник заместитель председателя комитета Государственной Думы по экономической политике Елена Панина:



Елена Панина: Надо ввести в закон понятие, которого у нас до сих пор нет, но которое присутствует практически во всех развитых странах мира. Это понятие – средний бизнес.



Сергей Сенинский: Елена Панина возглавляет в Государственной Думе Экспертный совет, который разработал проект нового российского закона – "О развитии малого и среднего предпринимательства".



Елена Панина: Смысл наших предложений состоит в том, чтобы не только иметь понятие малого бизнеса, но иметь все те градации малого и среднего предпринимательства, которые приняты в мире.



Сергей Сенинский: Нормы законодательства каких стран оказались ближе к российским условиям?



Елена Панина: Наши предложения ближе всего к законодательству таких стран как Италия, Франция, Германия, Польша, Чехия. То есть ближе к странам Европейского союза. Мы несколько отличаемся от Соединенных Штатов Америки. Там вообще средний бизнес – это полторы тысячи работающих. В наших условиях, российских, - это все-таки крупное предприятие.



Сергей Сенинский: В Германии сегодня зарегистрированы более 3-х миллионов 300 тысяч предприятий, 80% которых относятся к малому и среднему бизнесу. Из Бонна – президент Федерального союза предпринимателей Германии Реми Рэдли:



Реми Рэдли: В Германии все предприятия разделяются на малые, средние и крупные. Так, малое предприятие имеет до девяти сотрудников, а ежегодный оборот – до 1-го миллиона евро. К средним относятся те, на которых заняты от 10-ти до 250-ти человек, а ежегодный оборот – до 50-ти миллионов евро. Наконец, все, что превышает эти показатели, считается крупным бизнесом.



Сергей Сенинский: Подобная схема – и в Польше. Из Варшавы – директор Института предпринимательства и самоуправления Кшыштоф Краевский:



Кшыштоф Краевский: Польша является членом Европейского Союза, и поэтому мы руководствуемся правилами единого европейского рынка. Наиболее простое разделение - по количеству работающих. Есть микропредприятия – до 10-ти работников, малые предприятия – до 50-ти, и средние предприятия - до 250-ти человек...



Сергей Сенинский: Разработчики нового российского законодательства предлагают почти такую же формулу, особо выделяя самые мелкие предприятия.



Елена Панина: В первую очередь, это - микробизнес, часто семейный, где работают до 10 человек. И мы примерно определили для него годовой оборот, то есть объем реализуемой продукции, в 20 миллионов рублей в год.



Сергей Сенинский: Если первая группа – микробизнес, микропредприятия, то, видимо, собственно "малые" попадают в следующую?



Елена Панина: Дальше – малый бизнес: до 100 человек работающих и оборот - до 300 миллионов рублей в год.



Сергей Сенинский: По вашим оценкам, какова сегодня доля предприятий именно малого бизнеса, с одной стороны, в объеме экономики России, а с другой – в структуре занятости?



Елена Панина: Если говорить о малом бизнесе, в общем объеме валового внутреннего продукта это примерно 10-12%. По количеству занятых в экономике - 30-35%, может быть даже до 40%, работают именно в малом бизнесе.



Сергей Сенинский: В статистике других стран обычно приводятся общие показатели – для малого и среднего бизнеса в целом. Польша:



Кшыштоф Краевски: Доля малых и средних предприятий постоянно меняется, но в целом мы можем говорить о том, что такие фирмы создают сегодня примерно 48% ВВП страны...



Сергей Сенинский: В Германии – вклад малых и средних предприятий в экономику примерно на том же уровне – 50% ВВП.



Реми Рэдли: По данным за 2004 год, более 82 % вообще всех предприятий Германии относились к категории малого и среднего бизнеса, причем малые составляли почти половину. Их персонал составляет более 70% всей работающих в стране. Другими словами, главный работодатель в Германии - малый и средний бизнес. Именно это - хребет немецкой экономики...



Сергей Сенинский: В самой крупной экономике мира – американской – доля предприятий малого и среднего бизнеса составляет примерно 40-45%.


Всего компаний малого бизнеса в США – более 23-ёх миллионов. Из них лишь 100 тысяч имеют штат, превышающий 100 человек. Во всех остальных – работников значительно меньше. Более того, 17 миллионов компаний из упомянутых 23-ёх являют собой индивидуальный бизнес, то есть предприятие, состоящее из одного человека. Но к малым в США относят и те предприятия, которые в России считались бы уже крупным бизнесом, даже не средним. Из Вашингтона – сотрудник Национальной администрации малого бизнеса Роб Юнич:



Роб Юнич: Речь идет о предприятиях, в которых занято не более 500 работников. Конечно, подавляющее число предприятий малого бизнеса имеет значительно меньше сотрудников. Что касается оборота или доходов, то это не имеет принципиального значения, кроме лишь нескольких видов деятельности. Но в целом, если на вашем предприятии менее 500 работников, оно квалифицируется как малый бизнес.



Сергей Сенинский: Предложения разработчиков нового российского закона – в части определения предприятий "среднего" бизнеса.



Елена Панина: Средний бизнес, по нашим, российским меркам, - это численность работающих от 100 до 250, или 300 человек - здесь у нас пока спор с Минэкономразвития. Я все-таки настаиваю, чтобы было "до 300 человек". И оборот - до 500 миллионов рублей в год.



Сергей Сенинский: Представим, что законопроект – примерно в его нынешнем виде - станет законом... Как тогда, по вашим оценкам, можно будет определить объем участия в экономике предприятий уже "малого и среднего бизнеса", а не только малого, доля которого в ВВП России сегодня – 10-12%?



Елена Панина: В категорию "малый и средний бизнес" в России, по численности работающих, попадает 95% всех предприятий. А если сравнивать вклад в ВВП, то это примерно 45% - предприятий "малого и среднего" бизнеса и порядка 55% - предприятия "крупного" бизнеса.



Сергей Сенинский: Такое соотношение, само по себе, уже мало чем отличается от европейских или американского.


Одно из положений проекта нового российского закона предусматривает, в частности, обязательное размещение части государственного заказа на предприятиях именно малого и среднего бизнеса.



Елена Панина: Базовый закон называется «О развитии малого и среднего предпринимательства в Российской Федерации», мы заложили там "20% от госзаказа", которые должны направляться на распределение среди предприятий малого и среднего бизнеса.


В конце прошлого года Государственная Дума приняла федеральный закон «О государственном заказе», и там есть норма - 15%. Ну, в конце концов, 5% - не такая уж большая разница.


Самое главное - определить механизм, каким образом вот эти 15% или 20% будут попадать, в качестве госзаказа, к малым и средним предприятиям. Каким образом малые и средние предприятия (пока – только малые, раз у нас формально нет еще "средних") могут допускаться к участию в конкурсе на распределение этих средств и так далее, то есть механизм должен быть определен.



Сергей Сенинский: Малый и средний бизнес – и государственные заказы. Конкурентное их распределение или некие квоты - в качестве прямой и непосредственной государственной поддержки?



Реми Рэдли: Нет, со стороны государства такой прямой поддержки в Германии не предусмотрено. Более того, мы выступаем категорически против. Такая практика нарушила бы сам принцип свободной экономики, ибо предприятия стали бы зависимыми от государства.


Разумеется, те или иные фирмы в Германии получают время от времени заказы и от государства, но это базируется на свободной конкуренции предприятий и не зависит от какой-либо государственной квоты...



Сергей Сенинский: Новая градация малого и среднего бизнеса в России, по идее, предполагает и новые налоговые льготы – либо вместо ныне существующих для малого бизнеса, к котором занято менее 100 человек, либо в дополнение к ним. Вопрос, относящийся к компетенции Министерства финансов. Еще несколько месяцев назад мы говорили о новой схеме градации с заместителем министра финансов России Сергеем Шаталовым:



Сергей Шаталов: Такая градация выглядит вполне разумной. Но ориентироваться только на численность вряд ли правильно. Через "микрофирму" с тремя сотрудниками можно, например, перепродавать сотни тысяч тонн нефти. Если будут установлены дополнительные критерии, скажем, по объему выручки или аналогичные, то можно будет уточнять режим налогообложения. На мой взгляд, максимально льготный и максимально простой налоговый режим должен все-таки устанавливаться именно для микробизнеса.


Что касается малых и средних предприятий, то важнее упрощенная система учета и отчетности - с выравниванием налоговой нагрузки, по сравнению с другими участниками рынка. Вопрос, конечно же, очень непростой. Но в любом случае мы не заинтересованы в том, чтобы создавать налоговые "предпосылки" для реорганизации или дробления бизнеса.



Сергей Сенинский: В проекте нового закона ограничения предлагаются и по численности, и по объему выручки. А одна из предполагаемых статей предусматривает, что закон вступает в силу с 1-го января 2007 года...



Белоруссия и Россия: сходство и различия политических и общественных процессов



Сергей Сенинский: Белоруссию многие считают самой близкой к России страной из бывших советских республик. Имея при этом в виду не только географию...


Конечно, создание Союзного государства России и Белоруссии, несмотря на многолетние переговоры и планы перехода на единую валюту, по-прежнему остается проблематичным. Но в чем именно проявляется сегодня сходство и различие политических и общественных процессов в России и в Белоруссии? Об этом – в материале Людмилы Алексеевой...



Людмила Алексеева: В чем мы Белоруссию обогнали? Например, в развитии института частной собственности, в открытости внешнему миру. Но в чем-то Беларусь выглядит как опытная площадка для российской политической верхушки. Например, в построении вертикали власти. Этот эксперимент президент Лукашенко начал раньше, чем это случилось в России, и больше преуспел и в обуздании средств массовой информации, и в полном подчинении своей воли парламента и судебной системы, и в приведении к покорности бизнеса. Неудивительно, что законы, принимаемые в последнее время в России, поразительно напоминают уже действующие в Белоруссии. Например, совсем недавно принятый у нас закон о некоммерческих общественных организациях во многом списан с уже действующего там образца. Наблюдая, как действует вертикаль власти в Белоруссии и каким образом реагирует на ее действия гражданское общество, можно представить себе, к каким последствиям приведут аналогичные действия российской власти в этом направлении. Эти мысли пришли мне в голову во время беседы с сотрудником Белорусского Хельсинского комитета Дмитрием Маркушевским о положении некоммерческих общественных организаций и оппозиционных политических партиях в Белоруссии. Несмотря на очень сильное давление на них властей, вплоть до закрытия, вплоть до арестов руководителей и активистов и даже их таинственных исчезновений, общественная жизнь в Белоруссии не замерла. Преследования способствовали сплочению и общественных организаций, и политических партий. Вот что говорит об этом Дмитрий Маркушевский.



Дмитрий Маркушевский: Скорее всего не только то, что мы занимаемся правозащитной деятельностью, нас сплотило, а то, что мы столкнулись с одинаковыми проблемами. Это проблема существования правозащитных организаций, когда правозащитники защищают себя. Мы прилагаем совместные усилия к мониторингу выборов и других процессов, которые затрагивают права человека. И мы делали совместные программные заявления, издавали совместные доклады, доклады только улучшались от наших совместных действий. И я думаю, что совместный мониторинг выборов, который проводили практически все правозащитные организации Белоруссии, показал политикам, которые участвовали в этих выборах, пользу от совместных усилий. И недавно прошедший в Белоруссии Конгресс демократических сил, на котором был избран единый лидер, единый кандидат от демократической белорусской оппозиции, показал готовность демократических сил Белоруссии к совместным действиям и зрелость.



Людмила Алексеева: К какой партии принадлежит этот кандидат?



Дмитрий Маркушевский: Был избран Александр Милинкеич. Хотя он был выдвинут партией Белорусский народный фронт, сам он является беспартийным. Он помогал расти гражданским организациям, общественным организациям, он занимался развитием региональных инициатив. Он возглавлял белорусскую ассоциацию ресурсных центров.



Людмила Алексеева: То есть получается так, что ваша политическая оппозиция предложила как кандидата на будущих выборах человека из гражданского общества, не от политических партий.



Дмитрий Маркушевский: Да, появился тот человек, в котором и политики увидели личность, способную сплотить различных людей. Политики, которые сейчас поддерживают единого кандидата, представляют и партию коммунистов, и партию социал-демократическую, и любой направленности, Объединенная гражданская партия, например.



Людмила Алексеева: Вы говорите, что в мониторинге выборов и других ваших совместных действиях участвуют и ликвидированные организации. Но ведь раньше они имели какие-то средства для своей работы, а сейчас они не имеют этих средств и все-таки продолжают работать.



Дмитрий Маркушевский: Их вынудили уйти в подполье, и они вынуждены не иметь юридических адресов, не работать в офисах, а работать на дому. Эти люди продолжают защищать права человека именно на своем энтузиазме. Многие люди работают параллельно где-то.



Людмила Алексеева: Или пенсионеры?



Дмитрий Маркушевский: Или пенсионеры. Или получают неформальную поддержку из других общественных организаций или из других источников.



Людмила Алексеева: Какие именно организации были закрыты?



Дмитрий Маркушевский: Большая волна прошла, начиная с 2003 года, и она в первую очередь коснулась правозащитных организаций, таких как правозащитный центр «Весна», который был ликвидирован за активное наблюдение во время президентских выборов, Центр правовых исследований, Центр конституционализма. Эти те организации, которые занимались исследованиями в законодательстве, предлагали улучшение, изменения.



Людмила Алексеева: И этим раздражали верховную власть?



Дмитрий Маркушевский: Да. Или такая организация с говорящим названием «Права и помощь населению».



Людмила Алексеева: А эта организация чем власти рассердила?



Дмитрий Маркушевский: Причин для формального закрытия можно найти много. Сама же организация кроме правовой помощи населению занималась активно и общественным расследованием известных дел об исчезновении политиков и журналистов в Белоруссии.



Людмила Алексеева: Это разгром коснулся только правозащитных организаций, а скажем, организации, которые работают с социальными проблемами - помощь инвалидам, детским домам и так далее, таким организациям дают возможность работать?



Дмитрий Маркушевский: Они не сталкиваются с непосредственным давлением и если взять статистику ликвидированных, то такие организации практически не попали под нож в период этой кампании. Но в ухудшение всей ситуации условий для существования гражданского общества просто самоликвидировались.



Людмила Алексеева: Почему?



Дмитрий Маркушевский: Например, они не могут сейчас получать беспрепятственно иностранную прежде всего помощь для своей деятельности, это и помощь денежная, которая потом направляется тем, кто нуждается в этом – это и инвалиды, и дети, и больные.



Людмила Алексеева: Источник финансирования этих организаций за границей был перекрыт. Каким образом?



Дмитрий Маркушевский: Были внесены изменения в законодательство и теперь любые инициативы, проявляемые на местах в Белоруссии, но при поддержке средств, получаемых из-за рубежа, должны быть одобрены или зарегистрированы правительством. Пример можно привести, когда Белорусский Хельсинский комитет, получив много отзывов о необходимости проекта по помощи бывшим военнослужащим, о правовой помощи, социальной, подал проект и получил одобрение европейского сообщества. Правительство Белоруссии заявило о нецелесообразности помощи бывшим военнослужащим.



Людмила Алексеева: А само правительство белорусское финансирует такие проекты или может быть богатые люди? Понятно, что они боятся давать деньги правозащитным организациям, но организациям инвалидов они тоже боятся помогать?



Дмитрий Маркушевский: Конечно, мы занимаемся в соответствии с хельсинским актом гражданскими и политическими правами. Но и с той суммой жалоб, а их более двух тысяч в год получает Белорусский Хельсинкский комитет, большинство все же касается социальных проблем. И это прежде всего жалобы от незащищенных слоев населения – это пенсионеры и инвалиды. Само наличие этих жалоб показывает, что проблема есть. Я не могу и не хочу сказать, что государство не выделяет средства инвалидам.



Людмила Алексеева: Нет, я имею в виду не государственную помощь, а некоммерческим организациям, которые этим занимаются, они выделяют средства или этим только чиновники занимаются?



Дмитрий Маркушевский: Есть предприятия, которые иногда выделяют средства некоммерческим организациям. Целенаправленно государство выделяет самим пострадавшим. Но явно, что и тех, и других средств недостаточно.



Людмила Алексеева: Так что, получается, борьба с некоммерческими организациями отрицательно отразилась на положении довольно широкого слоя людей.



Дмитрий Маркушевский: Да, и прежде всего незащищенных слоев, уязвимых слоев населения. Общественные организации создаются не для самореализации тех, кто в них работает, кто участвует в общественной деятельности, а для помощи решения непосредственных проблем в обществе, как проблемы с правами человек, так и проблемы пенсионеров и инвалидов.



Людмила Алексеева: Видите ли вы какие-то перспективы для выживания гражданского общества в Белоруссии или его ждет постепенное умирание?



Дмитрий Маркушевский: Гражданское общество выживет, если ему не мешать. Второй необходимый критерий или условие для этого – нельзя изолировать страну, иначе те ростки, которые будут находиться в каком-то замкнутом пространстве, они, конечно, могут умереть.



Людмила Алексеева: То есть у вас довольно грустные представления о возможности выживания гражданского общества в вашей стране?



Дмитрий Маркушевский: Не грустные. Я уверен или надеюсь, что все-таки и страна и общество не будут изолированы и не будет доведено то давление, которое оказывается на общественные инициативы, до невозможного существования каких-то инициатив в обществе.



Людмила Алексеева: Что поражает при сравнении ситуации в оппозиционных партиях России и Белоруссии? Давление у нас на эти партии гораздо слабее, но в оппозиции царит разброд, а в Белоруссии произошло сплочение. Президентские выборы у них 19 марта этого года и уже давно выдвинут общий кандидат от оппозиции, которого готовы поддерживать и левые, и правые. Некоммерческие общественные организации в них уже испытали на себе действия закона, который у нас вступит в силу только первого апреля. И гражданское общество в Белоруссии выжило, несмотря на лишение самых активных организаций регистрации и большинства какого-то финансирования. Время покажет, будут ли в России впредь развиваться события по белорусскому сценарию и с точки зрения стратеги властей, и с точки зрения ответной реакции общества на эту стратегию.



К 300-летию со дня рождения Бенджамина Франклина.



Сергей Сенинский: Недавно исполнилось 300 лет со дня рождения Бенджамина Франклина, американского ученого, дипломата, писателя и бизнесмена. Он находил способы сделать обыкновенные печи – менее дымными, а правительства – менее коррумпированными. Он создавал местную полицию и международные союзы, общественные библиотеки и законодательные собрания. Его подпись стоит под самыми важными для истории государства Соединенных Штатов документами. Биографы считают, что в нем соединились добродушный юмор, приверженность демократическим ценностям и философский прагматизм, которые и создали уникальный характер современного американца. Из Нью-Йорка – Марина Ефимова:



Марина Ефимова: Бенджамин Франклин был, как известно, одним из отцов-основателей Соединенных Штатов, дипломатом, общественным деятелем, ученым, писателем. А также - наставником молодежи. Марк Твен сказал про него: «Франклин намеренно и злостно испортил жизнь каждому американскому мальчишке. Он написал свою биографию в форме инструкции сыну. И, после этого, каждый отец мог говорить своему отпрыску: «Смотри, Бенджи это сделал, значит, и ты можешь!». Что же, собственно, сделал Бенджамин Франклин? Коротко говоря, он создал образ американца. Во всяком случае, образ янки. Рассказывает, в документальном фильме о Франклине, профессор Гордон Вуд.



Гордон Вуд: Его история поразительна. Он был младший сын младшего сына в пятом поколении. А по тогдашним законам, все наследовал старший сын. И жизнь Франклина была бы предопределена, если бы он, 18-летним юношей, не закинул за плечо котомку и не ушел искать счастье в столицу, Филадельфию. И там, через 15 лет, он стал одним из самых богатых людей города.



Марина Ефимова: Как же ему, мальчишке, прибывшему в Филадельфию с несколькими монетами в кармане, удалось добиться такого успеха? Главное объяснение то, к которому имел претензии Марк Твен. «Я был страшно бережлив, - пишет в автобиографии Франклин, - я полностью сосредоточился на бизнесе. А, главное - перестал надеяться на быстрое обогащение. Я понял, что ремесло и терпение - вернейшая дорога к богатству». Но вот что рассказывает участник нашей передачи историк Фред Андерсен.



Фред Андерсен: В автобиографии Франклин изобразил себя человеком, прошедшим весь путь лишь благодаря добродетелям. Трудись, будь бережливым, не имей дурных привычек. И это была правдивая история его жизни, но рассказанная не до конца. Потому что в каждый критический момент жизни Франклину помогал какой-нибудь богатый и влиятельный человек. Это ни в коем случае не отменяет заслуг Франклина. Просто прибавляет ему еще одну – умение вызывать доверие богатых и влиятельных людей.



Марина Ефимова: Надо сказать, что Франклин и не скрывал те невинные трюки, которые помогли ему добиться успеха в бизнесе, в собственном издательском деле.



Диктор: «Я заботился не только о том, чтобы в реальности быть деловым, толковым и энергичным. Но и о том, чтобы эти качества были всем заметны. Например, покупая бумагу для печатни, я вез ее через весь город, непременно, сам, и, непременно, на скрипучей тачке, так, чтобы все меня заметили. Работая по вечерам, я садился у окна и, видя мое трудолюбие и неутомимость, торговцы часто предпочитали покупать товары у меня, а не у моих конкурентов.



Марина Ефимова: Пресловутое понятие «имидж» появилось в Америке только два века спустя. Но ввел его Бенджамин Франклин в середине 18-го века. Предприимчивые янки писателя Вашингтона Ирвинга в его «Юмористической истории Нью-Йорка», которые вытесняют с берегов Гудзона неповоротливых голландцев и суровых квакеров, произошли от Бенджамина Франклина. Обаятельный янки Марка Твена, который при дворе короля Артура привязывает рекламу на спину странствующих рыцарей, произошел от Бенджамина Франклина. Более того, знаменитая строчка поэта Роберта Фроста: «Сосед хорош, когда забор хорош», написанная поэтом на рубеже 20-го века, на самом деле, тоже, принадлежит Франклину. Он напечатал этот афоризм, серди сотен других, в своей филадельфийской газете, знаменитом «Альманахе бедного Ричарда».



Диктор:


Возлюби соседа, но не сноси забор.


Рыба и гости начинают пахнуть на третий день.


Лучший способ узнать о недостатках девушки – хорошо отозваться о ней в обществе ее лучшей подруги.


До женитьбы, держи глаза открытыми, а после нее - закрытыми.


Величайший монарх на самом гордом троне все равно сидит на собственной заднице.



Марина Ефимова: Почти все афоризмы Франклина были присвоены народом. И не только за мудрость и здравый смысл. Но и за то шутливое моральное попустительство, которое особенно пришлось по душе читателям середины 18 века, скованным пуританской моралью. Франклин легко прощал людям их слабости, и за это люди легко прощали слабости ему. Способность Франклина убеждать людей была неправдоподобной. Он выработал ее в себе чтением сократовских диалогов, и усвоил то, что он называл «сократовским методом спора» - не конфронтацию, а манипулирование.



Диктор: «Я начал добиваться своего, как только сменил выражения «несомненно» и «всякому ясно», на выражения «может быть» и «мне кажется». Я не возражал противнику сходу, но сначала отдавал должное его аргументам, и только постепенно, примерами и доводами подводил его к осознанию его неправоты. Эта скромная манера спора дает и еще одно преимущество. Если ты сам оказываешься не прав, тебе гораздо легче сохранить лицо.



Марина Ефимова: В маленькой филадельфийской таверне, в закрытой комнате, каждую пятницу собиралось странное общество. 24 ремесленника - сапожники, кузнецы, лавочники - под предводительством печатника и издателя Бена Франклина, обсуждали прочитанные книги, брали уроки риторики, составляли какие-то секретные планы. Правда? dиски они пили, как нормальные ремесленники, но, все равно, подозрительно… Они называли свое сборище «Клуб Джанта». Об этом клубе - профессор Андерсен.



Фред Андерсен: Это было абсолютно ново для колониальной Америки, где добиться чего-то можно было только через связи с богатыми людьми или с людьми, облеченными властью. И, вдруг, группа небогатых безвестных людей начала использовать еще незнакомую тогда силу – силу группы, коллектива. И, в складчину, с помощью сборов, осуществлять одну общественную задачу за другой. Они сформировали добровольные пожарные команды, построили городскую больницу, замостили и осветили улицы и создали первую в Америке публичную библиотеку. Это было использование коллективной силы в масштабах гения. Недаром говорят: «Гений общителен». Это была кооперация равных для достижения целей, непосильных для одиночки. И на этом была построена Америка 19-го века.



Марина Ефимова: Гений общителен. Не знаю, насколько это верно для всех гениев, но это была чуть ли не главная характеристика гения Франклина. Даже научные эксперименты с электричеством Франклин немедленно превращал в общественное дело. Точнее – в развлечение.



Диктор: «Я ставлю опыты с электричеством и демонстрирую их друзьям и знакомым. Они становятся в круг, держась за руки, и я пропускаю через них небольшой электрический заряд, вызывая смех мужчин и визг женщин. Они приходят толпами, чтобы участвовать в моих опытах».



Марина Ефимова: Когда Франклин доказал, что молния, даже, если это выражение Господней ярости, является электрическим разрядом и ее можно отвести в землю с помощью железной проволоки, церковь обрушилась на него за то, что он покушается на власть Всевышнего. Но поздно. Хитрый Франклин уже добился публичной демистификации молнии.



Диктор: «Если Господь разрешает людям защищаться крышами и стенами от дождя, снега и града, то, возможно, он не будет возражать против защиты от молнии?



Марина Ефимова: Церковь приумолкла и громоотводы начали входить в обиход. 1774 год, Нью-Джерси. На улицах бушуют толпы. Колонисты восстали против новых налогов – на марки, на стекло, на краски, на чай. Толпа сжигает дома английских налоговых чиновников. Назревает революция. В богатом особняке, у камина сидят Бенджамин Франклин, только что вернувшийся из Англии, и его единственный и любимый сын Уильям, молодой губернатор Нью-Джерси. Франклин, уже знаменитый публицист и ученый, провел в Англии 7 лет. Жена умерла, не дождавшись его возвращения. Сына он не видел 2 года.



Сцена из фильма:


- Есть только два выхода из ситуации, отец. Один – примирение с Англией. Другой – анархия, ужас гражданской войны. И я не понимаю, как ты можешь выбирать войну.


- Вилли, страна насквозь коррумпирована. Связь с ней отравляет наше молодое государство.


- Ничто не заставит меня забыть долг и изменить его Величеству.


- Похвально. Но есть еще и другой долг. Сыновний. И он важнее политики.



Марина Ефимова: Это был их последний разговор. Франклин никогда больше не видел сына. Уильям Франклин принял сторону Англии, Бенджамин Франклин принял сторону Америки. Двигали ли им только патриотизм и чувство справедливости? Или, отчасти, мстительные чувства к английской аристократии? Дело в том, что во время его последнего пребывания в Англии, его публично позорили на заседании Парламента за довольно нечистый политический трюк – публикацию в Америке личных писем английского политика. «Sly American», - назвали его там, - «Лукавый американец». Рассказывает профессор Уильям Леннарт.



Уильям Леннарт: Франклин был великим государственным деятелем, великим изобретателем, блестящим мыслителем. Но он легко разрушал все вокруг себя для того, чтобы создать что-то новое. Он разрушал старый английский аристократический порядок для создания демократии. Старые отношения - ради новых, собственную семью - ради своей новой жизни, новой роли. И он никогда не простил сына, разрушил отношения с самым дорогим, самым близким человеком.



Марина Ефимова: 1777 год. Война за независимость. Франклин – знаменитый революционер. Его подпись стоит под Декларацией Независимости. Ему 71 год. Его жена, его друзья, его братья, все умерли. Дочь приглашает его поселиться у нее в доме, по-старчески. Вместо этого, Франклин принимает дипломатическое поручение Конгресса ехать в Париж и склонить королевский двор к союзничеству и помощи США.



Уильям Леннарт: Его действия в качестве посланца в Париже – результат всего, что он постиг за свою предыдущую жизнь. Вся мудрость, все манипуляторство и лукавство, терпение, внимание, способность уловить нужный момент, все было использовано. Эта миссия стала кульминационным моментом его жизни.



Марина Ефимова: Франклин бы уже знаменит во Франции своими опытами с электричеством и своими афоризмами. Но поразительно, что он сразу понял, каким его хотят увидеть французские интеллектуалы и аристократы. Он снял парик и модное английское платье, надел американский домотканый камзол и енотовую шапку и таким сошел с корабля к встречавшей его толпе. Ни дать, ни взять добрый квакер, благородный дикарь из молодой, свежей страны. На парижской улице люди шептали друг другу: «Боже, кто этот крестьянин, с такой аурой благородства?!». Дамы были от него без ума, а он – от них.



Диктор: «Мадам Брийон? Нет, мадам Бриллиант! В Писании - 10 заповедей. Я бы ввел еще две. Плодитесь и любите друг друга. Может ли моя преданность этим двум заповедям компенсировать неспособность следовать некоторым другим? Например, «Не возжелай жену ближнего своего». Мне кажется, кто-то из отцов церкви говорил, что лучший способ избавиться от грешного желания – удовлетворить его. Подскажите мне, мой милый исповедник, как далеко я могу зайти в следовании этому совету?».



Марина Ефимова: Франклин в Париже вел сложные маневры в опасных водах придворной дипломатии. Он дал повод французам думать, что Америка может пойти на мировую с Англией. Он дал повод англичанам думать, что американцы добились от Франции того, чего хотели. И он добился всего. Помощи от Франции и согласия Англии на мирные переговоры. И в последний момент он снова пошел на лукавство. Он скрыл от французов сроки переговоров. И это позволило Соединенным Штатам заключить с Англией мир без участия Франции, на очень выгодных для Америки условиях. Профессор Андерсен, не смущает ли Вас, что человек, сформировавший, по общему мнению, американский характер, всех, в общем, так или иначе предал? Он бросил жену одну в Америке на семь последних лет ее жизни, не приехал на ее зов и дал ей умереть в одиночестве? Он предал Англию, хотя был убежденным англоманом. И он пожертвовал интересами Франции, как только добился от нее помощи, без которой американская революция не смогла бы победить?



Фред Андерсен: Большой соблазн упрощать Франклина. Рисовать его слишком хорошим или слишком плохим в то время, как он был сложным. Он, например, опубликовал письма английского политика не для личной выгоды, а надеясь отвлечь на этого одного политика возмущение колонистов и, тем самым, спасти отношения с Англией. Он пожертвовал интересами Франции, понимая, что этим сохраняет баланс сил в мире. Что бы он не делал, им всегда руководило некое величие замысла. Он был сложным человеком, и он был гением.



Марина Ефимова: Бенджамин Франклин - единственный отец-основатель Соединенных Штатов, чья подпись стоит под тремя важнейшими историческими документами: под Декларацией Независимости, под договором о союзе с Францией и, наконец, под документом, который для всего мира является примером гениального компромисса, сумевшего соединить интересы всех слоев общества молодой страны, - под американской Конституцией. Профессор Андерсен, я где-то прочла, что если представить отцам-основателям современную Америку, то, вероятно, только Франклин мог бы ее принять.



Фред Андерсен: Это чудная идея, воскресить Франклина. Да, действительно, Вашингтон был бы разочарован тем, что нарушена социальная иерархия. Джефферсона, мечтавшего о стране мелких бизнесов и мелких фермеров, возмутили бы корпорации. Но Франклин, с его способностью адаптироваться, нашел бы себе применение. К тому же, его бы обрадовало то обстоятельство, что он все еще герой. Уж он нашел бы способ получить с этого свой процент.