Мужчина и женщина. Феномен мачизма

Тамара Ляленкова: Порой в социо-культурной жизни возникают ситуации неожиданные, однако, по-своему закономерные. Скажем, в большинстве традиционных культур эталонный мужской образ всегда наделялся чертами сильного производителя. Это настолько привычный, затертый стереотип, что в последнее время о нем даже перестали упоминать. Если бы не появился латиноамериканский мачо – не просто сексуально активный мужчина, а социальный герой, причем, несмотря на всю свою брутальность, вполне интернационального толка.


Феномен мачо – тема сегодняшней программы, над которой будут размышлять доктор филологических наук Андрей Кофман и испанский филолог Белен Кастильо Седано.


Об испанских корнях и американских обстоятельствах, сформировавших характер мужчины-мачо, рассказывает Андрей Кофман.



Андрей Кофман: Испанец – это прежде всего воин. На этой основе и выковался мужской стереотип, который мы будем называть идальго. Это прежде всего высочайшее чувство чести, это спесь, которая вовсе не являлась мифом, это высочайшая религиозность, но также это и то, что испанцы зовут «арроганси» (то есть хвастовство, похвальба), соответствующее самосознание себя в мужской ипостаси – вот этот идальгический комплекс и лег в основу мачизма.


Но мачо – это уже нечто сформировавшееся на землях Америки. Дело в том, что вся история Америки представляет собой цепь грандиозных изнасилований. Архитип конкисты, когда конкистадор взламывает девственное пространство, он вновь и вновь, вновь и вновь воспроизводился. И поэтому сами латиноамериканцы говорят о своей «бьоленсии» (насилии) как о своего рода мировидении.


И, наконец, воспитанное у индейцев в течение многих-многих веков отношение к женщине как к вещи, которую можно продать, подарить. В этом отношении уместно вспомнить историю знаменитой доньи Марины, которая была переводчицей у Кортеса. Ее звали Малиналь, она родилась в семье вождя, отец ее умер, мать вышла замуж, у них родился сын. А дело в том, что там действовало право первородства, и по этому праву Малиналь должна была унаследовать достояние матери плюс своего отца. Тогда они взяли эту девочку и продали индейцам другого селения. Эти индейцы другого селения продали ее индейцам табаско. Девочка подросла, стала наложницей вождя, переходила от вождя к вождю. Потом, когда пришел Кортес, Малиналь подарили в составе 20 девушек испанцам. Кортес ее сначала подарил своему капитану Порта Карреро, и когда он отослал Порта Карреро с дипломатической миссией в Испанию, он взял эту донью Марину (так ее окрестили) себе в наложницы, она родила от него сына. И когда Кортес уже женился официально, он ее отдал замуж за своего соратника Хуана Харамильо. И она была вполне счастлива и довольна под конец жизни, что сочеталась браком, все было в порядке. Эта Марина верно служила сначала этим индейским касикам, была верной наложницей Порта Карреро, была верной наложницей Кортеса, стала верной супругой Харамильо, и это воспитано было в индейских женщинах. И, соответственно, передалось и испанцам, потому что испанцы завели себе просто гаремы из индейских наложниц.


Вот, собственно, тот фон, на основе которого и сформировалось то, что называется мачо. «Мачо» – это испанское слово, означающее «самец» просто. Но это слово, естественно, перешло уже из разряда зоологии, скажем так, в разряд этики и стало обозначать настоящего мужчину, в котором абсолютно доминирует мужское начало, связанное с презрением к смерти, к опасности, с презрением к женщине.


Очень часто женщинам представляется в образе зоологических, анималистических сравнений - кобылицы, ослицы и так далее, и тому подобное, а мужчина, значит, их объезжает. Более распространено немножко зоологическое «домар» - это оседлать. На фольклорном материале это очень интересно видно, как преобразовывается вот этот комплекс идальго в комплекс мачо. Латиноамериканский или креольский фольклор, то есть фольклор, условно говоря, белого происхождения, естественно, возник на основе жанров, перенесенных в Америку. Среди них основной жанр – это «коплас» (четверостишия). Мужчина играет в испанской коплас страдательную роль, но вот это то, что для латиноамериканского фольклора неприемлемо.


Испанская коплас:


Если от того, что я тебя люблю,


Ты хочешь, чтобы я принял смерть,


Этого ты не дождешься, я не буду умирать,


Если живет другой.


И мексиканский вариант:


Если от того, что я тебя люблю,


Ты хочешь, чтобы я принял смерть,


Умри ты, ибо я не хочу умирать,


Если ты будешь жить.


Еще одна тенденция – это явно выраженное усиление испанских силовых мотивов. Появляются в Латинской Америке целые серии коплас такого бравадного содержания:


Будь проклят тот, кто мне желает зла.


Если это женщина, то пусть она умрет.


Если это мужчина, я его переброшу


Через самую высокую стену.


Так, собственно, мы видим, как на фольклорном уровне формируется вот эта норма мачистская. Но одновременно происходит ее формирование в культуре. В этом смысле характерен опыт Мексики. Впервые в работе Самуэля Рамоса 1934 года этнотипом он считает мексиканского мачо: агрессивность, неуспокоенность и глубочайший комплекс неполноценности. Именно Самуэль Рамос первым сказал, что мачо – это на самом деле маска человека, глубоко неуверенного в своей силе, человека – культурного межеумка, человека, который все время находится в состоянии собственного самоутверждения. А вслед за тем вот эти мысли развил нобелевский лауреат, знаменитый философ Октавио Пас. Он говорит про мачо: «Это власть, обособленная в своей мощи, не имеющая ни отношений, ни связи с внешним миром».


Мачо является воплощением фаллического начала. Все остальное, весь окружающий мир – это открытое. И вот задача мачо – как бы вскрыть, взломать, изнасиловать окружающий мир, проникнуть в него, расколоть, сохранив при этом полную свою замкнутость. Чисто мексиканское, но это действительно нечто, что абсолютно определяет их менталитет, - это понятие «чингон». «Чингон» - это насильник, но это не просто грубый насильник, который за углом изнасиловал женщину. «Чингон» - это просто отношение к жизни.



Тамара Ляленкова: Вы как-то объясняете популярность такого образа мачо для европейской культуры? Тоска по архитипу?



Андрей Кофман: Безусловно. Дело в том, что в мачо выражено чисто мужское архитипическое начало. Голый, неприкрытый архитип, это своего рода квинтэссенция мужского начала. Собственно, само слово «мачизм», оно же сравнительно недавно пришло и стало известным. Мне кажется, что любой мужчина где-то должен ощущать свою мужскую нормальную ипостась, особенно в век феминизма, в век наступления, достаточно агрессивного, женщины по всем фронтам. Естественно, не может вызвать одобрение феминизация мужчины.



Тамара Ляленкова: Откровенно говоря, именно этим двум обстоятельствам – феминизации мужчин и возросшей маскулинности женщин – я поначалу и приписывала популярность такого не типичного для современного европейского общества образа. Однако, по мнению моей следующей собеседницы, Белен Кастильо Седано, на ее родине понятие мачо имеет вовсе не положительную, а отрицательную окраску.



Белен Кастильо Седано: Мы страдаем из-за этого, женщин я имею в виду. Можно сказать, что в последние 25 или 30 лет ситуация намного улучшилась. Наши мамы не были в университете, очень редко бывает: «Кто твоя мама?» - «Моя мама – доктор (или юрист)». Этого не бывает, то есть мы почти первое поколение, которое училось в университете. У нас совсем близко были эти женщины, которые были подчиненными и которые зависели от мужа. И моя мама не хочет этого для меня.



Тамара Ляленкова: Есть какой-то культурный стереотип идеального мужчины-испанца?



Белен Кастильо Седано: Можно сказать, это Дон Хуан. Он такой симпатичный кабальеро, умный, смелый, наверное. Человек, который любит разных женщин, но, в конце концов, хорошо выбирает, конечно. На самом деле это стереотип, то есть то, что бывает в Испании, не только в Испании бывает.



Тамара Ляленкова: По мнению Белен Кастильо Седано, усиление мачистских качеств в современных мужчинах – вовсе не проявление тоски по мускулистому архитипу. Скорее это мужская реакция на участие женщин в социальной жизни.



Белен Кастильо Седано: Я думаю, не каждый мужчина готов понять, что мы, современные женщины, уже решили, что не будем ждать, чтобы появился мужчина, чтобы все решать в нашей жизни. И на самом деле поступают неправильно из-за этого, то есть не каждый мужчина готов понять, что его жена будет зарабатывать больше, чем он. И из-за этого появился некий герой у мужчин, который дома ведет себя неправильно, потому что чувствует себя ниже. Для них, наверное, маленький конфликт, потому что мы, в конце концов, животные. Потому что мы, женщины, например, когда спим с мужчиной, спим у него на плече, и мужчина всегда был крепче. Это точно нельзя забывать. Потом ситуация сменилась. Они физически крепче, но на самом деле мы крепче, чем они, потому что мы вечно все делали: и рожали, и воспитывали, и работали, даже дома – шили, готовили.



Тамара Ляленкова: Так получается, что, раз появился такой типаж, наверное, он, может быть, современным женщинам необходим. Может быть, они как раз скучают по такому сильному и грубому мужчине?



Белен Кастильо Седано: Я сказала бы «нет». Слишком долго это уже было. Современная испанская женщина мечтает о чувствительном мужчине. Для нас, для жизни очень важно иметь друга, человека, который будет с тобой.



Тамара Ляленкова: Для жизни. А для страсти?



Белен Кастильо Седано: Почему бы нет. Для страсти одной ночи – наверное, пойдет. Но для бытовой жизни лучше человек, с которым можно разговаривать.