Михаил Берг: Роман Надежды Муравьевой «Майя», вышедший в московском Издательстве Захарова, мог появиться только после многосерийной эпопеи Бориса Акунин. Как в первоисточнике, здесь соединены разные жанры – исторического, политического, авантюрного романа, и, конечно, женского. Молодая девушка-провинциалка идет в революцию в начале XX века, влюбившись в революционера, которого она увидела впервые… в гробу. Кстати, гробов в романе много, само действие начинается с похорон Льва Толстого.
«Теперь Ася уже не только смотрела на гроб, который отнесло далеко вперед, но и шла вместе со всеми. Глинистые колеи отвердели за ночь, идти было неловко, потому что застывшие ноги не попадали в такт тысячам других ног и скользили по тугому, немилосердному снегу. Очень медленно надо было ступать, потому что впереди скрежетали, скрипели колеса: это вороха венков, наваленные кучей, ехали на телегах».
Михаил Берг: Также много в романе и слова «жид» во всех его модификациях. Не то что бы роман Надежды Муравьевой был откровенно антисемитский, но писательнице явно нравится бравировать своей независимой позицией и одновременно напоминать евреям, как их называли в славном прошлом Российской империи.
Совсем другой книжный продукт представляет московское издательство «Вагриус», выпустив мемуары знаменитой советской актрисы Клары Лучко «Я – счастливый человек». Ее актерская судьба началась с «Кубанских казаков». Этот фильм определил ее амплуа, ее место в советском кинематографе и вознес на вершину славы. В своих мемуарах Клара Лучко подробно описывает, как все произошло. Иван Пырьев искал актеров для своего музыкального фильма и приехал читать сценарий.
«Вдруг в гримерную входит ассистент режиссера Арто и говорит:
– Лучко – к Пырьеву... Пойдемте.
Меня привели к Пырьеву. Он посмотрел на меня и обратился к Арто:
– Надо орденочки ей какие-то надеть.
И тут же мне:
– А ну-ка сними платок...
Я снимаю.
Схватил меня за голову, резко повернул. И фотографу:
– Ты вот так ее снимай. Мне просто надо снять. Просто... Понял?
Я думаю: боже мой, действительно он такой, как о нем говорят. Если вдруг меня утвердят, то как я буду сниматься у него? Нет, я не смогу. Я крика и грубого отношения никогда не терпела.
Через несколько дней на студии я встретила Довженко.
– Девушка, – сказал он, – только что закончился художественный совет. Вас утвердили. Поздравляю и желаю успеха. Вы будете много и успешно сниматься в кино.
Сказать, что мне было очень приятно, значит, ничего не сказать. Я была счастлива».
Михаил Берг: То, что фантастов всегда интересовало и интересует будущее, в этом ничего удивительного нет. Реже фантастов интересует политическое будущее, но и так бывает. Как, например, у известного питерского фантаста Андрея Столярова, выпустившего в московском издательстве «Эксмо» толстый, прекрасно изданный сборник своих повестей и рассказов «Изгнание беса» (название дано по одной из повестей). Зная, что Андрей Столяров не безразличен к политической реальности современно России, я спросил его, как его политический темперамент проявляется в таком жанре, как фантастика?
Андрей Столяров: Когда я составлял эту книгу, - а книга действительно очень толстая, это моя фантастика за последние 15-20 лет, - я обратил внимание на любопытную вещь: оказывается, я в течение всего этого долгого времени непрерывно писал о будущем. Вот сначала, на излете советского времени, я писал о предчувствии будущего, о том, что грядут перемены. Ну, какие-то вибрации, наверное, носились в воздухе. Потом я писал о том, что будущее всегда не такое, как мы его представляем, оно неожиданное, оно совсем другое. Потом я писал о соотношении будущего и прошлого, о том, что прошлое никуда не уходит, он непрерывно присутствует в настоящем в виде теневой реальности, которая нас все время хватает за горло и не дает перейти в будущее. И вот самые последние произведения опять, оказывается, о будущем, о том будущем, которое может осуществиться.
Михаил Берг: Не могли бы вы уточнить, о каком именно будущем идее речь? Как посредством этого будущего проявляются политические реалии сегодняшнего дня?
Андрей Столяров: Знаете, есть такое понятие, как версии будущего. Вот то будущее, которое реально. В частности, в одном из самых последних рассказов, он называется «Мы, народ...» (весьма характерное название), я как раз и говорю об одной из версий нашего будущего. Вот чем мы сейчас, россияне, граждане России, чем мы являемся? Мы – нация? Мы – народ? Или мы просто некоторое население, заполняющее определенную территорию, и нам все равно, что с этой территорией будет? Вот в этом рассказе дело происходит в Сибири, в деревне, туда приходят люди совершенно чужие, я их назвал манайцы (намек, я думаю, понятен), они строят дома, возделывают огороды и вытесняют местное население. Сделать с ними ничего нельзя, они не нарушают никаких законов, они просто селятся, но российское население снимается и уходит. Властям до этого дела нет, потому что – что такое деревня? Земли много. А сами мы сделать ничего не можем.
И я боюсь, что вот это размывание государственной границы, размывание территории, которое характерно не только для России, но и для всего мира, - это наше ближайшее будущее. Это новое будущее, совершенно не похожее на ту реальность, к которой мы привыкли.
Михаил Берг: Что ж, трудно не согласиться с писателем-фантастом, которому будущее России представляется по меньшей мере смутным. Хотя страх перед чужаками, отнимающими пространство жизни у жителей русской деревни, очень напоминает ксенофобию. Впрочем, казалось бы, объяснимую, но все равно ксенофобию. Страх перед чужими – это прежде всего неверие в собственные силы и желание оправдать свою слабость. А само название – «Мы, народ…» – напомнило мне статью Лидии Чуковской «Мы, советский народ», в которой она протестовала против попыток советских пропагандистов говорить от лица всего великого советского народа.
Конечно, социальная инфантильность, когда человек не видит дальше своего носа, опасна. Но не менее опасно желание оправдать свою позицию, представляя ее не позицией, выработанной собственным опытом, а позицией всего этноса, всего социума. Это, конечно, Сцилла и Харибда, но пройти между ними и пройти достойно, без мракобесия и без слабости, - дело чести и жизни каждого. Каждого читателя, сказал бы я. И добавлю: и писателя тоже…