Александр Генис: К запуску фильма «Код да Винчи» в прокат Голливуд готовился с не меньшей тщательностью, чем к запуску ракеты на Луну, но секретности было больше. До премьеры на Каннском фестивале фильм никто не видел, а те, кто все-таки его смотрел – актеры и вахтеры - дали клятву молчания.
Такая глубоко продуманная и все равно ошибочная тактика кажется особенно странной, потому что сюжет картины не знаком только ленивому. Переведенный на 44 языка роман читали все, а остальные – о нем слышали.
Собственно, в этом и состояла главная трудность. Авторы фильма должны были не перевести книгу на экран, а найти для нее адекватный жанр, обеспечивший «Коду да Винчи» редкий статус мирового бестселлера.
Дело в том, что успех Дэна Брауна, скромного учителя литературы из Новой Англии, обернулся, мягко говоря, неоднозначной реакцией. Роман все прочли, но это еще не значит, что он всем понравился. Напротив, он вызывает бешенство у одних, брезгливую неприязнь у других и снисходительную симпатию у третьих, самых многочисленных читателей. Так или иначе, никто мире не считает «Код да Винчи» литературой. Включая и автора. Два года назад, когда истерика вокруг его опуса только начиналась, Дэн Браун сказал:
Дэн Браун: Я бы рад сказать, что своему успеху книга обязана стилю, искусству рассказчика, но должен признаться, что настоящая причина в другом - в самом предмете повествования. Роман построен вокруг произведений всеми любимого Леонардо да Винчи, вокруг расшифровки секретного кода, но, прежде всего, тут есть скрытые в древней истории тайны, которые интригуют и захватывают нас всех.
Александр Генис: Говоря иначе, книга Брауна следует отнести к области нон-фикшн, остросюжетному научно-популярному жанру, который, по моему убеждению, восходит к бестселлерам другого века – к сочинениям Жюля Верна. В его романе "20 тысяч лье под водой" можно найти архетипическую для всех таких книг ситуацию. Зловещий капитан Немо только что объявил своему пленнику Аранакасу, что тот никогда больше не увидит ни друзей, ни родины, ни твердой земли. В ответ французский профессор задает удивительный в его положении вопрос: "А какова глубина всемирного океана?", и получает ответ, занимающий 40 страниц убористым шрифтом. Именно так построен бестселлер Дэна Брауна. С той существенной разницей, что информацию автор нарезает на гораздо меньшие порции - примерно по странице за раз. Эта своего рода обучающая программа позволяет нам незаметно усваивать факты. Техника такого письма идет от компьютерного экрана, который приучил нас к быстрому мельканию знаний. Чтобы не задерживать читателя, Браун не тратит сил на изящную словесность и художественные образы. И с этим связана главная трудность экранизации: актерам в фильме нечего играть.
Учтя все вышесказанное, мы с ведущим нашего «Кинообозрения» Андреем Загданским отправлялись на американскую премьеру фильма без особого энтузиазма. Тем более, что в первый сеанс нас сопровождала рецензия кинокритика Скотта, корреспондента «Нью-Йорк Таймс» в Каннах. Его отчет с фестивального просмотра начинался словами:
Диктор: Рону Ховарду удалось снять фильм, смотреть который, кажется дольше, чем читать книгу, по которой он поставлен.
Александр Генис: Заканчивается этот первый – и самый ядовитый отклик не лучше. Говоря о протестах оскорбленных «Кодом да Винчи» христиан, Скотт пишет:
Диктор: Я никак не могу поддержать бойкот этой суматошной и банальной картины. Что, однако, еще не значит, что я кому-то рекомендую посмотреть этот фильм.
Александр Генис: Вооруженные злой молвой, мы отправились с Андреем в кино, готовые к худшему. Андрей, Ваши ожидания оправдались?
Андрей Загданский: Мои ожидания, к сожалению, абсолютно оправдались. Можно было бы на этом поставить точку. Должен сказать, что рецензия Скотта из «Нью-Йорк Таймс», с моей точки зрения, обладает исчерпывающим характером. Действительно, бойкотировать этот фильм совершенно не имеет никакого смысла никому, но рекомендовать его кому-то - вряд ли.
Александр Генис: Я, конечно, понимаю, что теперь этот фильм расплатится за все бешеные деньги и бешеный успех, который получил Дэн Браун. Три года хвалили книжку, а теперь будут, пусть не три года, но, хотя бы три месяца, ругать фильм. Потому что, конечно, столько вложено в его пропаганду, столько было разговоров о том, что нас ждет, что, конечно, ожидания оказались, мягко говоря, преувеличенными. И, тем не менее, раз уж фильм не получился, давайте разберем, почему он не получился. Почему он так ужасно провалился?
Андрей Загданский: Мне кажется, вы обозначили одну из главных проблем картины. То, что актерам, действительно, нечего играть. Персонажи схематичны, и то, что мы можем «съесть», когда мы читаем роман, мы совершенно категорически отказываемся принимать, когда мы смотрим фильм. Фильм начинается плоско, ровно как некое научно-популярное исследование, без особенного темперамента. Нужно подать некоторое количество информации, а для того, чтобы ее правильно подать, нужно ее завернуть в некоторую драматургическую историю, драматургическая история оказывается абсолютно служебно подчиненной, вторичной той информации, которую автор хотел бы изложить, и все вместе получается неким сбалансированным ничем. Смотреть, увлекаться совершенно нечем. Единственное место, когда пик моего личного интереса как-то пошел вверх, это когда бы эпизод, связанный с «Тайной вечерей» Леонардо и, вообще, все вещи, связанные с Леонардо. Здесь мое внимание включилось гораздо больше.
Александр Генис: Я думаю, что для этого существует два объяснения. Во-первых, Леонардо да Винчи. Дело в том, что вся книга Дэна Брауна держится только на Леонардо, на его славе и на одной единственной концепции, за которой и зритель, и читатель, и кто угодно может проследить. А именно, что на фреске «Тайная вечеря» тайно изображена женщина. Я знаю, что это обстоятельство вызывает бешеную реакцию среди критиков Дэна Брауна. Все говорят, что это Иоанн Богослов, это юноша, который изображен женственно, что это нормально. Это так, и, тем не менее, когда вы смотрите на «Тайную вечерю» после того, что вы прочитали в книге, каждый может убедиться в том, что тут изображена женщина. А значит есть тайна. «Ищите женщину!». Вот Дэн Браун ее нашел, и книга его заиграла. Я, сидя в кино, вдруг обнаружил, что напрочь забыл, чем кончается книга. Потому что, хотя я ее не только читал, но и писал о ней, я все равно забыл, потому что когда кончается Леонардо да Винчи, кончается интерес к сюжету. Во всяком случае, для меня.
Андрей Загданский: Но вы знаете, Саша, в книге пропорционально Леонардо было гораздо больше. Ему удалось распространить всю концепцию Леонардо на книгу, и это держало книгу. Книга ведь читается, по сути дела, блестяще, это настоящее классное чтиво. Она не претендует на литературу, как вы сказали, но, вместе с тем, она читается, как хороший детектив. Это замечательная книга для того, чтобы лететь из Нью-Йорка в Москву, скажем.
Александр Генис: А как это воспроизвести на экране, в этом-то как раз и есть весь вопрос. Потому что, в принципе, это интеллектуальный триллер. Нас интересует нон-фикшн. Что делать режиссеру, если ему нужно показать говорящие головы, которые долго и, в общем-то, нудно, как всегда на экране, пересказывают книгу.
Андрей Загданский: Процитирую вам другой интеллектуальный триллер – «Имя Розы».
Александр Генис: Я считаю, что «Имя Розы» тоже не удалось перенести на экран. Но, конечно, успех был гораздо больший.
Андрей Загданский: Там был просто успех. Там были настоящие персонажи, там было, за чем следить, и те, кто читали роман, не были разочарованы фильмом в такой степени. Правда, и литература эта на порядок другой выше, чем Дэн Браун.
Александр Генис: Надо сказать, что и в этом фильме было, что похвалить, а именно, все сцены, в которых появляется английский актер Иан Маккеллиан, который играет сумасбродного британского эксцентрика. Между прочим, это единственный настоящий приключенческий герой в фильме, который получился достаточно интересным. Это, я бы сказал, если уж мы вспоминали Жюля Верна, смесь Паганеля и капитана Немо. В общем-то, симпатичный злодей, достаточно безумный.
Андрей Загданский: Хочу обратить ваше внимание, Саша, что такой, действительно блестящий американский актер, как Том Хэнкс, который обычно проявляет себя даже во второстепенных фильмах, в этой картине совершенно не заметен, не интересен, он никакой, он похож, скорее, на статиста, чем на актера, большого актера.
Александр Генис: Надо сказать, что в романе главный герой тоже похож на статиста. Он произносит положенные ему реплики, но представить себе его живым на экране, конечно, невозможно. Потому и не получилось.
Андрей Загданский: И, тем не менее, режиссер Рон Ховард, сделал ряд достаточно ярких и удачных картин (вспомним «Аполло-13» или «Игры разума»), а эта картина - плоская.
Александр Генис: К нашей беседе остается добавить коммерческий постскриптум . Несмотря на плохие, прохладные и издевательские рецензии, фильм «Код да Винчи» немедленно вышел в лидеры проката. За первый уик-энд картина заработала в Америке 77 миллионов долларов, а в целом дебют фильма по всему миру принес студии «Сони» 224 миллиона долларов. И это значит, что международный бестселлер сумел стать мировым блокбастером, что бы ни думали об этом критики, вроде нас…
Александр Генис: Гигантская выставка «Россия!» в Гуггенхайме, о которой мы столько рассказывали в наших передачах, сыграла историческую роль, кардинально изменив отношение к русскому изобразительному искусству на Западе. Как и мечтал директор музея (и лауреат нашей премии «Либерти») Том Кренц, грандиозная ретроспектива открыла глаза не только нью-йоркским зрителям, но и коллекционерам. Прямое следствие – высокие цены на аукционах, где продают работы русских мастеров. Плодотворный, более того - необходимый круговорот искусства на всемирном художественном рынке, поможет российскому искусству, живописи и скульптуре, выйти из тени, которую на художников всегда отбрасывали наши прославленные писатели и композиторы.
Все это вовсе не значит, что выставка в Гуггенхайме покорила самих художников из России. Напротив, она разочаровала очень многих, начиная с тех, кто туда не попал. Первым свидетельством такого недовольства стала экспортная выставка «Россия-2», которая дополнила экспозицию в Гуггенхайме работами новейшего периода. А сейчас в Сохо открылась выставка полусотни художников, труды которых заполнят другую лакуну – искусство периода, почти не отраженного в Гуггенхаймовской выставке. Здесь выставлено искусство, созданное на закате советского режима. Эту беспрецедентную по широте охвата экспозицию - она называется «Художник и государство: ревизия перестройки» - организовал в своей, уже легендарной, галерее Рональд Фельдман. Но о нем, об этой крайне примечательной личности и его роли в судьбе русского искусства за рубежом, мы поговорим отдельно. А сегодня я хочу предложить вниманию слушателей репортаж с вернисажа специального корреспондента «Американского часа» Раи Вайль.
Рая Вайль: В галерее Рональда Фельдмана в Сохо представлены работы более пятидесяти русских художников-нонконформистов. Среди них - теперь уже знаменитые основоположники соцарта Комар и Меламид, не менее знаменитый Илья Кабаков, которого, как говорят, «раскрутил» Рональд Фельдман, Гриша Брускин, Сергей Ануфриев и многие другие, включая Вагрича Бахчаняна, о котором, как о живой легенде, говорили буквально все - от хозяина галереи и ее сотрудников, до самих художников.
В день открытия довольно просторная галерея Фельдмана забита до предела, к работам не подобраться, гул стоит невообразимый, и куратор арт-шоу Марко Марчелло довольно улыбается...
Марко Марчелло: Я посмотрел выставку «Россия» в Гуггенхайме, и она произвела на меня несколько шокирующее впечатление. Современное русское искусство там было представлено слабо, целый период и вовсе отсутствовал, как будто его не существовало, как будто не было художников-нонконформистов, рисковавших жизнью и подвергавшихся репрессиям из-за своих работ в советские времена. Вот тогда нам с Пегги Каплан (она художница и фотограф, тоже давно сотрудничает с этой галереей), пришла идея устроить такое шоу, которое бы заполнило этот пробел в Гуггенхайме. У Пегги много знакомых коллекционеров и русских художников, мы убедили Фельдмана в необходимости такой выставки, а он уже придумал название: «Ревизия перестройки». Все было организовано в рекордно короткий срок, всего за шесть недель, и вот, как видите, уже открытие.
Рая Вайль: Марко Марчелло работает в галерее Фельдмана уже больше 20 лет. Выставка будет успешной, считает он, интерес к современному русскому искусству сейчас возрос и в Америке, и в Европе. Он гордиться художниками, представленными галереей, их работами, которые они вместе с Фельдманом отбирали, они нравятся ему все...
Марко Марчелло: Особенно Вагрич Бахчанян... потрясающая работа... «Американцы глазами русских». Это - 18 фрагментов увеличенных карикатур из трех главных советских газет, датированных 1982-83-м годами. И текст соответствующий: американская военщина, Пентагон… Это ведь все было на самом деле. Гений Вагрича в том, что он видит, умеет высветить то, чего не замечают другие, привыкли, не обращают внимания. А мне эта его работа дает полное представление о том, каким мощным оружием была советская пропаганда.
Рая Вайль: Поговорила я и с художниками. Григорий Перкель. На выставке представлены две его работы: «Чернобыль» и «Светлое будущее» в виде рулона туалетной бумаги...
Григорий Перкель: Я с глубочайшим уважением отношусь к этой галерее, которая является галереей очень высокого класса, очень умная галерея, и когда я пришел сюда и привез две свои вещи, недели две тому назад, то это было такое невероятно мрачное зрелище: все стояло на полу… 56 художников... как можно все поместить... Я никогда не ожидал, что они могли сделать такое... на таком высоком классе, что это все воспринимается в отдельности, и как бы в целом... И, несмотря на то, что это, так сказать, мрачное время и какие-то мрачные аспекты, выставка почему-то смотрится светло, потому что, как говорится все в прошлом...
Рая Вайль: Почему это прошлое решили выставить именно сейчас?
Григорий Перкель: Просто они посчитали, что выставка в Гуггенхайме была недостаточно полной, и недостаточно полно представлены все аспекты этого времени. И Вагрича там не было... один из наших... я считаю, что он один из лучших…потому что там нет напора, там нет напряжения... там есть какой-то невероятно тонкий юмор и очень большой ум... и это очень важно...
Рая Вайль: На что существует галерея Фельдмана, представляющая, в основном, некоммерческое искусство?
Григорий Перкель: Рано или поздно любое искусство приносит деньги. А когда мы говорим об этой выставке, я думаю, что Рональд Фельдман хочет поставить свою ногу на русский маркет. Потому что мы знаем, по аукционам в Сотби или Кристи, что русские художники... они покупают сейчас Шишкина или Айвазовского, завтра они будут покупать меня, Гришу Брускина, или Комара и Меламида... за миллионы... Вагрича, в первую очередь, я считаю, потому что это, вне всякого сомнения, блестящий художник... И поскольку финансовая активность русского рынка увеличилась, Рональд Фельдман решил не пропустить этот момент. На всякий случай, может, да, а, может быть, нет, но он представляет 56 художников, и люди будут знать, что они могут купить работы этих людей у него. И, даже, так называемый «секондери» маркет, когда работы Кабакова или Булатова хоть и не принадлежат Рональду, но кто-то, кто купил их раньше, хотят их продать, хотят заработать, может быть, и они будут нести ему эти вещи, и, таким образом, он организует этот рынок. Точно так же, как он грамотно организовал рынок принтов Энди Уорхолла.
Рая Вайль: Художнику Олегу Афанасьеву уже перевалило за 70, он здесь один из старейших нонконформистов, а работа его называется «До заката».
Олег Афанасьев: Очень приятная выставка, очень хорошая какая-то атмосфера, и сделано с большой любовью.
Рая Вайль: Что выставка сделала с любовью, это отметили все, кто пришел на открытие. Алине Блюмис, когда создавались эти работы, было лет 15-20.
Алина Блюмис: Я бы сказала, что выставка замечательная, потому что собраны очень редкие работы. Творчество практически всех этих художников мне знакомо, но работ я этих не видела, они уже были в частных коллекциях и собраниях. Очень интересно посмотреть. В принципе, это музейная выставка, я бы сказала. Современное искусство, период соц-арта и период перестройки представлен намного шире. Потому что в Гуггенхайме это, в принципе, был такой открыточный вариант, то есть каждый период двумя открытками представлен, а здесь, конечно, можно понять о чем идет речь, хотя бы. Художники замечательные. Это период, который сейчас уже в цене, благодаря последнему Сотбису, но это классика.
Рая Вайль: Художник Николай Решетняк, тоже в свое время, в 82-м году, выставлявшийся в галерее Фельдмана, как обычно, настроен критически. Хотя, похоже, в целом, и ему шоу понравилось.
Николай Решетняк: Здесь, конечно, есть процентов сорок, безусловно, шедевров. Бахчанян, Комар и Меламид... Есть, конечно, процентов двадцать, абсолютного мусора. А в целом, она все равно интересна, потому что это все разное и живое какое-то. Есть, конечно, ангажированные вещи какие-то, и коммерческие, но есть вещи абсолютно удивительные, просто фантастические. Это просто машина времени, мы как на 25 лет назад перенеслись. Такого давно не было.
Рая Вайль: Кстати, о Комаре и Меламиде. В этом году исполняется тридцать лет с тех пор, как Рональд Фельдман в первый раз, еще не зная Комара и Меламида лично, только по работам, устроил их выставку в своей галерее, тогда еще расположенной в Аптауне. Несколько их совместных работ представлены и на этой выставке, хотя на открытие пришел только Виталий Комар.
Виталий Комар: По-моему, удачная выставка очень. Рональд, вообще, хороший инсталлятор, и хороший отбор сделал. Его галерея - это необычная галерея. Он делает выставки на музейном уровне. Это не только коммерческая ориентация, часто даже совсем не коммерческая ориентация.
Рая Вайль: Как он выживает?
Виталий Комар: Ну, по многим причинам. Некоторые работы продает. Например, он много продает работ Энди Уорхолла, затем, после того, как мы с Аликом стали работать самостоятельно, поднялись цены на наши работы, и я знаю, что он, например, продал из своей коллекции одну из работ социалистического реализма, по-моему, там, что-то за 250 тысяч долларов. Учтите, что когда-то она была продана за пять. Две с половиной тысячи я получил и две с половиной Алик. А сейчас – 250, не две с половиной, а 250... Так что какой-то доход он имеет, но он никогда не ставит себе цели иметь доход, и в этом прелесть этой галереи.
Рая Вайль: Пользуясь случаем, я спросила Виталия Комара, над чем он работает сегодня?
Виталий Комар: Я сейчас делаю серию пейзажей, которые продолжение нашей, сделанной в свое время с Меламидом, работы. Мы выяснили, что большинство людей любит пейзаж, мы делали опрос. И вот сейчас решил, а что если я сам себе задам вопрос, а какой пейзаж я хочу видеть? И вот сейчас я делаю, что, как бы, мне нравится, не то, что нравится большинству, какой пейзаж нравится большинству людей, а то, что привлекает меня лично. Во-первых, это много разных пейзажей, и, как правило, эти пейзажи весьма, я бы сказал, магичны... магичны, да... это можно сравнить с традицией Гоголя, который, помните, объединял мистицизм и иронию. И вот, мне кажется, это высший пилотаж, о котором я сейчас мечтаю: соединить соцарт и «духовку» в этих пейзажах. Помните, было две крайности с русском искусстве - духовка со времен Кандинского, «О духовном в искусстве», и соцарт, такой иронический иконоклазм. И вот меня всегда интересовало, возможно ли это соединить. И вот Гоголь говорит, что возможно. Если мне это удастся, я буду очень рад.
Александр Генис: Сегодня в гостях «Американского Часа» одна из самых ярких звезд международной оперной сцены, русская оперная дива Анна Нетребко. Как оперную певицу Анну Нетребко называют новой Каллас, как актрису ее сравнивают с Одри Хепберн. Говорят также, что Валерий Гергиев открыл ее, когда Анна мыла полы в Мариинском театре, напевая оперные арии. И этот миф, и сравнение с Каллас Анну Нетребко раздражает. Но в том, что она оперная дива нового поколения, сомневаться не приходится. Она красива, любит можно одеваться, ее фотографии с удовольствием публикуют глянцевые журналы. Она уже покорила Европу, где популярности способствовал видеоальбом, собравший оперные клипы, созданный американским постановщиком Винсентом Патерсеном, работавшим ранее с Мадонной и Майклом Джексоном. Теперь настала очередь Америки. Анна Нетребко подписала долгосрочный контракт с Метрополитен-опера и недавно пела партию Нарины в комической опере Доницетти «Дон Паскуале». На интервью с нашим корреспондентом Михаилом Гуткиным Анна Нетребко принесла приготовленный ею молочный коктейль с черникой, которым стала угощать сотрудников.
Михаил Гуткин : Расскажите о том, как вы работаете над ролью. Как происходит этот процесс? Как вы вживаетесь в эту роль?
Анна Нетребко : Я очень внимательно смотрю в текст музыкальный, в ноты и также в разговорный тест, в слова и пытаюсь найти там что-то для себя особенное. И каждый раз я думаю, как бы я это сделала непохоже на то, как это делали другие до меня.
Михаил Гуткин : И что вы нашли в Нарине?
Анна Нетребко : Во-первых, очень многое мне не нравится, потому что я считаю, что штуки, которые она играет, они слегка жестокие. Я бы никогда так не поступила. И что я старалась найти в этом – какую-то легкость. Я пыталась ее изобразить более, как ребенка. Она воспринимает жизнь в очень ярких красках. И она очень темпераментная, очень жизнерадостная и иногда она заходит слишком далеко в своих шутках. Это я пыталась показать.
Михаил Гуткин : Вы предпочитаете комичные роли или драматические?
Анна Нетребко : Я предпочитаю менять их. Так случайно получилось, что Нарина оказалась. Последние два-три года я пела очень серьезные партии – сходила с ума. Страдала, умирала. И тут вдруг я смеюсь всю оперу. Это так замечательно, это такое приятное разнообразие, как глоток свежего воздуха. Конечно, я очень люблю драматические партии. Потому что они интересные, они требуют очень много усилий от меня, и это настоящий вызов. Мне очень интересно.
Михаил Гуткин : Это правда, что вы хотели сначала быть просто драматической актрисой?
Анна Нетребко : Да, это правда. Конечно, все девочки мечтают стать актрисами, киноактрисами или просто актрисами. Но то, что я хотела быть на сцене, это всегда было совершенно ясно для меня. Потому что мне нужна была публика, перед которой мне надо было выступать. Не важно как, не важно, что делать – петь, танцевать, просто играть – но я должна была быть на сцене.
Михаил Гуткин : Почему вы не стали драматической актрисой?
Анна Нетребко : Конкурс в театральный институт был огромен. И было совершенно ясно, что так просто туда не попасть. Нужны знакомые, связи, которых у меня не было. И я решила, что я поступлю в музыкальное училище, проучусь там два года и потом перейду в театральный институт. Мне будет легче. Но этого не случилось, потому что я попала в оперу, попала на оперные спектакли, и мне очень это понравилось и нравилось мне все больше. Один раз понравилось до такой степени, что у меня совершенно перехватило дыхание, я была под таким впечатлением, что плакала. Смеялась, то есть это у меня вызвало совершенно противоположные эмоции, и я подумала, что я хочу заниматься этим делом всю свою жизнь. И это мое желание было настолько сильным, что уже по прошествии стольких лет оно у меня еще осталось.
Михаил Гуткин: А что вы слушали тогда?
Анна Нетребко : Это был «Отелло» с нашим замечательным певцом Владимиром Калузиным, и Валерий Гергиев дирижировал в Мариинском театре. Я помню, что кода закончилась опера и занавес опустился, было молчание в зале, никто не аплодировал, такое было наэлектризованное молчание. Я этот момент запомнила на всю жизнь.
Михаил Гуткин : Вы из Краснодара. Когда вы жили там, вы когда-либо бывали в опере?
Анна Нетребко : В Краснодаре нет оперного театра. Единственная возможность была послушать оперу по телевизору. Это было очень скучно, я всегда переключала программу. Это надо смотреть в зале и случать. И потом, в то время опера была совершенно другой. Это сейчас она изменилась. Очень много молодых, интересных певцов и певиц и постановки очень интересные. А тогда это все было иначе. Но времена меняются, и опера меняется тоже.
Михаил Гуткин : Вы как-то помогаете ее менять? Об этом часто пишут.
Анна Нетребко : Я стараюсь делать то, что я могу. Я специально не думаю: вот, я хочу изменить оперу. Я просто считаю, что это должно быть так, и я так делаю. В наше время в опере уже не достаточно иметь только красивый голос и хорошо петь. Хотя это остается номером один. Но плюс к этому нужно обладать массой других качеств. Нужно уметь хорошо двигаться, нужно иметь страсть, нужно меть темперамент, нужно иметь обаяние и конечно, актерское мастерство.
Михаил Гуткин : Я хочу вам задать вопрос о вашем образе. Вы его преднамеренно создаете или вы об этом не думаете, вообще?
Анна Нетребко : Ничего я преднамеренно не создаю, я такая, как я есть. А какой образ вы имеете в виду?
Михаил Гуткин: У меня создалось определенное впечатление, что вы такая молодая звезда, которая ломает конвенции, которая все время хочет расширить рамки, которые существуют.
Анна Нетребко : Специально я этого не делаю. Я это делаю просто потому, что я такая. Я не могу иначе. Я считаю, что молодые женщины должны хорошо одеваться, тем более, если они певицы. И почему бы не сниматься в глянцевых журналах? Я считаю, что это замечательно. Если они предлагают, и если фотографии хорошие.
Михаил Гуткин : Пишут о вашем вкусе в музыке. Вы любите хип-хоп.
Анна Нетребко : Да.
Михаил Гуткин : Это не вписывается в существующие понятия о том, что должна любить оперная дива.
Анна Нетребко: Я даже не знаю, что она должна любить, к сожалению. Я не изучала вкусы оперных див прошлого. То есть ничего специального я не делаю, чтобы показать, что я вот такая, и давайте двигать мой образ. Нет. Все случилось само собой. А хип-хоп я действительно очень люблю. Я могу слушать целый день. Серьезную музыку я целый день слушать не могу. Я ее и так слушаю, потому что я занимаюсь серьезной музыкой. Но если я слушаю что-то такое серьезное, это меня полностью забирает, я не могу уже ни расслабиться, ни отдохнуть. Я как правило устаю после этого.
Михаил Гуткин : Вы слушаете громко?
Анна Нетребко : В зависимости от настроения. Недавно я слушала «Грин дей», я очень громко включила, он целый день орал. Мне хотелось, чтобы он пробил мои мозги как следует.
Михаил Гуткин : Вы в душе какой-то панк, по-моему, нет?
Анна Нетребко : Да какой же я панк? Мне уже 34 года. Но я такая свободолюбивая натура, это совершенно точно, независимая, иногда слишком независимая.
Михаил Гуткин : В чем это проявляется?
Анна Нетребко : Вообще во всем. Если я чего-нибудь не хочу, никогда в жизни меня никто не может заставить это делать. Это точно.
Михаил Гуткин : Чем отличается оперная публика в Нью-Йорке от Санкт-Петербурга?
Анна Нетребко : Очень сильно отличается. Я никогда не слышала, чтобы в Петербурге так орали, как это бывает здесь. Но я думаю, что публика здесь это не только ньюйоркцы, это, наверное. Очень много приезжих, иностранцев. Но публика очень восторженная. Но, с другой стороны, я могу сказать, что они, в общем-то, разбираются. Если спектакль не очень хорошего качества или кто-то что-то не так идеально поет, как мог бы, то они это чувствуют. Но уже если им нравится, то им действительно нравится – стоячие овации - это очень приятно. А в Петербурге публика другая, гораздо более спокойная, но если они тебя любят, они тебя любят. Но это любовь такая северная, так скажем.
Михаил Гуткин : Я знаю, что вы только что купили квартиру в Нью-Йорке. Поздравляю вас. Но это означает что вы в Нью-Йорке всерьез и надолго?
Анна Нетребко : Нет, я живу в Петербурге и не собираюсь оттуда уезжать. Но, к сожалению, меня там практически не бывает. Я приезжаю, меняю чемодан и уезжаю в другую страну. А контракт с Метрополитен опера у меня до 2011 года. То есть, я буду сюда возвращаться достаточно часто. И потом я всегда хотела жить в Нью-Йорке. Я так подумала, что, наверное, нужно попытаться. Вот, получилось. Я очень рада, я очень люблю Нью-Йорк.
Михаил Гуткин : Чем вам нравится Нью-Йорк?
Анна Нетребко : А тем, что он такой сумасшедший, такой энергичный. Мне кажется, что пока ты молодой, надо быть в Нью-Йорке.
Александр Генис: Недавно наше «Книжное обозрение» уже рассказывало слушателям о последних достижениях в области новейшей отрасли науки – так называемой «позитивной» психологии. Сегодня мы вернемся к этой теме, которая сейчас так увлекает американских читателей, рассчитывающих найти секрет счастья. Надежд на это прибавилось с тех пор, как 10-15 лет назад в современной психологии зародилось новое движение. В недрах науки начались широкомасштабные исследования факторов, которые делают нас счастливыми. Раньше лечили глубоко несчастных, теперь ученые заинтересовались не больными, а здоровыми, нормальными, то есть – всеми. Этот революционный переворот начался под руководством нынешнего президента Американской психологической ассоциации Мартина Сэлигмана и его соратников Ричарда Дэвидсона и Дэниела Кенемэна.
Вот как профессор Принстонского университета Кенемэн, объясняет методические основы «позитивной» психологии.
Диктор: У каждого человека есть, так сказать, «счастливая» часть мозга и «несчастливая». Счастьем заведует участок, находящийся в левой предлобной части мозга. Несчастьем - симметричный участок в правой части. Например, курильщика на день лишают сигарет, а потом сообщают ему, что через минуту дадут покурить. В этот момент левая счастливая часть мозга показывает бешеную электрическую активность. Таким же образом неприятное известие активизирует правую часть. Измеряя электрическую активность в этих участках мозга, можно, не видя человека перед собой, сказать, в каком настроении он находится: в хорошем или в плохом.
Александр Генис: Получив доступ к объективному анализу такой субъективной и эфемерной эмоции, как человеческое счастье, ученые занялись практическими мерами, которые могут на деле улучшить нашу жизнь. Теперь, я думаю, никого не удивит, что новый труд одного из отцов позитивной психологии вызвал бурный интерес у критиков и читателей. Книгу Дэниела Гилберта «Спотыкаясь о счастье» представит слушателям «Американского часа» ведущая «Книжного обозрения Марина Ефимова.
ДЭНИЭЛ ГИЛБЕРТ. «Спотыкаясь о счастье».
Марина Ефимова: «Если бы в конце фильма «Касабланка» героиня не улетела со своим героем сопротивления, а осталась (как хочется всем зрителям) с Хэмфри Богартом, стала бы она счастливей?.. Или бы всю жизнь жалела о том, что сделала?»... Этот несерьезный вопрос задает в своей серьезной научной книге о загадках счастья Гарвардский профессор-психолог Дэниэл Гилберт. И если верить его исследованию, то в «Касабланке» героиня Ингрид Бергман была бы одинаково счастлива и в том, и в другом случае.
Могут ли быть счастливы сросшиеся близнецы? Возможно ли, что красавец-актер Кристофер Рив верил, что, став паралитиком, он в каком-то смысле жил лучше, чем тогда, когда был здоров? Может ли человек, больной раком, смотреть на жизнь оптимистичнее, чем здоровый?
Ответы Гилберта: да, да, и да.
Почему?
«Потому что в подавляющем большинстве, - считает Гилберт, - люди абсолютно не способны предсказать, что именно может доставить им счастье. Они постоянно ошибаются». Он пишет:
Диктор: «Во-первых, люди очень быстро меняются: их вкусы, представления, настроения, убеждения, отношение к моде – всё меняется. Подросток делает себе татуировку с портретом Элвиса Пресли, а через 5 лет смотрит на нее с отвращением. Взрослый мужчина пылает страстью и уверен, что именно эта женщина составит его счастье, но вскоре происходит то, что психологи называют «эффектом привыкания», а все остальные – браком».
Марина Ефимова: Та же ситуация, - пишет профессор, - и с предвидением собственного несчастья.
Диктор: «Люди чаще всего ПРЕУВЕЛИЧИВАЮТ горе, которое они будут испытывать после тяжелых потерь (например, после смерти жены или мужа, или в связи с потерей работы). В реальности они оправляются значительно быстрее, чем им казалось возможным. Большинство людей, испытавших тяжелые травмы (изнасилованные женщины, люди, пережившие войну, жертвы автомобильных аварий) сообщают психологам, что их жизнь ПОСЛЕ этих травм стала счастливее, чем была ДО них. Как будто мы снабжены неким гедонистическим термостатом, заботливо возвращающим нашу душу в состояние удовлетворённости».
Марина Ефимова: Любопытно, что большинство аргументов, приводимых автором, рассматривают специфически американскую ментальность: доказывая ошибочность предсказаний людей о том, что именно доставит им ощущение счастья, Гилберт приводит в качестве примера (правда, не без иронии) ошибку избирателей, выбравших в президенты в 2000-м году Буша, а не Гора. Или пишет: «Из-за логических ошибок в наших умозаключениях, мы не хотим того, что, действительно, может нас осчастливить. А то, чего мы хотим (денег, или большой дом, или модный автомобиль), не делают нас счастливей». Оперируя подобными примерами, автор почти начисто исключает из своего рассмотрения людей, скажем, глубоко верующих, или людей начитанных, или мудрых - т.е., тех, кто с юности (инстинктивно или сознательно) исповедует другие критерии счастья.
Другой (легкий) упрек выдвигает автору рецензент книги, редактор журнала « Atlantic Monthly », Скотт Стоссел:
Диктор: «Со времен Фрейда в психологии утвердилось мнение, что наше поведение часто мотивировано подсознательными импульсами. Гилберт объясняет его, в основном, логическими построениями, чаще всего – ошибочными. Эта методика кажется спорной. Может быть, поэтому в своей книге Гилберт много шутит (и чаще всего – удачно). Такой стиль вполне допустим в его сфере деятельности – в межнаучной дисциплине «счастьяведения» и «позитивной психологии», которая так привлекает сейчас исследователей с эмпирическим складом ума. Студенты особенно любят эти курсы. В газете «Бостон Глоб» недавно сообщили, что в Гарварде курс «позитивной психологии» - самый популярный. Возвращаясь к Гилберту, должен признать, что наряду с талантливыми дурачествами, в его работе поднимается серьезный вопрос: почему человеческое существо вечно ошибается в своих попытках добиться счастья?
Марина Ефимова: «Как мы умудряемся, - пишет Гилберт, - считать себя хорошими водителями, замечательными любовниками и блестящими поварами, когда все факты нашей жизни составляют жалкий парад разбитых машин, разочарованных партнеров и подгоревших оладий? Ответ один – мы манипулируем фактами. Мы даже обманываем себя относительно того опыта, который мы уже имели. Самый яркий пример: как женщины, которые собираются рожать по второму разу, помнят свои первые роды – они всегда кажутся им гораздо легче, чем это было на самом деле. Снова и снова мы ожидаем, что новый автомобиль, дом или продвижение по службе сделают нас счастливей, хотя по прежнему опыту знаем, что это не так».
«Что же делать?» – невольно задает вопрос читатель? – «Ничего», - отвечает Гилберт, – и заканчивает свою книгу победной песней самообману:
Диктор: «Только правильная пропорция иллюзий и объективного восприятия реальности позволяет получать нам удовлетворение от жизни. Если бы мы воспринимали мир таким, как он есть, у нас пропало бы желание по утрам вылезать из постели (что и случается с людьми в состоянии депрессии). А если бы мир представал перед нами точно таким, как мы его воображаем, это ввело бы нас в такое заблуждение, что мы бы не смогли найти своих тапок. Воображение, позволяющее нам представить самих себя в будущем, не может (и не должно!) быть ТОЧНЫМ инструментом».
Марина Ефимова: Отсюда следует, что несчастливые люди гораздо лучше представляют себе будущее, чем счастливые. Только люди в состоянии клинической депрессии немедленно отличают иллюзию от реальности. Именно поэтому спасительная способность (или искусство) обманывать себя является главным ключом к психическому здоровью.
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: Только что вышедший первый альбом супер-группы "Ракентуэрс" называется "Сломанные солдатики". Приставка «супер» означает, что группа состоит из членов других уже известных ансамблей, но как говорят сами участники скорее это «новая команда, сформированная из старых друзей". История группы проста. С год назад Джек Уайт (половина знаменитого рок-дуэта "Уайт Страйпс"), музыкант и продюсер Брендон Бенсон и двое членов группы "Гринхорнз", Джек Лоуренс и Патрик Килар, в очередной раз наигрывая вместе, когда вдруг поняли, что уже играют, как группа. Тут же пришло и название: "Ракентуэрс". Его можно перевести и как "Сказители", и как "Рок-поездки". И то и другое довольно точно. Это старинное слово подходит к пониманию рока как живому искусству современных сказителей. Кроме того, ребята уже объехали с гастролями половину планеты. Как они сами рассказывают, коллектив окончательно осознал себя группой во время концерта в Ливерпуле.
Сам дебютный альбом записан в лучших традициях стиля возрождения рок-н-рола, а именно - в живую, в домашней студии. Показателем успеха может служить то обстоятельство, что за все гастроли никто из поклонников пока не требовал от друзей песен из их "прежней жизни". Пожалуй, лучшего комплимента «супер-группе» и быть не может.
Кстати, видео-клип к песне которую вы сейчас услышите, снял не кто иной, как легендарный режиссер американского независимого кино - сам Джим Джармуш. Итак, знатные "Ракентуэрс" - песня и моё личное пожелание: "Так держать!" (Steady, As She Goes).