Марина Тимашева: Иногда кажется, что я, как магнит притягиваю к себе книги, в которых судьба страны раскрывается через историю ее театра. Сегодняшний сюжет ближе к нам во времени и в пространстве, чем Древняя Япония, о которой мы говорили в прошлом выпуске Российского часа Поверх барьеров. Вышла книга о жизни Марии Алексеевны Валентей “Внучка Мейерхольда”. Мне хорошо знакомы издатели: Центр имени Мейерхольда, Театральный музей имени Бахрушина и музей-квартира Мейерхольда, и многие из авторов тоже не чужие люди, и составители, да и главную героиню, ее так и называли между собой - Машей Мейерхольд, довелось видеть собственными глазами. Наверное, я была бы пристрастным рецензентом. Поэтому и попросила Илью Смирнова оценить эту книгу со стороны не театральной, а сугубо исторической.
Илья Смирнов: А я взял в руки красивый том с некоторым опасением.
Но сначала: об авторах и героях. Главных, наверное, всё-таки двое, первый - Всеволод Эмильевич Мейерхольд. А его внучка Мария Алексеевна посвятила жизнь тому, чтобы вернуть великого режиссера на его законное место в Пантеоне отечественной культуры. История реабилитации – вот центральный сюжет книги.
Марина Тимашева: Кто-то может сказать: на то и внучка, чтобы по-родственному заступаться за деда.
Илья Смирнов: Родственники тоже бывают разные. Один из героев этой книги, военный прокурор Борис Всеволодович Ряжский вспоминает, как он освободил из лагеря пожилую женщину, привез в Москву, но любимые родственники уже с комфортом расположились в ее квартире, “в дом не пускают, она под лестницей ночь просидела. Узнал я об этом, приехал, внуков повышибал, поселил ее” (72).
Так вот, книга составлена Натальей Федоровной Макеровой http://www.museum.ru/M374, Аллой Александровной Михайловой, Ириной Павловной Уваровой и Владимиром Всеволодовичем Забродиным http://www.svoboda.org/programs/otb/2005/OBT.060205.asp, она включает современные воспоминания, научный комментарий, иллюстрированную хронику. Последняя фотография Марии Алексеевны – с В.В. Путиным в Екатерининском зале Кремля, где она в 2001 году получала Государственную премию. Она уже тяжело больна, видимо, с трудом держит громадный букет, президент ее поддерживает под руку. Но центральное место в книге занимают документальные свидетельства самого процесса реабилитации Мейерхольда в 1955 году.
Марина Тимашева: То есть до ХХ съезда, а не после. Я вижу, что это был настоящий процесс – не формальность, не игра в одни ворота, а столкновение позиций и интересов с результатом, вовсе не очевидным для участников.
Илья Смирнов: Да, цитирую Ряжского: “спасибо Ильинскому. Он мне ещё во Внукове сказал: “Смотри, у него много врагов, многие не захотят, чтобы он воскрес…” Это Ильинский меня надоумил. И Бабанова. Благодаря им я точно знал противоборствующие стороны, знал врагов Мейерхольда и знал, как, как их подавить” (80). И расстановка сил была далёка от современных расхожих представлений о том, что происходило полвека тому назад. Ну, известно, какое у нас отношение к военной юстиции. А здесь - молодой человек, переброшенный из авиации на укрепление прокуратуры. Он пересматривал дело Мейерхольда. А крупнейшие деятели отечественной культуры представили свои свидетельства. Николай Акимов, Григорий Александров, Дмитрий Шостакович, Сергей Образцов, Лев Оборин, Михаил Гнесин, Михаил Царев, Виктор Шкловский, в общем 55 таких отзывов опубликовано в книге. Высочайшая оценка казненного режиссера подписана: “лауреаты Сталинской премии - Кукрыниксы”, причем в этой небольшой рецензии прицельно и доказательно разбивается официальный тезис о “формализме” Мейерхольда, который, между прочим, некоторые другие свидетели в 1955 году ещё повторяли: конечно, был талантлив, но “стоял во главе формалистического направления” (81). А это обвинение – что Мейерхольд режиссер не советский, а какой-то “формалистский” - его важно было сразу и решительно опровергнуть, чтобы дело не спихнули в сферу идеологии и не утопили в согласованиях с ЦК партии. Интересно - Кукрыниксы ещё и сами явились к следователю: “Что же вы нас не вызываете? Мы тоже работали со Всеволодом Эмильевичем, хотим написать вам о нём!” (77). Согласитесь, необычный жанр – искусствоведческое заявление в прокуратуру. И люди в нем замечательно проявляются. Например, Борис Пастернак составил лаконичный, красивый, демонстративно – старомодный по форме, но весьма уклончивый по существу текст, в котором автор не забывает напомнить о своей занятости и о своем особом положении: “общей работы” “между нами не было, для меня и он (Мейерхольд), и Маяковский были людьми слишком левыми и революционными” (83). Вспомните, кому, в какое учреждение и по какому поводу это написано.
Марина Тимашева: Становится более понятной последующая история с “Доктором Живаго”. Я вот на что ещё обратила внимание: актеров принято считать натурами эмоциональными и бесшабашными, но здесь некоторые осторожны и аккуратны в формулировках как хорошие чиновники, а, например, Михаил Никонов – директор театра, то есть по должности чиновник – не выбирает выражений. Он пишет: обвинения против Мейерхольда – “нелепицы и чепуха”.
Другие сетуют на “непонимающих критиков”, как будто бы несчастные театральные критики, недобитые к началу 50-х годов, могли вступать в полемику с Постановлением ЦК и публиковать что-то доброе про “врага народа". Но в целом этот раздел книги демонстрирует, конечно, высокий уровень культуры и широчайший кругозор – после всех сталинских чисток сохранилась интеллектуальная элита, не зацикленная на своих узкопрофессиональных проблемах. Музыканты, художники, ученые прекрасно ориентировались в театре. А сейчас сталкиваешься с тем, что актеры понятия не имеют, что происходит в соседнем театре, буквально через улицу расположенном. Однако, вернемся к процессу 55-го года.
Илья Смирнов: На основании всех собранных прокуратурой материалов Верховный Суд принимает решение. Цитирую Ряжского. “И когда силы, не желавшие реабилитации…, возникли, они не могли уже ничего изменить. 1 декабря мною было отправлено министру культуры Н. Михайлову официальное письмо о том, что В. Мейерхольд полностью реабилитирован. Министерство восприняло это известие как взрыв атомной бомбы. От министра тут же был звонок моему начальнику… Заставили меня составить справку для ЦК… Те мужики, прокуроры-полковники…, они очень хорошо ко мне относились, научили, как эту справку строить”. В ЦК “пожурили, сделали выговор, сказали, что не дорос до центрального аппарата. Но Верховный Суд – высшая инстанция, отменять его решения было бы нехорошо…” (80).
Марина Тимашева: Тоже картина потрясающая получается. Верховный суд реабилитирует Всеволода Эмильевича, а Министерство культуры этим обстоятельством недовольно. Фантастика! Слава богу, в суде всё сложилось благоприятно. Но я вернусь к началу Вашего рассказа. Вы сказали, что брали книгу в руки с некоторым опасением. Почему?
Илья Смирнов: У нас с начала 90-х годов так хорошо обличали Сталина, что сделали его одним из популярнейших героев. Каким способом? Настойчиво переносили вину с конкретных виновников конкретных преступлений на огромную страну, на народ (для которого придумали гнусную кличку – “совки”), на весь советский период нашей истории. В результате вполне нормальный человек, обидевшись за своих дедов и бабок (которые никого не расстреливали, всю жизнь честно работали), приходил к выводу, что и самого Сталина, наверное, тоже оболгали.
Так вот, открывая книгу, я больше всего боялся споткнуться о “70 лет красного тоталитаризма”, “коммунизм и фашизм – близнецы братья”… Сами знаете этот набор. Между тем, Мейерхольд - я цитирую – “с первых дней революции… член партии, руководитель театрального отдела Наркомпроса” (Рубен Симонов, 185), “человек, воодушевленный революцией и коммунизмом и мечтавший создать театр будущего” (Семен Кирсанов, 135), “учил нас видеть в искусстве оружие пролетарской революции” (Дмитрий Орлов, 107), “какой же он формалист, когда он так любил свой народ и мечтал приблизить… к театру широкие массы народа?” (Лев Руднев, 173). И так далее. “Режиссер гордился своей дочерью Татьяной – коммунисткой, крупным хозяйственным работником, в чьем подчинении находился огромный подмосковный совхоз” (Андрей Хржановский, 310). И про главную героиню сказано: “до мозга костей советский человек, советская учительница русского языка и литературы” (294), “атеистка и коммунистка Мария Алексеевна Валентей” (297). Извините, но если всё это приравнять к фашизму и вычесть из цивилизации, тогда и Мейерхольд, и его театр, и его семья перестают существовать. Во всяком случае, лишаются права на наше уважение и благодарную память.
Марина Тимашева: То есть, будет сделано именно то, чего добивались те, кто убил сначала самого Мейерхольда, а потом его жену - актрису Зинаиду Райх. Впрочем, не только их.
Илья Смирнов: Именно так! Слава Богу, книга, выпущенная Центром Мейерхольда - достойная и честная. Мы видим, что и в 30-е годы, и в 50-е нашу страну населяли не какие-то карикатурные “совки”, а живые люди, и каждый делал свой выбор. Кто-то строил свое благополучие на чужом горе. “Всех торопила и подгоняла шнырявшая по квартире молоденькая свистушка, уже имевшая ордер на освобождавшуюся площадь” (49).
Марина Тимашева: Тут мы должны объяснить, что речь идет о женщине, которая очень торопилась занять квартиру, “освобожденную” от Мейерхольда и его супруги.
Илья Смирнов: С другой стороны, “Корчагина-Александровская (Екатерина Павловна) ничего не боялась, писала о матери на своих депутатских бланках во все возможные инстанции и сумела вытащить мать из тюрьмы” (53).
Марина Тимашева: Речь идет о маме Марии Валентей, то есть о дочери Всеволода Эмильевича Мейерхольда, которую тоже в свою очередь отправили в лагеря.
Значит, книга служит делу исторического просвещения. Ведь любому молодому человеку, который сегодня считает Сталина “мудрым руководителем”, “много сделавшим для страны” и так далее, можно переадресовать вопрос Марии Алексеевны: “За что убили деда?” (247) За что?
Илья Смирнов: Военная прокуратура честно пыталась это понять. И уткнулась в конкретные документы. Человек, который, согласно обвинительному заключению, якобы завербовал Мейерхольда во французскую разведку, был и благополучно оставался депутатом Верховного Совета. На самом деле, судьбу режиссера, видимо, решило опрометчивое высказывание его жены актрисы Зинаиды Райх, что Сталин, дескать, плохо разбирается в искусстве, обратился бы лучше к Мейерхольду. А может, и не говорила она этого. Оклеветали. Но “мудрому руководителю” было доложено (74). Обидевшись, он приказал убить всемирно известного режиссера, коммуниста и советского патриота. Других рациональных объяснений прокуратура не обнаружила.
Такими же серьезными мотивами руководствовался Сталин, уничтожая ученых, врачей, инженеров, военачальников. Этими бессмысленными убийствами он чрезвычайно укрепил нашу страну и мировое революционное движение. Правда?
Марина Тимашева: Да, куда уж там, как укрепил. А Вы сами извлекли из новой книги какие-то уроки?
Илья Смирнов: Из нее понятно, какой большой бедой обернулось то, что борьба с культом личности уперлась в сопротивление бюрократии. Даже по отношению к Мейерхольду – юридически реабилитированный, он до горбачевских времен не занял своего законного места в истории. “Известный режиссер” на мемориальной доске (246). Просто “известный”. На “великий” или хотя бы “выдающийся” смелости не хватило. Тот тип циничного приспособленца, который выдвинулся при Сталине и с удовольствием уничтожал людей творческих, самостоятельных, имевших какие-то убеждения, левые, правые, всё равно – этот тип со своей характерной субкультурой продолжал определять лицо государства, экономику, идеологию, манеру общения с “населением”, он заблокировал развитие, ту самую “конвергенцию”, блестяще реализованную в Китае. Именно этот тип привел СССР ко всем известному результату, а потом приватизировал обломки великой страны. Вот с кем всю жизнь боролась Мария Алексеевна Валентей. И борьба, к сожалению, далека от завершения. Хватит еще на несколько поколений.
Марина Тимашева: Вместе с Ильей Смирновым мы прочитали книгу о жизни Марии Алексеевны Валентей “Внучка Мейерхольда”. И 12 марта в музее-квартире Всеволода Мейерхольда открывается экспозиция, которая называется “Мейерхольд – актер. Актеры Мейерхольда”.