Любовная лирика высокой поэзии, как правило, рассказывает об отношениях идеальных, несбыточных. И в то же время она формулирует представление о красоте — идеале целого народа. В этом отношении персидская традиция самая устойчивая, поскольку ее каноны формировались на протяжении десятков столетий. Однако понять и оценить ее в полной мере обычному читателю достаточно трудно.
И дело не только в сложности перевода, но и в самой поэтической образности. Некоторые пояснения на примере поэтов Индии, писавших на персидском языке, дает иранист, доктор филологических наук Наталья Пригарина: «Литературные произведения требуют комментирования. Изумление высказал Фет, который занимался переводами газелей Хафиза. У него есть такое одно замечание к его же собственному переводу, там сказано, что "глаза твои — жестокий негр — сыплют стрелы". И он пишет такой комментарий к словам "жестокий негр": "Это настоящий прыжок с седьмого этажа, какая прелесть, как это необыкновенно". А для персидского читателя нет такой вот неожиданности невероятной, потому что там употреблено слово, которое значит "черный зрачок", он же на персидском языке является синонимом слова "человек"».
Наталья Пригарина поясняет эту сложную образность: «Не всегда реальность порождает поэтический образ, большую роль играет условность. Очень много мистических коннотаций, потому что поэзия связана с суфизмом — мистическим течением, и те образы влюбленного, возлюбленного, красавицы, красоты — все перекодированы на отношения между человеком и Богом.
Эта позиция очень символична. Я сравню два двустишия из разных времен. Я буду говорить о поэте Мирзе Галибе, который жил в XIX веке, — он такой же классик индийской литературы, как Пушкин:
Меч в руке, пена на губах…
Палач идет в мою сторону —
Добрая весть.
О, мечта Галиба о смерти,
Добрая весть тебе.
Если взять словарь, то выясняется, что слово "палач" есть такое уже словарное значение — это жестокая красавица. Все красавицы в этой традиции необычайно жестокие. И, казалось бы, все ясно с этим, если бы мне не попалось еще одно такое двустишие, которое принадлежало поэту XVII века по имени Сармад. Этот Сармад был родом из Ирана, и он прибыл в Индию. И когда он сошел на берег, он увидел необыкновенно красивого юношу, в которого он страшно влюбился. И влюбившись в этого юношу, он впал в мистическое состояние — раздал все товары, которые у него были с собой, сорвал с себя одежду и ходил голым по городу. И отец юноши сжалился над бедным Сармадом и отдал ему в ученики красавца, вместе с которым всю жизнь он потом путешествовал. История эта кончается печально, потому что Сармада обвинили в том, что он неправильно произносит молитвы мусульманские, бросили в тюрьму и должны были казнить. Сармад, ожидая казни написал такое двустишие:
Возлюбленный с обнаженным мечом в руке
Приблизился ко мне.
В каком бы обличье он ни был,
Я узнаю его.
Для него здесь возлюбленный — это палач. Это самый настоящий палач, который идет отрубать ему голову — и который ему эту голову и отрубил. То есть источником этого образа Галиба послужила совершенно реальная история Сармада. Образность эта очень странная. Хотя, наверное, это понятно, потому что палач, получатся, очень близкий человек. Конечно, палач ближе всех. Кстати сказать, близость к сонной артерии — это один из центральных образов этой поэзии: ближе ко мне, чем моя сонная артерия. А палач перерубает эту сонную артерию. Здесь очень много перекличек. И за всем этим стоит история мистицизма и мистические концепции, когда тот, кто лишает тебя жизни — самый дорогой для тебя человек, так же как возлюбленная » .
Персидская газель
Любовные чувства — обязательная тема классической газели, в которой присутствует обязательная персона страстного влюбленного, его недостижимая возлюбленная, неопределенного пола и статуса. Но голос в газели всегда принадлежит верному влюбленному, и тот вечно один в мире, очерченном и очищенном его страстью.
О персидской газели рассказывает Наталья Чалисова, иранист, кандидат филологических наук: «Персидская газель совершенно неправильно представлена в переводах, потому что адреса газели во всех русских переводах — это красавица, возлюбленная. Это связано с неизбежностью обозначения рода в русском языке. Центральная оппозиция в персидской газели — это не оппозиция между мужчиной и женщиной, а это оппозиция функциональная — между любящим и возлюбленным. Естественно в газели, когда персона влюбленного — это поэтическая персона поэта, а собственно героем газели является виночерпий, тюркский раб, гулям. Идеал красоты воспеваемый — мальчик в начале пубертации, то есть мальчик, у которого появились первые признаки пушка на лице. Вот это — идеал красоты. Естественно, это ни в коем случае не означает, что культура Ирана была гомосексуальной. Просто поэтизировался тот объект, который был представлен в ситуации. Идеальная ситуация чтения газели — это ситуация придворная, ситуация пира, на котором женщины не присутствовали. В глоссарий всегда выносится Юсуф — библейский Иосиф — символ женской красоты. Но почему? Юсуф служит символом красоты, а уж кому она досталась — мальчику или девочке, мужчине или женщине — это вопрос второстепенный».
Наталья Чалисова объясняет, что газель устроена таким образом, что по иерархии красота и любовь выше, чем пол: «Конечно, образов юношей очень много, и есть масса газелей, которые просто начинаются словами "о, отрок". Кроме того, описывают пушок — хатс; второй его смысл — вязь, письмена, поэтому — здесь имеет место уподобление почерку.
Когда твои губы окружил почерк губар,
То твоя красота расцвела.
Но я боюсь, как бы этот губар не превратился в почерк куфи.
(Губар — это пыль, куфи — это почерк парадных надписей, огромные, прямые, тяжелые буквы.)
Когда твой пушок уподобится почерку куфи,
То красота напишет тебе указ об отставке.
Персидская поэзия очень изощренная. Но я бы не стала связывать это с тем, что она обращена к юноше. Идеальным адресатом газелей является прекрасное существо. Любая газель, ее прочтение в конечном итоге зависит от того, кто читает. И любовь возникает в человеческом сердце вследствие красоты объекта любви. Поэтому в поэтической проекции чем лучше и убедительнее описана красота, тем более мотивированным предстает поведение обезумевшего безутешного влюбленного, к которому "любовь пришла и опустошила дом", как сказано в одном стихотворении».
«Ротик, крошащий сахар»
Наталья Чалисова рассказывает о каноне описания красоты: «В этом каноне нет, собственно, признаков пола. Отмечено 19 частей красоты. Лицо как таковое являло лик — подобный арабской луне, а арабская луна еще ярче, чем обычная луна, нечто огромное, ярко-оранжевое и потрясающего великолепия. Волосы, лоб, брови, глаза, ресницы. Нос факультативен. Дальше — зубы, губы и рот — это разные феномены красоты (губы — внешние, рот — внутренний). "Ротик маленький, но великого достоинства, изобилен, как груз сахара". То, чтобы ротик был крошечным — это требование канона. А что он изобилен, как груз сахара, указывает сразу на две его характеристики — сулит сладость поцелуя и то, что он красноречив. "Ротик, крошащий сахар" — это ротик, который расточает сладостные речи. "Подбородок у нее в ожерелье из влаги со лба" — значит, капельки испарины на подбородке входят тоже всегда в описание красоты, потому что они благоуханны, испарина, как и слюна, поэтизируется. Дальше — родинка и пушок. Тело состоит из шеи, груди, где описывается не форма, а белизна кожи в распахнутой рубахе. Описывается стан, талия, пальчик на руке, предплечье и голень ноги. Вот газель Хафиза о красоте:
Сияние лунной красоты
От вашего блистающего лика.
Вода для лика прелести
Из колодца вашего подбородка…
Дальше описываются глаза:
Никто в эпоху твоих нарциссов
Не получил прибытка от благочестия.
Лучше уж не пытаться продать трезвость
Вашим пьяницам.
Всегда описываются прекрасные глаза — «пьяные глаза» (в русском языке самое близкое к этому — «томные глаза»).
С утренним ветерком пришли
Букет цветов со своих ланит.
Пусть донесется до нас аромат
С земли вашего сада.
Здесь сад — это сад красоты. Вообще красота — вещь прекрасная и грозная.
Каждый прекрасный лик
Стрелами ресниц, крючьями локонов
Ловит сердца он, пронзает сердца он,
Терзает сердца.
И поскольку это всегда война и охота, персидская классическая традиция предполагает полную безнадежность в любви, и поэтизируется именно это. Есть очень много стихов в жанре рубаи, где речь идет и о вполне успешном завершении предприятия, и даже…
Сбылось мечтанье сердца.
Вот мы вдвоем — я и подруга.
На ветвях радости
Цветут моих желаний розы.
Она пришла вчера, и так была нежна.
Сказала "сделаю" и сделала все так,
Как и сказала.
А газели — это жанр, специально посвященный описанию страдания. И любовь чем безнадежнее, тем она прекраснее. В иранской "Ромео и Джульетте" ("Лейли и Маджнуне") весь конфликт связан с тем, что Маджнун оказывается в итоге влюбленным не в Лейли, а в свой образ влюбленного. Есть знаменитая сцена, когда Маджнун отказывается от встречи с Лейли, потому что она мешает ему думать о Лейли. Во эта обреченность любовного чувства, она так хорошо позволяла в газели выражать страдания человека в мире. Это — стихи о несчастной любви человека к миру » .