Программу ведет Марина Дубовик. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Лиля Пальвелева.
Марина Дубовик: Далее постоянная воскресная рубрика "Ключевое слово", подготовленная Лилей Пальвелевой.
Лиля Пальвелева: Ключевое слово этой недели – прилагательное "присвоенный". Во вторник один из бывших совладельцев ЮКОСа Михаил Ходорковский заявил в суде:
Михаила Ходорковский: Меня, на самом деле, фактически обвинили в тайном от собственника физическом изъятии 350 миллионов тонн нефти. Можно себе представить, ваша честь, присвоенную бочку, присвоенную цистерну, вагон. Эти гении сыска и права говорят о 350 миллионах тонн нефти, то есть о железнодорожном составе, который огибает Землю по экватору три раза. Неудивительно, что они не то, что доказать, они объяснить свою мысль не могут!
Лиля Пальвелева: Задумаемся, отчего Михаила Ходорковский говорит о присвоенных бочке и цистерне. Слово достаточно обтекаемое. Годится ли оно для юридического языка? Можно не сомневаться – Михаила Ходорковский в последнее время вынужденно поднаторел в специальной терминологии, но все же, быть может, точнее и правильнее было бы сказать "украденных"? С таким вопросом обратимся к Елене Галяшиной, доктору юридических и филологических наук.
Елена Галяшина: "Присвоение" в этом контексте - юридический термин. Его значение здесь - хищение имущества, направленное на его удержание в целях обращения в свою пользу. Это квалификация состава преступления. А "кража" – это тайное хищение чужого имущества, которое совершается незаметно для того лица, которое является владельцем этого имущества. Поэтому "присвоенное имущество" – это то имущество, которое было человеку передано для того, чтобы он мог им распоряжаться по доверенности или по договору, но он его не вернул тому лицу, которое является собственником, а удержал у себя. Причем, это обязательно присвоение материальной вещи, потому что нельзя присвоить нечто нематериальное. Имущество должно обладать вещными признаками, быть материальным. Нельзя присвоить то, что не является материальным ценностным объектом или вещным объектом. Соответственно, "присвоение" – это открытое обращение в свою пользу, а не тайное, не незаметное.
Поскольку никто не передавал в доверительное управление нефть, то здесь, в данном случае, "присвоение нефти" как-то не очень сочетается с точки зрения логики современного русского языка. А вот с точки зрения юриспруденции "кража" не очень подходит к наименованию данного явления, поскольку тайного хищения здесь тоже не было.
Лиля Пальвелева: То есть здесь необязательно для точности юридического высказывания добавлять к слову «присвоение" эпитет "незаконное»? Это и так понятно, что оно незаконное, да?
Елена Галяшина: Да, конечно, потому что присвоить свое нельзя. В любом случае, "присвоение" – это завладение именно чужим имуществом.
Лиля Пальвелева: Вы несколько раньше сказали, что нельзя присвоить что-то нематериальное. А, межу тем, я встречала такое употребление, как "присвоить чужую идею".
Елена Галяшина: Да, это возможно именно с точки зрения общеразговорной русской лексики, но не юридической терминологии. Если рассматривать это как юридический термин, то это именно хищение материального объекта – незаконное присвоение чужого материального объекта. А с точки зрения русского языка, в его широком значении, можно присвоить и чужое право, чужую идею, но это не юридическое употребление этого термина.
Лиля Пальвелева: Я думаю, мы должны еще обозначить, что в русском языке у этого слова "присвоенный" есть и совсем другое значение, очень торжественное. Так говорят, когда кому-то вручают некую награду.
Елена Галяшина: Да, конечно, но это совсем другое значение слова, когда, действительно, присваивают награду. Оно отличается от юридического толкования в данном уголовно-правовом смысле, в котором оно было употреблено в высказывании Михаила Ходорковского.
Лиля Пальвелева: Благодаря Елене Галяшиной мы в очередной раз убеждаемся, что юридический язык – это, конечно, тоже русский язык, но очень особый и очень специальный.
Марина Дубовик: Далее постоянная воскресная рубрика "Ключевое слово", подготовленная Лилей Пальвелевой.
Лиля Пальвелева: Ключевое слово этой недели – прилагательное "присвоенный". Во вторник один из бывших совладельцев ЮКОСа Михаил Ходорковский заявил в суде:
Михаила Ходорковский: Меня, на самом деле, фактически обвинили в тайном от собственника физическом изъятии 350 миллионов тонн нефти. Можно себе представить, ваша честь, присвоенную бочку, присвоенную цистерну, вагон. Эти гении сыска и права говорят о 350 миллионах тонн нефти, то есть о железнодорожном составе, который огибает Землю по экватору три раза. Неудивительно, что они не то, что доказать, они объяснить свою мысль не могут!
Лиля Пальвелева: Задумаемся, отчего Михаила Ходорковский говорит о присвоенных бочке и цистерне. Слово достаточно обтекаемое. Годится ли оно для юридического языка? Можно не сомневаться – Михаила Ходорковский в последнее время вынужденно поднаторел в специальной терминологии, но все же, быть может, точнее и правильнее было бы сказать "украденных"? С таким вопросом обратимся к Елене Галяшиной, доктору юридических и филологических наук.
Елена Галяшина: "Присвоение" в этом контексте - юридический термин. Его значение здесь - хищение имущества, направленное на его удержание в целях обращения в свою пользу. Это квалификация состава преступления. А "кража" – это тайное хищение чужого имущества, которое совершается незаметно для того лица, которое является владельцем этого имущества. Поэтому "присвоенное имущество" – это то имущество, которое было человеку передано для того, чтобы он мог им распоряжаться по доверенности или по договору, но он его не вернул тому лицу, которое является собственником, а удержал у себя. Причем, это обязательно присвоение материальной вещи, потому что нельзя присвоить нечто нематериальное. Имущество должно обладать вещными признаками, быть материальным. Нельзя присвоить то, что не является материальным ценностным объектом или вещным объектом. Соответственно, "присвоение" – это открытое обращение в свою пользу, а не тайное, не незаметное.
Поскольку никто не передавал в доверительное управление нефть, то здесь, в данном случае, "присвоение нефти" как-то не очень сочетается с точки зрения логики современного русского языка. А вот с точки зрения юриспруденции "кража" не очень подходит к наименованию данного явления, поскольку тайного хищения здесь тоже не было.
Лиля Пальвелева: То есть здесь необязательно для точности юридического высказывания добавлять к слову «присвоение" эпитет "незаконное»? Это и так понятно, что оно незаконное, да?
Елена Галяшина: Да, конечно, потому что присвоить свое нельзя. В любом случае, "присвоение" – это завладение именно чужим имуществом.
Лиля Пальвелева: Вы несколько раньше сказали, что нельзя присвоить что-то нематериальное. А, межу тем, я встречала такое употребление, как "присвоить чужую идею".
Елена Галяшина: Да, это возможно именно с точки зрения общеразговорной русской лексики, но не юридической терминологии. Если рассматривать это как юридический термин, то это именно хищение материального объекта – незаконное присвоение чужого материального объекта. А с точки зрения русского языка, в его широком значении, можно присвоить и чужое право, чужую идею, но это не юридическое употребление этого термина.
Лиля Пальвелева: Я думаю, мы должны еще обозначить, что в русском языке у этого слова "присвоенный" есть и совсем другое значение, очень торжественное. Так говорят, когда кому-то вручают некую награду.
Елена Галяшина: Да, конечно, но это совсем другое значение слова, когда, действительно, присваивают награду. Оно отличается от юридического толкования в данном уголовно-правовом смысле, в котором оно было употреблено в высказывании Михаила Ходорковского.
Лиля Пальвелева: Благодаря Елене Галяшиной мы в очередной раз убеждаемся, что юридический язык – это, конечно, тоже русский язык, но очень особый и очень специальный.