Столетний юбилей Беккета, одного из самых значительных авторов в истории западной литературы, — повод вспомнить, что великое искусство не бывает злободневным, но бывает актуальным, то есть, созвучным. Жизнь заставляет резонировать то, что ей подходит. Резонанс политики и искусства создает непредвиденный автором эффект. Сиюминутное рифмуется с вечным, вызывая дрожь.
Так и сейчас: террор сделал творчество Беккета очень своевременным. Сегодня каждый из нас, даже не зная этого, участвует в необъявленной войне без тыла. Террор растворяет пространство, отменяя линию фронта. В этой войне нельзя отсидеться. Ничего не зависит от нашего поведения, от наших убеждений, от наших добродетелей или пороков. Террору все равно. И этим он неотличим от смерти, смерти, как таковой. Она ведь тоже у нас ничего не спрашивает.
Маскируясь под смерть, террор, как она, упраздняет вопрос «за что?». Остается другой вопрос: как жить в мире, разрушившим причинно-следственную связь между виной и наказанием?
Ничего нового в этом вопросе, конечно, нет. Он всегда стоял перед нами, но мы приучились о нем не думать, откладывая ответ до самого последнего момента. Волна террора актуализировала смерть, заставив всмотреться в неизбежное.
Беккет писал всегда и только об этом: как жить, зная, что умрешь?
Я не знаю другого автора, с которым было бы так трудно жить, и от которого было бы так сложно избавиться. Раз войдя в твою жизнь, он в ней остается навсегда. Я уже перестал сопротивляться. Его маленький портрет приклеен к моему компьютеру, большой — висит на кухне. Других красных углов у меня и нет. Дело не только в том, что я люблю его книги, мне нравится он сам, и я без устали пытаюсь понять, как он дошел до такой жизни, и как сумел ее вынести.
Лучше всего искать ответы в театре. Так ведь сделал и сам Беккет. Исчерпав прозу гениальной трилогией, он увел свою мысль на сцену. Драма помогает автору сказать то, чего он сам не знает. Раз актер вышел перед публикой, он что-то должен делать. Но если он ничего не делает, выходит манифест: «В ожидании Годо» — пьеса, навсегда изменившая театр и его зрителей.
Сократ говорил, что неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы ее тянуть. У героев Беккета нет другого выхода. «Я так не могу», — говорит Эстрагон в «Годо». «Это ты так думаешь», — отвечает ему Владимир.
И он, конечно, прав, потому что, попав на сцену, они не могут с нее уйти, пока не упадет занавес. Драматург, который заменяет своим персонажам Бога, бросил их под огнями рампы, не объяснив, ни почему они туда попали, ни что там должны делать. Запертые в трех стенах, они не могут покинуть пьесу и понять ее смысла.
Ледяное новаторство Беккета в том, что он с беспрецедентной последовательностью реализовал вечную метафору «Мир — это театр». Оставив своих героев сражаться с бессодержательной пустотой жизни, он представил нам сочувствовать — им и себе.
Столетие Беккета широко отмечается во всем мире. Естественно, что главным событием станет фестиваль в Ирландии. В его программе, помимо спектаклей, — выставки фотографий и картин, кинофильмы, концерты. Отмечать юбилей будут, конечно, и в его любимом городе — Париже. Не отстает и Америка. Трехнедельный фестиваль, организованный театром «Две реки» в городе Ред-Бэнк в штате Нью-Джерси, — одно из трех крупнейших событий юбилейной беккетианы.
Организатор фестиваля и художественный руководитель театра Джонатан Фокс рассказывает, как его театр отмечает юбилей Беккета: «Наш фестиваль — самый крупный в США. Специально для него мы поставили пьесу "В ожидании Годо", на нашей главной сцене. Мы также подготовили два спектакля из семи одноактных пьес. Они пройдут на малой сцене. Драматург Эдвард Олби, лауреат премий Тони и Пулицера, открыл фестиваль лекцией, в которой рассказал о влиянии Беккета на его творчество, и прочел любимые отрывки из беккетовской пьесы "Последняя лента Краппа". Затем Барни Россет, американский издатель Беккета из "Гроув пресс" и его близкий друг, выступил с воспоминаниями об их сотрудничестве и взаимоотношениях. Следующим в ходе фестиваля было выступление Джерри Томера, основателя газеты "Вилледж войс", который поделился воспоминаниями о том времени, когда пьесы Беккета только начали появляться на американской театральной сцене. Мы также показали единственный кинофильм 64-го года, с Бастером Китоном в главной роли, по сценарию Беккета под названием "Фильм". Его продюсером был тот же Барни Россет. "Фильм" — короткая лента, поэтому вместе с ним мы показали пять немых фильмов Бастора Китона. В программе фестиваля две подборки одноактных пьес в моей постановке и радиопьеса " All that fall ".
Еще мы организовали бесплатные прослушивания звуковых записей нескольких радиопьес Беккета».
— Как пьесы Беккета впервые появились на американской сцене?
— Это было пятьдесят один год назад, и это была пьеса «В ожидании Годо». Да, в 2005 году исполнилось 50 лет. Ее поставили сперва в Париже, потом в Лондоне, а потом в Америке. Здесь ее впервые поставили в театре в городке Корал Гейблз во Флориде. Назывался театр «Кокосовая роща». В спектакле участвовал актер Берт Ларр, комик, который сыграл роль льва в кинофильме «Волшебник из страны Оз». Это была первая постановка. Спектакль шел недолго и успеха не имел. Зрители вставали и уходили с представления толпами.
— «В ожидании Годо» была первой, неудачной, попыткой познакомить американскую аудиторию с пьесами Беккета. Позднее и публика и режиссеры полюбили Беккета. Когда и почему это произошло?
— К Беккету и к возможностям театра нужно было привыкнуть. Для рядового зрителя это был длительный и трудный процесс. В конце 1950-х—начале 1960-х годов в театральной жизни Нью-Йорка был расцвет: появились «театры на обочине» — «офф-Бродвей» и « офф-офф-Бродвей», где шли эскпериментальные произведения молодых драматургов. Публика становилась образованней что ли, более восприимчивой к необычному театру. А значит — и к Беккету. Название «В ожидании Годо»— видели ли вы сам спектакль или нет — вошло в ваш лексикон.
— Кто ходит в театр сегодня смотреть пьесы Беккета?
— Наша аудитория разбирается в театре, но ее больше интересуют реалистические пьесы. Пьесы же Беккета, скорее отстраненные. Действительно, понимать их и любить могут только зрелые люди. На наши спектакли ходят зрители в возрасте 40-50 лет.
— Как Вы относитесь к Беккету на экране — большом и малом?
— Во-первых, сам Беккет написал один единственный сценарий — «Фильм», тот, что Россет выпустил в 1964 году. По сути, это — короткий, минут 20, экзистенциальный фильм, напоминающий произведения Сартра. Но пьесы Беккета снимали для телевидения. Би-Би-Си выпустило, кажется, 19 пьес на компактном диске. Идея запечатлеть пьесы на пленку никогда не нравилась Беккету. И я его хорошо понимаю: его пьесы очень театральны, их лучше всего смотреть в театре, со всеми театральными атрибутами: со светом, с декорациями. Снимая спектакль на кинопленку, вы придаете им убедительность и реальность, отчего исчезают условность и загадочность. Так про экранизацию «В ожидании Годо» он сказал: «Моя пьеса показывает маленьких людей на большой сцене, а в кино мы видим больших людей на маленькой сцене».
— Пьесы Беккета, как музей — по условиям завещания, в них ничего нельзя изменять. Хорошо это или плохо, для режиссера?
— Беккет — гений. Если вы не следуете его инструкциям, вы разбавляете шедевры «водой». В результате, они не будут такими, какими их задумал Беккет. Он составлял инструкции в самых микроскопических деталях: откуда и какой силы свет, откуда и какой звук, насколько обнажено тело актера. Это особенно заметно в его коротких пьесах. Замечу, что и при таких условиях режиссеру есть, где развернуться. В основном — в преподнесении текста. Я знаю, что Беккет, наставляя актера, требовал эмоциональной наполненности. И я, ставя его одноактные пьесы, хочу, чтобы актеры выражали свое отношение к тексту. Вот в этом и есть свобода трактовки.
— Что Вы больше всего любите в каноне Беккета?
— Кроме пьес, я обожаю роман «Моллой». Это мое самое любимое его произведение. Я очень люблю и его поэзию, но пьесы, конечно, люблю больше всего. Из длинных пьес я люблю «Последнюю ленту Краппа» и «Счастливые дни». Я считаю их лучшими.
— А есть у Вас любимая реплика?
— «Рождение было его смертью». Я даже не помню, откуда это. Наверное, из какой-то его поэмы или монолога.
Беккет — писатель отчаяния. Он не идет довольным собой эпохам. Зато его почти неразличимый голос слышен, когда мы перестаем верить, что «человек — это звучит гордо». Во всяком случае, исторические катаклизмы помогают критикам толковать непонятные беккетовские шедевры, о которых сам автор никогда не высказывался.
Так, «В ожидании Годо» многие считали военной драмой, аллегорически описывающей опыт французского Сопротивления, в котором Беккет принимал участие. Война, — говорят ветераны, — это, прежде всего, одуряющее ожидание конца.
Действие в пьесе «Эндшпиль» разворачивается в напоминающей блиндаж комнате, из окна которой ничего не видно. Пейзаж постапокалиптического мира, пережившего, а точнее говоря, не пережившего атомную войну.
Впервые поставленная в Нью-Йорке пьеса «Счастливые дни», третья и последняя из главных драм Беккета — самая универсальная во всем его каноне.
В своем театре Беккет поменял местами передний план с задним. Все, что происходит перед зрителями, все, о чем говорят персонажи, не имеет значения. Важна лишь заданная ситуация, в которой они оказались. В «Счастливых днях» он ограничил себя одной сценической метафорой. Это — время: земля, поглощающая свою жертву.
Последний, а может и первый, реалист Беккет, как жизнь, никогда не объясняет главного. Единственное заслуживающее внимания действие в спектакле — перемещение героини по стреле времени. В первом действии она зарыта по грудь, во втором — по шею. Земля постепенно поглощает ее, как всех нас. Беккет просто сделал этот процесс наглядным. Оголив жизнь до последнего предела, он оставил зрителя перед непреложным фактом нашего существования.
Мужество героини пьесы в том, что она из последних сил и до последнего вздоха заслоняется от бездны, от ямы, в которую ее затягивает время.
Счастливые дни, — подсказывает своей пьесой Беккет, — те, что мы прожили, не заметив.