Удастся ли с помощью амнистии победить бандитское подполье в Ингушетии? И какую цену придется за это заплатить? Все зависит от того, какими будут следующие шаги президента республики Юнус-Бека Евкурова.
Сама по себе амнистия – часть решения проблемы, она лишь дает некоторые гарантии безопасности тем, кто готов выйти из леса. Важно, как мотивировать этих людей. Президент Чечни Кадыров разработал целую систему, которая включала в себя, помимо амнистии, еще и террор. Оказывалось давление на родственников, применялись сложные схемы подкупа, угроз, и это давало свой результат. Евкуров пока вводит только амнистию. С этого же начинал, на самом деле, и Рамзан Кадыров, вернее, его отец, Ахмат Кадыров. Евкурову придется, чтобы амнистия была стратегически, а не тактически успешной, использовать те же методы. Кстати, в Ингушетии ходят упорные слухи, что действительно будет создана некая личная гвардия Евкурова, которую возглавит один из его родственников, для решения тех же задач, что решал чеченский президент.
Но Евкурову придется иметь дело с другим поколением боевиков. Кадыров апеллировал к людям, которые начинали свою вооруженную борьбу с Россией под знаменами независимой Ичкерии. Это была крайне неустойчивая идеологическая платформа, в которой очень легко менялись элементы. И, самое главное, этносепаратисты не имели каких-то фундаментальных воззрений и устремлений, потому что в основе этой идеологии – возрождение нации, восстановление национальной культуры, строительство национального государства. В общем, исходя из этой доктрины, им довольно легко было выйти из леса и встроиться вот с этой дудаевской революцией в душах в ту систему вещей, которую построил Рамзан Кадыров.
У нынешних боевиков очень жесткая идеологическая доктрина, которая предполагает теократию и строительство эмирата Кавказа. Рамзан Кадыров сегодня пытается приправить свой идеологический микс какими-то советскими элементами, национальными традициями, традиционным исламом… Это все для салафитов, язычников. Новое же поколение боевиков и в Чечне, и в Ингушетии – люди, которые никак не склонны совмещать свои представления об эмирате Кавказ, о теократии с кадыровской моноэтничностью, его национальным государством.
Кадыров из своей диктатуры пытается, как во всей России, сформировать некое подобие имитационной демократии: какие-то парламенты, квазидемократические структуры… А эмират Кавказ отвергает всякую демократию, квази- или реальную, он говорит о том, что вся власть от Бога.
То же самое - в Ингушетии. С боевиками, которые воюют под знаменами эмирата Кавказ, договариваться невозможно. По слухам, в начале своего президентского срока Евкуров тайно встретился с амиром Магасом, в миру Евлоевым, который возглавляет ингушское подполье. Тот ему сказал, якобы: "мы не видим никаких отличий между Зязиковым и тобою, вы оба представляете власть каферов". Была на самом деле эта встреча или нет – сложно сказать, но, так или иначе, никаких изменений в действиях подполья не произошло. Пока Евкуров у власти, интенсивность нападений не снизилась.
Между Евкуровым и Кадыровым есть существенное различие. Кадыров не покидал Чечню надолго, а Евкуров вернулся на родину после довольно длительного пребывания в большой России. Он ведь из Пригородного района, из селения Ангушт. В этом своем качестве в значительной мере он воспринимается в Ингушетии как человек, скажем так, второсортный – не имеющий почвы под ногами. Такое отношение к беженцам в значительной мере сложилось из-за того, что у них нет своей земли. Существует такое архаичное представление: если люди лишены земли, они сами за это несут ответственность. Другое дело, что у власти есть своя харизма, свое обаяние. Когда человека с генеральными погонами садится в кресло президента – все сразу меняется. Он в значительной мере воспринимается как элита еще того, советского времени. Притом что сохранилось представление о военных, как ни странно, абсолютно имперское – в том еще советском духе: грудью закрывали родину, отдавали свою жизнь… Вот и получается: с одной стороны – беженец, а с другой стороны – значительная фигура.
Когда Евкуров вернулся в Ингушетию, он попытался очень серьезно провести границу между собой и Кадыровым. Что он делает в первую очередь? Начинает со всеми разговаривать: с правозащитниками, стариками, кем угодно. Он неустанно ведет непрекращающийся диалог. Возможно, это такой военный демократизм, немножко в казарменном стиле, но, тем не менее, ему хватает терпения выслушивать абсолютно всех. Однако этот самоотверженный демократизм, как оказывается, никакого результата не дает. Боевики как нападали, так и нападают.
Что решаили там, "наверху"? Дальше я могу только высказать предположение. Не исключено, что его позвали и сказали: "Дорогой наш человек, ты там представляешь наши интересы. Понятно, что ты хочешь быть хорошим для всех, но так не получается. Значит, вон есть модель в соседней республике – давай, начинай ее осваивать".
Сама по себе амнистия – часть решения проблемы, она лишь дает некоторые гарантии безопасности тем, кто готов выйти из леса. Важно, как мотивировать этих людей. Президент Чечни Кадыров разработал целую систему, которая включала в себя, помимо амнистии, еще и террор. Оказывалось давление на родственников, применялись сложные схемы подкупа, угроз, и это давало свой результат. Евкуров пока вводит только амнистию. С этого же начинал, на самом деле, и Рамзан Кадыров, вернее, его отец, Ахмат Кадыров. Евкурову придется, чтобы амнистия была стратегически, а не тактически успешной, использовать те же методы. Кстати, в Ингушетии ходят упорные слухи, что действительно будет создана некая личная гвардия Евкурова, которую возглавит один из его родственников, для решения тех же задач, что решал чеченский президент.
Но Евкурову придется иметь дело с другим поколением боевиков. Кадыров апеллировал к людям, которые начинали свою вооруженную борьбу с Россией под знаменами независимой Ичкерии. Это была крайне неустойчивая идеологическая платформа, в которой очень легко менялись элементы. И, самое главное, этносепаратисты не имели каких-то фундаментальных воззрений и устремлений, потому что в основе этой идеологии – возрождение нации, восстановление национальной культуры, строительство национального государства. В общем, исходя из этой доктрины, им довольно легко было выйти из леса и встроиться вот с этой дудаевской революцией в душах в ту систему вещей, которую построил Рамзан Кадыров.
У нынешних боевиков очень жесткая идеологическая доктрина, которая предполагает теократию и строительство эмирата Кавказа. Рамзан Кадыров сегодня пытается приправить свой идеологический микс какими-то советскими элементами, национальными традициями, традиционным исламом… Это все для салафитов, язычников. Новое же поколение боевиков и в Чечне, и в Ингушетии – люди, которые никак не склонны совмещать свои представления об эмирате Кавказ, о теократии с кадыровской моноэтничностью, его национальным государством.
Кадыров из своей диктатуры пытается, как во всей России, сформировать некое подобие имитационной демократии: какие-то парламенты, квазидемократические структуры… А эмират Кавказ отвергает всякую демократию, квази- или реальную, он говорит о том, что вся власть от Бога.
То же самое - в Ингушетии. С боевиками, которые воюют под знаменами эмирата Кавказ, договариваться невозможно. По слухам, в начале своего президентского срока Евкуров тайно встретился с амиром Магасом, в миру Евлоевым, который возглавляет ингушское подполье. Тот ему сказал, якобы: "мы не видим никаких отличий между Зязиковым и тобою, вы оба представляете власть каферов". Была на самом деле эта встреча или нет – сложно сказать, но, так или иначе, никаких изменений в действиях подполья не произошло. Пока Евкуров у власти, интенсивность нападений не снизилась.
Между Евкуровым и Кадыровым есть существенное различие. Кадыров не покидал Чечню надолго, а Евкуров вернулся на родину после довольно длительного пребывания в большой России. Он ведь из Пригородного района, из селения Ангушт. В этом своем качестве в значительной мере он воспринимается в Ингушетии как человек, скажем так, второсортный – не имеющий почвы под ногами. Такое отношение к беженцам в значительной мере сложилось из-за того, что у них нет своей земли. Существует такое архаичное представление: если люди лишены земли, они сами за это несут ответственность. Другое дело, что у власти есть своя харизма, свое обаяние. Когда человека с генеральными погонами садится в кресло президента – все сразу меняется. Он в значительной мере воспринимается как элита еще того, советского времени. Притом что сохранилось представление о военных, как ни странно, абсолютно имперское – в том еще советском духе: грудью закрывали родину, отдавали свою жизнь… Вот и получается: с одной стороны – беженец, а с другой стороны – значительная фигура.
Когда Евкуров вернулся в Ингушетию, он попытался очень серьезно провести границу между собой и Кадыровым. Что он делает в первую очередь? Начинает со всеми разговаривать: с правозащитниками, стариками, кем угодно. Он неустанно ведет непрекращающийся диалог. Возможно, это такой военный демократизм, немножко в казарменном стиле, но, тем не менее, ему хватает терпения выслушивать абсолютно всех. Однако этот самоотверженный демократизм, как оказывается, никакого результата не дает. Боевики как нападали, так и нападают.
Что решаили там, "наверху"? Дальше я могу только высказать предположение. Не исключено, что его позвали и сказали: "Дорогой наш человек, ты там представляешь наши интересы. Понятно, что ты хочешь быть хорошим для всех, но так не получается. Значит, вон есть модель в соседней республике – давай, начинай ее осваивать".