В определенном смысле, самый надежный капитал России за границей — ее классика. Расклад сил, колебания курса, странности режима, — все это отражается на международных отношениях, но авторитет русской культуры за рубежом непоколебим, пока он стоит на двух китах, которых зовут Толстой и Достоевский. Даже те, кто их не читал, обещают себе, что рано или поздно это сделают. Именно поэтому для нас так стратегически важно знать, в каком облике предстают перед западным читателем титаны русской прозы. Некоторое время назад эту проблему подробно исследовал, в очень интересном очерке, главный редактор лучшего еженедельника Америки The New Yorker, лауреат премии Liberty и автор удостоенных Пулитцеровской премии книг о России Дэвид Ремник.
Его статья в The New Yorker называется «Переводческие баталии» и посвящена, в основном, работе супружеской русско-американской пары Ларисы Волохонской и Ричарда Пивиа. Эта пара прославилась сравнительно недавними переводами «Братьев Карамазовых» и «Анны Карениной». А благодаря популярнейшей американской телеведущей Опре, объявившей в 2004 году книгой года «Анну Каренину», переводы стали раскупаться большими тиражами.
Это заслуженный успех. Дело в том, что к своему успеху Лариса и Ричард шли долго, на их пути было множество препятствий, и главное из них — переводы Констанс Гарнетт, существующие уже чуть ли не столетие и приучившие американцев к совершенно искаженному и упрощенному универсальному русскому классику «Толстоевскому».
Американцы вволю поиздевались над Гарнетт. Когда-то в Йелле была поставлена пьеса под названием «Идиоты Карамазовы», сатира, в которой, кстати, Гарнетт играла знаменитая ныне Мэрилл Стрип, — эта дама путала по ходу пьесы четырех братьев из Достоевского с тремя сестрами из Чехова, исполняла хит «В Москву! В Москву!», спрягала глагол «карамазать» и так далее.
Бедная Гарнетт! Ее огромный труд не заслужил благодарности образованных потомков. Особенно — русских. Она переводила день и ночь, она была графоманом перевода, при этом, как бы она ни искажала великие произведения, тексты эти повлияли на всю англоязычную литературу, о чем говорили и Эзра Паунд, и Хемингуэй, и многие другие. Увы! Они читали, по словам Бродского, не Толстого или Достоевского, но мисс Гарнетт. Набоков где-то назвал ее перевод Гоголя попросту дерьмом. Мисс Гарнетт не могла слышать голоса потомков и продолжала делать свое дело, уродуя по мере возможности, хотя и неумышленно, тексты, упрощая их, — скажем, тот же Хемингуэй признавался, что осилил «Войну и мир» лишь благодаря переводам Гарнетт.Не отсюда ли взялся стиль Хемингуэя? Боюсь, что таким образом в Россию залетел кривой бумеранг, — искаженное эхо русской классики. Быть может, и повальная любовь к Хемингуэю в определенное время в Стране Советов была подсознательно связана с русскими источниками его прозы?
Но довольно о Гарнетт. Давайте вернемся к живущей теперь в Париже чете переводчиков — Ларисе Волохонской и Ричарду Пивиа. Лариса — сестра поэта Анри Волхонского (его написанную вместе с Алексеем Хвостенко песню «Над небом голубым» пела вся Россия). Лариса родилась в Питере и эмигрировала из России в 1973 году. Она изучала английский до эмиграции и, почитывая контрабандный The New Yorker, переводила нечто из Апдайка. Ее будущий муж зарабатывал нелитературным трудом, но, при этом, писал свои стихи и переводил с французского, итальянского и испанского, — с языков, которые знал. Для полного счастья не хватало русского. И он явился. В лице Ларисы и «Братьев Карамазовых». Как-то Лариса заглянула в английский текст романа Достоевского, который читал ее муж, и пришла в ужас. Это был не Достоевский. Вот с этого все и пошло. Лариса переводит на английский, с комментариями, синтаксисом, ритмом, интонацией, короче говоря, переводит, пытаясь передать стиль Достоевского, с его бесконечными повторениями, с его небрежностью, иногда реальной, иногда кажущейся и намеренной, а Ричард доводит это до английского, уже совершенного. Так они работают.
При этом Ричард не знает русского, а только имеет представление о русском. Но и только. Быть может, это идеальный тандем: русско-американская пара, — ведь на изучение русского у него ушло бы столько времени! Набоков когда-то с садистским удовольствием уверял, что ни один американский студент не превзойдет в изучении русского уровня «как вы поживаете? – я поживаю хорошо». Как язвительно пишет господин Ремник, будущий автор «Лолиты» обращался к студенткам с просьбой вынуть их зеркальца и пристально разглядывать, что происходит в их ротиках. Он заботился о чистом произношении. Многие записывались на его курс, чтобы впоследствии читать Толстого в подлиннике, а заканчивали тем, что могли с трудом произнести «Те мальчики стоят на том мосту».
Набоков знал толк в обоих языках, а, кроме того, имел богатый переводческий опыт. Например, он перевел «Евгения Онегина». Это отдельная история. Набоков, действительно, считал перевод и комментарии к «Онегину» главным трудом своей жизни. И в комментариях он преуспел. Что же касается самого перевода, то он послужил поводом для начала войны между Набоковым и его другом, влиятельнейшим в то время критиком Уилсоном. Дело закончилось полной враждой. Уилсон считал перевод провальным. Мы не будем вдаваться в подробности, стоит лишь сказать, что сам Набоков определял свою задачу не как художественно адекватный перевод, но как способ привлечь внимание англоязычного читателя к подлиннику и, возможно, заставить его заняться русским, чтобы этот подлинник прочесть. Задача, по сути, столь же невыполнимая, что и сам перевод. Между тем, Набокова можно понять — его тошнило от пустых переложений «Онегина», когда ничего, кроме убаюкивающего ритма и сладкой песенки, не получалось.
Набоков и Бродский оценили бы грандиозные переводческие усилия Ричарда и Ларисы. Эта пара уже издала «Анну Каренину», «Братьев Карамазовых» и сейчас они переводят «Войну и мир». Пожелаем им успеха в работе — и умных и образованных американских издателей.
Последнее — немаловажно. «Братья Карамазовы» заслужили похвалу многих почтенных критиков, были удостоены престижной премии ПЕН-клуба, а в одном из журналов прошла статья под шапкой «Карамазовы продолжают победное шествие!»
«Вот только одна проблема, — добавляет Ричард, — статью сопровождала фотография Толстого».